— Тебе известно, кто я.

— Да, — отвечаю я, хоть это и не было вопросом. Сущность демона придвигается чуть ближе. — Ты есть высокомерие и безумие. Ты — воплощенная мерзость.

Я вкладываю непреклонную волю в эти слова, пронзая ими тьму, и они звучат громовыми раскатами. Враг смеется в ответ, и его хохот доносится со всех сторон.

— Поэтично. Грубо, но весьма, весьма поэтично. Кстати, ты не первый среди облаченных в серебряное воинов, встретившийся на моем пути. Не странно ли, что злейшие враги знают о Серых Рыцарях, а те, кого вы должны защищать, погибают под вашими клинками в наказание за увиденную мельком серебристую тень?

Теперь я храню молчание. Мы все обдумывали правду, произнесенную демоном, её и тысячи других ересей. Подобные истины служат одним из испытаний, преграждающих путь к вратам, через которые проходят новые сыны Титана. Только те, кто способен вынести их тяжкий груз, достойны облачиться в серый доспех и погибнуть, сражаясь в битве за человечество. Прочие умирают раньше.

— Первые космодесантники создавались, чтобы сражаться во имя просвещения и избавлять Галактику от невежества. Ваш орден существует, чтобы надежно скрывать истину. Вот где настоящая трагедия, не правда ли?

Его мощь сжимается вокруг моего разума, давя все сильнее, и я чувствую, как начинает сминаться душа.

— Ты — удивительное создание, как и все твои братья. Прекрасные сыновья Империума, приносимые в жертву ради надежды на выживание, вы умираете во имя безразличного колосса, не подозревающего о такой самоотверженности. Вы не заставляете тьму отступить, не приносите новый рассвет, лишь сражаетесь в войне, которую невозможно выиграть. Все, что вам удается — немного продлить страдания бессчетных смертных.

Сокрушительная сила его сознания наседает со всех сторон.

— Хорошо, что у нас нашлось время для беседы, но тебе все равно придется умереть здесь.

— Я знаю.

Волна психической силы вырывается из моего холодного от ярости разума. Убийственная хватка разжимается, и я внезапно вижу ослепительный свет.

Мои человеческие глаза открыты, и в них отражается реальный мир, стальное нутро «Горнила». Лес сгинул, оказавшись всего лишь метафорой на фоне реальности, воняющей, словно ров со сваленными туда трупами. Уцелела только пещера, но её своды теперь сложены не из камня, а из слоев изуродованного металла. Стены корабельных отсеков изгибаются и сжимаются, сопровождаемые лязгом измученных переборок, обрывки растянутой плоти висят на сломанных балках, покачиваясь в лишенном гравитации трюме, как листья на деревьях. Все плоские поверхности запятнаны красно-черными следами от машинного масла, крови и желчи, капли которых тихо парят в воздухе.

Демон карабкается по грудам сцепленных обломков, и я вижу, что он сохранил свой образ. С гибкого тела мешком свисает бледная кожа, кое-где покрытая пучками бесцветных перьев, а закованная в чешую длинная шея увенчана освежеванным черепом стервятника. Там, где он касается металла, обломки сияют болезненно-голубым светом. Мой шлем сохранил герметичность, но я все равно чувствую исходящий от врага смрад тухлой рыбы и увядших цветов, а его хохот перекатывается в моем черепе.

Он бросается на меня, и выпад алебарды не находит цели. Когти, проскрежетав по виску шлема, впиваются в гибкое сочленение над плечом, и я падаю под весом демона. Он оказывается сверху, треплет меня, словно падальщик, терзающий мертвое тело. Богохульная плоть пылает, соприкасаясь с благословенным серебром, дымная вонь жженых перьев сдавливает глотку, но демон только ревет с первобытной злобой и вновь осыпает меня ударами когтей. Синий кристалл левой линзы разбивается, и глаз под ней вытекает на щеку теплой влагой. По корабельному корпусу змеятся широкие трещины, из которых ледяной сверхновой сияет варп. Истерзанный доспех не спасает от симпатических ран. Сила демона, напоенная скверной, течет в меня по остриям когтей, кровь вскипает, и новый цветок боли распускается с правой стороны груди. Теперь у меня лишь одно сердце, как и у смертных.

