— Проклятая песня, — сказал Гирф, — лезет прямо в душу.

— Крепись, — посоветовал Аларик.

— Тебе-то что. Такие, как ты, могут затворить мозги, чтобы в них не попала всякая дрянь. А кое-кто здесь простые смертные. — Гирф сидел в углу своей крохотной клетки, подвешенной к потолку над открытым стоком для крови и нечистот. Аларик находился в соседней, и сквозь сумрак виднелись бесчисленные клетки, в каждой из которых был один из рабов Веналитора. Рабов разделили и заперли в этих тесных узилищах, которые затем при помощи гремящих цепей и рельсов отправили в темные хрустальные недра города. Песня зазвучала, когда «Гекатомба» приблизилась к городу, и уже не смолкала, только становилась все громче, пока не стала такой же неотъемлемой частью этого места, как стены вокруг них.

Арена Аэлазадни была над ними, и даже здесь, глубоко внутри ячеистого, изуродованного хрусталя, из которого был выстроен город, резкие звуки песни доносились со всех сторон. Орки тоже пели — ужасный звук, еще хуже, чем музыка Аэлазадни. Мысль о том, что какое-либо живое существо может наслаждаться жизнью на Дракаази, казалась просто неприличной.

— Ты знаешь, с кем мы будем драться?

— Чего? Этого никто никогда не знает. Бьюсь об заклад, однако, что для тебя они припасли что-нибудь особенное.

— Ты, наверно, думал о том, как выбраться отсюда, — сказал Аларик.

— Ну да, еще как думал. И про то, как с меня сдирают шкуру и скармливают мясо псам, тоже, потому как это лучшее, на что я могу рассчитывать, если поймают. Я так полагаю, с этой планеты дороги нет. Лучшее, что я могу сделать, это заставить их страдать. Они часто выпускают против нас тех, кого предпочли бы сохранить в живых. Когда я выхожу против кого-нибудь в этом роде, я стараюсь убить его. Это задевает их сильнее, чем все, что я смог бы сделать, если бы сбежал отсюда.

— Но все эти убийства во славу Кхорна. Всякий раз, как ты убиваешь здесь, ты исполняешь волю Хаоса.

— Значит, когда они выпустят тебя отсюда, просто ляг и умри. Мне на это наплевать, десантник. — Гирф ухмыльнулся. — Я слышал, они убили твоего друга.

— Это правда.

— А Империум убил моих. Арбитры выволокли их на задворки крепости и выстрелили в затылок. Во вселенной нет ничего, за что стоило бы сражаться. Все летит в тартарары. Если ты хочешь умереть здесь, то милости просим, но сначала хорошенько погляди по сторонам, десантник, потому что скоро вся галактика будет выглядеть так же.

— Значит, Веналитору даже не пришлось особо переламывать тебя, — спокойно заметил Аларик. — Ты был слугой Кхорна задолго до того, как он тебя нашел.

Гирф плюнул в него. Аларик проигнорировал это. Люди, подобные Гирфу, были естественным побочным продуктом Империума. Империум был жестоким миром, потому что галактика была жестока. Его народы должны быть угнетены, потому что, будь у них свобода делать и говорить все, что им хочется, они натворили бы много ужасных вещей, которые привели бы к уничтожению рода человеческого. Гирф был одним из многих, не укладывавшихся в рамки, уготовленные Империумом для его народа.

Порой Аларику хотелось, чтобы Император мог однажды проснуться и указать Империуму путь к выживанию, который не требовал бы такой неослабевающей жестокости по отношению к его гражданам.

— Ты и вправду веришь, — неожиданно для себя спросил Аларик, — что Дракаази смогла бы существовать без таких людей, как ты?

Гирф наградил Аларика ненавидящим взглядом. Прежде чем он смог ответить, клетку Аларика вдруг резко дернуло вверх. Ее протащило через зловонную узкую шахту, и в тонкой пелене красноватого света стали видны отметины когтей по краям. Рев толпы слился с песней Аэлазадни в ужасной гармонии, которая могла бы сломать человека менее стойкого, нежели Серый Рыцарь.

Внезапно вспыхнул свет. Клетка распахнулась, и Аларик оказался в центре арены Аэлазадни.

