Архимагос Хоботов помедлил немного, прежде чем начать церемонию. Когда обращаешься к столь священным механизмам, надо сделать паузу, в полной мере насладиться их красотой и сложностью. Его бионические глаза, устроенные на манер фасетов насекомых, отражали множество маленьких картинок, собирая из них одну большую, невыносимо прекрасную в своей сложности и логичности. Только подумать, руки самых обыкновенных людей создали эту машину! Такие чудеса всегда вдохновляли магистров, техножрецов, обслуживающих подобные механизмы, на подвиги познания. Понадобятся многие тысячи лет тщательной и опасной работы, но время и трудности не принимались во внимание Омниссией, поэтому не брались в расчет и его преданными слугами.

Когда-нибудь великий шедевр знания, шедевр творца наконец-то получит завершение. И на этот раз его не оскорбят дурным обращением, как это делали древние, а порукой тому послужат компетентность и секретность Адептус Механикус, где уже не осталось места непостоянству мелочных эмоций. Это была мечта, хрупкая мечта, ведь с каждым обрывком знаний, ускользающим в вечную тьму, человечество все дальше отступало от образа Галактики, созданного Омниссией, где ее великие и ужасные силы контролируются человеком с помощью машин.

Да, впереди еще куча дел. И всегда так мало времени, а архимагос так занят…

Хронометры достигли назначенной сотой доли секунды, и сто девяносто восемь церемониальных сервиторов неожиданно очнулись от сна, их морщинистая мертвая кожа отливала янтарем в теплом сиянии машины. Искусственные суставы Хоботова зажужжали, когда он поплыл к провалу в полу палубы, где была снята часть листовой обшивки, обнажившая сплетение зубцов и шестеренок. Архимагос встал на колени — он ничего не почувствовал, так как давно избавился от нервных Окончаний в главных частях своей искусственной анатомии, — и вынул из-за пазухи маленький горшочек с машинным маслом, освященным шесть раз. Пальцем из матово-серого сплава Хоботов нанес символический слой смазки на зубцы верхней шестеренки. Рты сервиторов открылись, и из глоток раздались скрежещущие, пощелкивающие звуки — хвалу Омниссии пели в унисон, на языке, который, как говорили, более всего услаждал слух Бога-Машины.

Архимагос выпрямился и плавно перелетел к консоли управляющего узла, подключенной к полу. Он нарисовал на поверхности, покрытой пятнами ярь-ме-дянки, знак Марса и нажал большую плоскую панель в центре. Та зажглась, и отпечатанные пленки молитв застрекотали в двух одинаковых прорезях, подтверждая, что работа даже этой малой части машины проникнута священной серьезностью.

Заскрежетали шестеренки, приятно и предсказуемо завибрировали большие силовые изолированные кабели, идущие по краям комнаты в основание конического излучателя. Машине нужно было столько энергии, что канал качал плазму прямо из двигателя космического корабля механикусов. Как только стыковочная система разогреется, должен активироваться сам аппарат.

Сервиторы составили линию, потом треугольник, затем квадрат идеальной формы, строго придерживаясь программы. Машина дышала древностью, но воспроизвести ее на нынешнем уровне технологий Адептус Механикус не могли, поэтому приходилось просить о благосклонности Омниссию, прежде чем пользоваться ею. Геометрические фигуры и числа, полные смысла, радовали бога, ибо он превозносил логическую структуру вещей превыше всего, и в том была внутренняя правота, что, прежде чем использовать священные устройства, надо добиться его расположения.

Сервитор с обнаженными механическими секциями приблизился из дальнего, погруженного во тьму угла зала. Он вошел в священный квадрат и передал Хоботову контрольный скипетр — жезл из твердого углерода, покрытый изящной спиральной вязью машинных кодов, вершина которого была увенчана сферой совершенной формы, где вращались две одинаковые шестерни с отверстиями посредине, символ механикусов и их работы. Глубоко внутри цилиндра покоился тончайший силиконовый провод, в который были вплетены нити до сих пор неизвестного элемента, столь же древнего, как и сама машина, ключ, необходимый для активации священного механизма. Как он работал, оставалось для техножрецов тайной, но, несомненно, это, да и все остальные секреты станут ясны Ордену, как только Омниссия сочтет их труд удовлетворительным.

