Там, в камере для дознания, он позволил своим чувствам захватить его лишь на секунду. Узиил дал предателю пощечину, затем схватил его за волосы и ударил головой о каменную стену.

— Ты, кажется, забыл, кто из нас в цепях, мразь! — заорал он. — Я уже победил. Нам нужно лишь установить, сжалится ли над твоей душой Император!

— Ты ничего не понимаешь! — огрызнулся Падший Ангел. — После всего, что ты услышал, ты все еще не знаешь, почему я сражаюсь, верно?

Узиил подошел к пленнику и оба уставились друг на друга, вера и безверие сцепились с невероятной яростью.

— Ты сражаешься потому, что поражен Хаосом, — начал Узиил. — У тебя была возможность служить Императору, а ты его очень подвел. Ты, и Лютер, и все подонки из вашей хунты выбрали предательство — решили предать Того, Кто дал вам жизнь!

Падший Ангел остался спокоен пред лицом всех этих обвинений и уставился на Узиила, каждая черточка лица его выражала презрение. Ворча как животное, предатель ответил мучителю ядовитой насмешкой.

— Я был когда-то таким же, как ты, монах! Верным, праведным, преданным! — Он сплюнул, словно сами эти слова сочились ядом. — Несмотря на мои добродетели, я был оставлен Джонсоном на Калибане, пока он сражался по всей Галактике. — Суровый голос предателя задрожал от давно забытых чувств, когда он продолжал. — Пока мои братья сражались вновь и вновь, я был оставлен дома с немощными, женщинами и детьми! Что сделал я, чтобы заслужить такую участь? Я был рожден для войны, но Лев и Император отвернулись от меня и остальных. — Его голос поднялся до вопля чистой ненависти. — Вот почему я сражался и убивал на стольких планетах, что ты не сможешь столько и назвать. А теперь ты считаешь, что имеешь право судить меня!

Темный Ангел ничего не сказал, столь сильно его ошеломила чудовищность ответа предателя. Как Падшие искажали правду, чтобы скрыть собственное поражение! Это было бы печально, если бы только ненависть предателя не завела его на путь безумной резни.

Скорбя, капеллан-дознаватель повернулся и подошел к тяжелой железной двери, ведущей в комнату. Ржавые шарниры издали сдавленный визг, когда он распахнул ее, но затем остановился, чтобы взвесить грехи узника, перед тем, как уйти.

— Еретик, — сказал он, — я надеялся на большее. Я молился, чтобы какой-то след Льва еще был в твоей душе, но теперь вижу, что ошибался. Не раскаявшись за свои поступки, ты вынудил меня использовать все методы для спасения твоей души. Да будет так.

Дверь захлопнулась, похоронив Падшего в катакомбах Скалы. Следующие несколько дней Узиил демонстрировал свое мастерство, работая с Падшим Ангелом. Слабак назвал бы это пыткой, Узиил расценивал это как правосудие. Наконец, когда его инструменты стали липкими от крови предателя и крики затихли, Падший Ангел сломался. Он признал свою вину, и вину других Падших Ангелов, и раскаялся во всех своих преступлениях. В конце это было жалкое зрелище — сломленный человек, бывший когда-то элитой среди слуг Императора, изливал исповедь злых деяний.

Когда Узиил приготовился принести человеку быструю смерть, которую тот купил своим раскаянием, Падший Ангел заговорил в последний раз.

— Исповедник, — прошептал он сквозь сломанные зубы и распухшие губы, — есть еще одно, что я должен тебе сказать. — Его тело сотряслось от приступа кашля такой силы и продолжительности, что Узиил подумал, что раскаявшийся предатель может отойти в мир иной. Кашляя и хрипя, всасывая затхлый воздух в истерзанные легкие, Падший Ангел наконец снова смог говорить. — Мне жаль, исповедник, но это деяние наполняет меня сожалением, как ничто другое.

— Продолжай, брат, — поторопил его Узиил. — Твое раскаяние не завершится, пока ты не расскажешь всего.

Падший Ангел кивнул, прежде чем продолжить.

— Исповедник, три года назад я был на Рыцарских Планетах, служа наемником. Мой отряд совершал постоянные налеты на планеты эльдар-Ушедших, и я смаковал возможность пролить кровь таких безвольных и развращенных созданий. Мы охотились множество раз, выслеживая трусов и убивая их, как они того заслуживали. — На этом месте голос Падшего Ангела вновь ожил, вещая о кровавой бане, словно это возвышало его над болью. — Во время одного такого налета группа эльдар укрылась в древнем могущественном месте. Они взывали к своим богам, но те не слушали их жалких воплей. Мы обрушились на то место и никого не оставили в живых.