Но алебарда все ещё в моей руке, и я пытаюсь встать. Демон бьет наотмашь, попадая по древку, которым я блокирую удар. Когти врага сжимаются на моем оружии, и поток энергии варпа хлещет в кристаллическую сердцевину алебарды. Она разлетается в крошево прямо перед визором шлема, и это последнее, что я вижу в жизни своими глазами — вспышка света выжигает правую сетчатку дотла. Обратившись к мысленному взору, я понимаю, что наша схватка вновь перенеслась в мир, где битвы выигрываются не клинками или словами могущества, а силой того огня, что пылает в глубине наших душ. Демон повсюду вокруг меня, и я тону в глубинах его сущности, словно пловец в океане небытия.

Но моя душа обретает остроту, становясь окровавленным острием меча, режущим лезвием бритвы. Вырвавшись, я отступаю, становясь прочнее и четче. Всё заканчивается так, как и было предсказано, и я впервые произношу свое имя. Это единственный способ покончить с врагом.

— Я называю себя. Истафил, сын Титана, рыцарь Седьмого братства.

Демон отвечает мне воплем. Он извивается, и неподдельный ужас, пахнущий медью, корицей и дымом, струится с его перьев, будто кровь из глубокой раны. Ему больно. Мои слова мучают его. Каждый из рыцарей Титана — оружие, скованное из сплава души, тела и имени, а все они когда-то были созданы для противодействия величайшим демонам Хаоса. Имя не просто направляет братьев против врагов, но и связывает их судьбы с нашими, и, самое главное, изгоняет их. Назвав себя, я вонзил меч глубоко в сущность демона, и теперь он лишь хрипит, бормоча сотней испуганных голосов. Враг начинает понимать, почему я пришел сюда один, и ему страшно.

— Я называю себя Истафил, и я называю тебя… — имя демона слетает с губ кровавым потоком слогов. Моя душа покрывается льдом, вокруг которого лишь мертвая пустота. Теперь я всего просто воспоминание, поддерживаемое болью и близостью цели. Враг отчаянно атакует, вонзая когти в грудь и левую руку и поднимая меня в воздух. Я выталкиваю слова из горла, залитого кровью пробитых легких.

— Я называю нас и связываю вместе, кровью, душой и судьбой.

Демон успевает кратко вскрикнуть, прежде чем сила произнесенных слов проявляет себя. Священное пламя вырывается из моих ослепших глаз, сжигая лицо до кости, и враг пытается вырваться, вытащить увязшие когти, но не может. Теперь мы связаны. Теперь мы сгорим вместе.

Каждая молекула в моем теле распадается, мысли разлетаются в стороны, понятия места и времени исчезают. Прошлое разворачивается передо мной, словно широкое плоскогорье под парящей птицей. Сверху мне видна каждая подуманная мысль, каждое воспоминание, прежде запертое в клетку, все тайны, скрытые от меня на протяжении жизни. Ничто не потеряно. Я вижу собственное рождение и слышу имя, данное мне матерью. Проходят перед глазами несбывшиеся смерти, каждая из которых могла стать моей. Я истекаю кровью в темной подворотне каменного города, из последних сил зажимая рану на животе. Беснуется костер, и скрытая за языками пламени толпа ревет: «Гори, ведьмак!». Голод медленно забирает мои силы посреди жестокой зимы. Это не мороки, не иллюзии варпа. Каждая из увиденных смертей реальна, и я могу выбирать. В моих силах изменить каждое из прежних событий, выбрать любой путь в прошлом, чтобы избегнуть настоящего. Я могу тихо умереть и сойти в небытие, обретя вечный покой.

Но память, та, что хранилась в крови, а не в разуме, приносит древний образ. Израненный рыцарь, едва держащийся на ногах, ступает во тьму, держа в руке обломок меча. Из мрака пещеры доносится низкий драконий рык. Рыцарь на миг замедляет шаг, думая о том, чтобы повернуться, уйти, смыть прохладной водой кровь с израненного тела, уснуть в мягкой кровати, вновь увидеть своих любимых. Но он идет вперед, во тьму, поднимая сломанный меч.

Я выбираю путь.