Хоботов прикоснулся скипетром к руне активации на поверхности конуса машины, и воздух наполнил тихий шум голосов, сплетающийся в изысканные хоровые мелодии. Сервиторы немедленно сформировали шестиугольник, потом восьмиугольник, пока машина заряжалась. Слабое серебряное и золотое мерцание проскальзывало по сетям сверхпроводников, а кольца глубоко внутри конуса начали монотонно гудеть. Именно они, согласно поверьям, генерировали защитное поле против варпа.

Хоботов жестом отдал приказ, и тремя палубами ниже руки сервитора открыли плазменные печати, посылая буйные струи активной энергии по трубам. Эта технология была новой и гораздо менее утонченной, чем сама машина, путь плазмы сопровождался воем сирен тревоги и грохотом. Капли обжигающей жидкости просачивались сквозь перегруженные сочленения труб и с шипением падали на палубу. Но силовые сцепления держались и доставляли свой ценный груз в сердце машины.

Звуки стали песней — прекрасной гармонией сияющей энергии. Машина ожила.

Хоботов повернулся и направился к реактивному лифту, который шел прямо на палубу сбора команды. Пришла пора созвать вооруженных слуг Бога-Машины и подготовить их к выполнению его цели.

Телепортер готов к работе. К концу этого дня шедевр Омниссии станет на один шаг ближе к откровению.

Апотекарии говорили, что Кэон умирает. Глядя на него, Сарпедон помимо своей воли признал, что они правы. ОНИ сделали все, что могли, но игольник был заряжен коктейлем из вирусов и нейротоксинов. Могучее здоровье ветерана справилось с большинством из них, но несколько ксеновирусов добрались до нервной системы, и шансы командора равнялись нулю. Иммунная система Кэона сопротивлялась столь яростно, что стала отторгать имплантаты, вживленные в тело космодесантника. Скоро они откажут, и сердце великого воина остановится.

Командор лежал в боковой часовне, в стороне от личных апартаментов Ван Скорвольдов. Это место нечасто посещали, так как семья, владевшая звездным фортом, не отличалась излишней набожностью, поэтому его сочли относительно незапятнанным для смертного ложа Кэона. Сарпедон взял подразделения Гивриллиана и Теллоса и бурей прошел через весь форт, как только в эфире раздалась весть о ране командора. Другие отряды из его группы держали оборону вокруг оболочки, охраняя сломленного Каллисфена Ван Скорвольда. В остальном захват станции прошел успешно, хотя несчастье с Кэоном повлекло за собой задержку в наступлении. Впрочем, без лидера в лице Веритас Ван Скорвольд армия мутантов разбежалась, и отдельные группы теперь пытались выбраться из района, контролируемого космодесантниками.

Самые смелые из них пытались напасть. Самые смелые из них умирали.

Внутри крохотной, скудно обставленной часовни лежал командор, с него уже сняли громоздкие доспехи и с почтением сложили их в углу. Руки, израненные о зубцы крепости Квиксиан Обскура, неподвижно лежали по обе стороны тела, пурпурно-черные от яда вены вздулись. Ладони, сломавшие шею князя-корсара Аркудроса, от боли превратились в крючья шишковатой плоти. Черты лица заострились от напряжения.

Черный панцирь, имплантированный под кожу, стал серовато-синим, а по краям — красным.

С начала атаки Испивающих Души на звездный форт прошел один час тридцать семь минут.

— Что прикажете, командор? — Сарпедон знал, что время для чувств и скорби придет позже. Сейчас требовались только быстрота и хладнокровие. Больше ничего.

— Библиарий Сарпедон, я не могу выполнить свой долг перед Золотым Троном. — Голос Кэона, некогда рокочущий от полноты власти, стал слабым и надломленным. — Я не могу сражаться. Я умираю и вверяю себя суду Дорна и Императора. Ты достанешь Копье Души.

Копье Души. По правде говоря, Сарпедон тешил себя фантазиями об обстоятельствах, — в которых именно он найдет священное оружие. Но не так он все себе представлял. Кэон был слишком значительным человеком, чтобы его терять.