Аларик не ощущал холода так, как остальные люди. Он знал, что такая ночь способна убить слабого, но для него это ничего не значило. Он даже хотел бы чувствовать холод и бояться его, поскольку это было то, что он мог понять, мог осмыслить. Это был враг, которого можно победить: найти укрытие, развести костер. Дракаази была врагом, с которым он не мог поступить так. Здесь не было легких решений. Если бы он мог чувствовать холод, то, по крайней мере, мог бы испытывать некоторую гордость оттого, что еще жив.

Если бы Эбондрак умер, что бы это дало? Сам лорд навел его на эту мысль. Если дракона не станет, его место займет кто-нибудь другой, возможно, Веналитор, или Аргутракс, или еще какой-нибудь древний кошмар Дракаази, про который Аларик даже не слышал.

Аларик добрался до осажденных крепостей через несколько часов после того, как армия оставила арену Горгафа и перенесла сражение на улицы города. Он покинул войско, направившись к двум крепостям. Его не интересовало, что будет с мятежниками. Наверное, бунт уже усмиряют, мстя за сорванные горгафские игры.

Аларик осторожно шел по траншее. Она была отрыта десятилетия назад, когда две крепости явно воевали между собой, и их повелители приказали копать траншеи, чтобы подобраться к противнику и захватить его крепость. Линии осады пересекались, нахлестывались друг на друга в паутине туннелей и траншей, и там еще сохранились следы боев: старые поломанные кости, торчащие из черной земли, россыпи пустых гильз, превратившихся в куски красно-бурой ржавчины.

Каждая крепость представляла собой цилиндр, ощетинившийся ржавыми орудиями и помеченный множеством вмятин от осадных машин, чьи остатки валялись здесь же. Аларик почти слышал грохот орудий и крики умирающих. На миг он задумался, сколько же погибло здесь, сражаясь на этой маленькой войне среди грандиозной битвы Горгафа. В этом городе, казалось, уже нет места для новых смертей.

Перед ним стоял храм, возведенный на том месте, где линии осаждающих впервые сошлись. Он был выстроен из гильз огромных артиллерийских снарядов, превращенных в рифленые колонны, а из пуль от станковых орудий получились зубы для скорчившихся на крыше горгулий.

Сквозь выбитые окна Аларик смог разглядеть заброшенные кузнечные горны и наковальни, груды бракованных мечей и ржавых заготовок. Дверь в кузницу свободно раскачивалась взад-вперед, демонстрируя темноту и холод внутри. Храмовый алтарь использовали в качестве наковальни, и он был весь в глубоких зарубках. Аларик осторожно вошел внутрь. Он почуял запах дыма и расплавленного металла и, казалось, услышал звон молота, кующего новый меч.

Место было заброшено, причем уже давно. С того момента, как Аларик получил топор у выхода на арену, он в глубине души надеялся, что это кузнец, разговаривавший с ним на Карникале, пытается подать ему знак. Он не знал даже, союзник этот кузнец или враг или вовсе плод его воображения. Однако скорее это был потенциальный союзник, а Аларик понимал, что такой человек за пределами «Гекатомбы» ему необходим.

Неужели он в самом деле надеялся найти что-то здесь? Уж конечно, не более чем надеялся, что сумеет убить лорда Эбондрака в одиночку.

В сумраке покинутого храма что-то блеснуло. Аларик отложил в сторону несколько незаконченных клинков и увидел молот, прислоненный к алтарю-наковальне. Его обух сверкал ярким серебром и был покрыт гравировкой — комета, несущаяся к планете, кулак в латной рукавице с зажатой в нем молнией, дракон с мечом в сердце. Аларик поднял оружие и ощутил его тяжесть. Оно было сделано столь же искусно, как и топор. Аларик вспомнил брата Дворна, который был бы счастлив заполучить столь великолепную вещь, и задумался, удалось ли Дворну и другим его братьям по оружию выбраться с Сартис Майорис живыми и свободными.

На одной стороне молота, той, что должна разить врага, было изображение черепа. Один глаз был пустой, в другом горел искусно выгравированный огонь. Аларик долго смотрел на рисунок, пытаясь понять, что он означает.

Это, видимо, послание. Должна была быть цель, ради которой он нашел это место, рисковал жизнью, сбежав с арены. Одноглазый череп должен что-то означать, даже если значение это ускользало от Аларика.

Возможно, череп олицетворял собой Аларика. С Ошейником Кхорна на шее он был наполовину слеп.