Падший Ангел помедлил, вспоминая. Заметное удовольствие на его лице заcтавило капеллана желчно ухмыльнуться.

— И когда мы зачищали то место, вот тогда, исповедник, я и нашел его — могущественный артефакт, утерянный со времен разрушения Калибана. — Падший Ангел внезапно остановился вновь, застигнутый очередным спазмом. Приступ не прошел, пока его не вырвало кровью.

Узиил обеспокоился, прекрасно зная симптомы. Даже тело десантника может выдержать лишь определенную кару, а капеллан перетянул пленника за эту черту.

Пожираемый нетерпением, Узиил закричал:

— Что ты нашел, Варп побери? Говори!.

Заключенный вытянулся. Кровь текла у него изо рта, придавая зловещий оттенок усмешке.

— Не бойтесь, исповедник, меня не так легко прикончить. — Боль снова захлестнула его, но теперь он сопротивлялся и сумел силой воли вытолкнуть изо рта несколько слов. — В храме, исповедник, среди трупов… я нашел Львиный Меч.

Узиил впал в ступор. Меч Джонсона, потерянный уже как десять тысяч лет? Это невозможно.

Падший Ангел видел недоверие на лице Узиила, но был полон решимости быть услышанным.

— Я знаю, что это кажется невероятным, исповедник, но клянусь, что это так. Я никогда не мог забыть меча Льва Эль’Джонсона.

Его исповедь завершилась, и тело Падшего Ангела обмякло.

Разум Узиила тонул в водовороте замешательства. Как мог он верить одному из Падших? Но если не мог, исповедь была бессмысленной. Еще не определившись, капеллан придержал голову узника, вытер кровь с его губ и мягко произнес:

— Брат, что ты сделал с Львиным Мечом?

Жизнь Падшего Ангела подходила к концу. Он пытался говорить, еле слышные хрипы срывались с его губ.

— Я боялся… встретиться с тем, что совершил… и я оставил меч там, где тот лежал. — Его тело содрогнулось, кровь текла из носа и рта. Хрипя и свистя, он договорил. — Я сожалею, что не взял его. Я мог бы вернуть его… туда, где он должен быть, но я… еще раз потерпел неудачу. Простите, исповедник.

Узиила переполняли чувства. Он не мог отвергать честь исповеди, но не мог и забыть деяния, приведшие его узника в катакомбы Скалы. Придерживая голову Падшего Ангела, он воспользовался кинжалом, призванным даровать человеку покой.

— Брат, ты прощен.

Тряска в «Громовом ястребе» вырвала Узиила из воспоминаний, и он помотал головой, чтобы очистить разум, так четки и ясны были видения. Нахмурив брови, Узиил убрал руку с четок и вернулся к текущему заданию. У них впереди была битва, и он не собирался позволять себе отвлекаться, когда на кону жизни его людей. Пройдя по командному отсеку, Узиил призвал сержантов придерживаться плана штурма, перед тем как проверить свое оружие в последний раз. Через секунду «Громовой ястреб» внезапно взревел, визжа двигателями, как хищная птица, перед тем как удариться об землю с пробирающим до костей грохотом. Двери отсека открылись и первое отделение рванулось наружу, выводя болтерами мелодию смерти. Симфония битвы началась.

Эйлиан стоял в Гробнице Мучеников, сжимая руны в кулаке около шеи. Даже теперь, спустя дни после видения, руны прорицания не давали никаких подсказок о его значении. Он провидел хищную птицу, могучий меч и бездушного человека. Он искал образы, но видел лишь кровь. Он открыл свои чувства, но ощущал лишь пронзающий его холодный ветер, словно великое зло готовилось пробудиться.

С востока прибыл Драконий Владыка Мартэйнн Синский. Высокий, костлявый и замотанный в черные мантии, Мартэйнн выглядел как дух на своем огромном скакуне. С запада приехал Драконий Владыка Варра Иманнский. Его длинные волосы развевались на ветру, а до блеска отполированная броня сияла на солнце. Варра появился счастливым и не был обеспокоен. Смеясь и перешучиваясь со своими воинами, вождь иманнцев скомандовал привал. Его соперник сделал то же самое. Оставив свиту позади, оба вождя подъехали на своих огромных тяжеловесных зверях. Их драконы шипели друг на друга, взрывали землю когтями и хлестали хвостами, жаждая битвы. Оба вождя спешились, но ничего не сделали, чтобы успокоить зверей.