Свет струился сквозь единственное отверстие в каменном небе над головой Аларика. Вокруг него со всех сторон закручивался спиралью лабиринт. Это была подземная часть города, ее здания казались гниющими каменными бастионами, их пустые окна были словно ослепшие глаза, а сломанные дверные проемы напоминали зубы в разбитом рту. Аэлазадни всегда был великолепен, но теперь его чрезмерная пышность обветшала, став пародией на красоту, его лепнина осыпалась с фронтонов, а безликие статуи валялись на изрытой ямами земле грудами осколков.

Аларик заметил крохотные блестящие глаза, перемигивающиеся на стенах, поворачивающиеся вслед за ним. Это смотрел сам Аэлазадни. Он услышал одобрительные возгласы, когда глаза сосредоточились на нем, новом игроке, вступающем в игру.

Он заметил первое тело, лежащее неподалеку, привалившееся к обрушенной стене в луже поблескивающей крови. Изначально это был человек, но больше Аларик сказать ничего не мог, поскольку тело было разорвано пополам. Аларик подобрал ржавый меч, валявшийся рядом с откинутой рукой трупа.

Что-то замычало вдалеке, басовито и злобно. Кто-то завопил. Одобрительный гул усилился.

Песнь Аэлазадни сплетала здесь уже другой узор. Просеянные сквозь ярусы города, ее отдельные ноты звучали яснее, и Аларик мог уловить голоса, придушенные звуки и бульканье, прославляющие Кхорна.

Они говорили, что он должен быть благодарен: мало кто удостоился такой смерти.

Уловив рядом какое-то движение, Аларик вздрогнул. Из теней крадучись показался другой раб. Он был вооружен дубинкой с торчащим из нее железным шипом. Аларик понял, что это мутант, его костлявое тело уродовали ожерелья шевелящихся ресничек на шее и руках. На нем были остатки рваного доспеха.

— Где он? — спросил мутант.

— Кто — он?

— Тот, на кого нас послали охотиться.

— Не знаю. Я его даже не видел.

— Конечно, ты не видел. А, да ты новенький, с неба?

— Да.

Мутант смерил Аларика взглядом:

— Ты кто?

— Я как раз собирался спросить тебя о том же.

— Помеченный, — гордо объявил мутант, — кровью. — Кровь сочилась из листовидных отростков, извивавшихся по всей его коже. — Истекающий кровью во имя Его, умоляющий Кхорна о…

Раздавшийся совсем рядом звук прервал эту речь. Секундой позже в стену возле Аларика врезалось тело, и на землю посыпались крошки древнего мрамора.

Аларик откатился в сторону и уголком глаза мельком взглянул на труп: еще один мутант, многорукое существо, грудная клетка — сплошная кровавая рана, на лице застыло изумление.

Мутант, вооруженный дубинкой, взревел и бросился в кипящую тьму. Мускулистая рука сгребла его и втащила в пролом в стене. Мутант завопил, и вопль его звучал долго: смерть его не была быстрой.

Аларик забежал за угол, уходя с линии видимости врага. Он по-прежнему не видел своего противника, если не считать руки. Он слышал, как тот тяжело зашагал прочь, испуская низкий раскатистый рык, сопровождаемый влажным хрустом — Аларик предположил, что это расплющивается под его ногами тело мутанта.

Аларик затаил дыхание. Монстр явно был огромным, и, судя по воплю мутанта, в запасе у него было кое-что помимо силы. Еще Аларик ощущал его запах, смесь пота и какой-то резкой химии.

Аларик находился на лежащей в руинах городской площади, выстроенной вокруг грандиозного фонтана. Статуи вокруг фонтана лишились голов и рук, вода, если только в нем текла вода, давно иссякла. С одной стороны площади стояла осевшая базилика, уничтоженная огнем. Запах существа подсказал Аларику, что оно отступило в этом направлении. Звуки его шагов почти терялись за басистым жужжанием песни Аэлазадни, но все-таки они были, и достаточно различимые, чтобы Аларик понимал, что чудовище совсем рядом.

Каменная голова взирала на него с земли. Глаза ее были такими же, как те, что усеивали стены лабиринта. Аларик наступил на нее, раздробив голову на мелкие осколки и раздавив глаза. Он надеялся, что где-то в Аэлазадни сразу два зрителя перестали видеть.

Внутреннее убранство базилики было уничтожено огнем и временем. Колонны склонялись под тяжестью полуобвалившегося свода. В камни колонн и стен были вмурованы скелеты, окаменевшие, будто древние ископаемые существа, они тянулись ему навстречу, словно были живыми, когда обратились в камень.