— Молота Демонов не существует, — произнес Аларик вслух. — Не существует священного оружия, дожидающегося, когда его пустят в ход. Он — это я. Я должен победить эту планету. Я Молот.

Что, если Молот Демонов — просто очередная из хитростей Хаоса? Почитатели Хаоса запросто могли устроить такую мистификацию только для того, чтобы дать отчаявшимся людям тень надежды, которую потом можно у них отнять.

Аларик хотел верить в свою миссию, пусть даже это будет всего лишь способ достойно умереть на Дракаази, но ему не на что было опереться в этой вере.

Внезапный звук вырвал Аларика из раздумий. Снаружи что-то двигалось: шаги по битому щебню, перестук потревоженных камней. Аларик взял топор в одну руку и молот в другую, уверившись, что, судя по их балансу, оба они откованы одним мастером.

Он услышал еще шаги, голоса и звон обнаженных мечей.

Аларик напрягся. Он встал спиной к алтарю и лицом к двери, так он сможет в несколько прыжков преодолеть это пространство, сокрушить молотом первое же спрятанное за забралом лицо, которое увидит, и подрубить следующему воину ноги снизу топором. Он был готов.

Одна из стен храма рухнула в грохоте камней и скрежете рвущегося металла, и по обломкам прямо в храм въехал «Рино». Аларику пришлось перепрыгнуть через алтарь, чтобы не попасть под его гусеницы. Боковой люк открылся, из него выскочили два Змеиных Стражника, но не в массивных доспехах телохранителей Эбондрака, а в кольчугах и коже, лица закрыты кожаными масками, в руках плети, сияющие ярким серебром. Они замахнулись ими на Аларика. Он позволил одной плетке дважды обвиться вокруг рукояти топора и вырвал ее из рук воина, но другая хлестнула его по плечу, и жгучая слепящая боль пронзила Аларика. Он рухнул на колени, вслепую размахивая молотом, слышал хруст костей, но не видел, во что попал.

Змеиные Стражники ринулись в двери и окна храма. Их было множество. Другие выскакивали из «Рино», размахивая плетками. Аларик отбивался, подпуская их на расстояние удара, сбивал с ног, но их было слишком много.

Он упал на четвереньки, боль впивалась в него, словно огненные стрелы. Он достал солдата с плетью молотом, раздробив тому колено, и затем, когда тот, корчась, упал, снес ему голову. Он рубанул другого по корпусу и с трудом поднялся на ноги, но у Змеиных Стражников, окруживших его, были щиты с изображением белых драконов, которыми они отшвырнули его обратно, когда он попытался прорваться.

Он лежал на спине. Тело его продолжало сражаться, но что-то в дальнем уголке разума уговаривало — нужно сдаться. Это была та часть его самого, которую высвободил Ошейник Кхорна, — скрытый трус, вынырнувший наконец на поверхность, чтобы сказать ему, что он все равно проиграет.

Аларик поднялся снова, в последний раз, заставляя труса умолкнуть. Он взревел, будто зверь.

Холодная тяжесть обрушилась ему на спину, и тут же стало горячо в груди. Аларик глянул вниз и увидел острие черного меча, торчащее из его грудной кости. Он попытался оглянуться и мельком заметил Змеиного Стражника, нависшего над ним. Аларик попробовал соскользнуть с клинка, но тот не шелохнулся. Боль наконец дошла до сознания, и мир потускнел.

Клинок сломался, и Аларик осел на пол. Обломок меча по-прежнему торчал из его груди.

Не имело значения, сдался он или нет. Боль победила, и Аларик потерял сознание.

— Я вижу, ты поразмыслил над тем, что я сказал. — Голос Дурендина был тих и спокоен, в нем не было тех резких ноток, которые появлялись, когда капеллан с кафедры напоминал Серым Рыцарям об их долге перед Императором.

— Да, — подтвердил Аларик.

Вокруг он видел сдержанное великолепие Часовни Мандулиса. Она была выстроена из темного камня, на колоннах, поддерживавших потолок, вырезаны изображения великих магистров прошлого, павших в борьбе с демонами. Однако привычных гранитных стен с начертанными на них именами погибших Серых Рыцарей не было, часовня была открытой, и за ее колоннами смутно виднелась бескрайняя золотая пустыня под темно-синим сумеречным небом. В небе перемигивались странные звезды — те изменчивые созвездия, что просачивались из Ока Ужаса.