Жарким июньским днем на свет появляется крошка Дилли. Дилли — это уменьшительное от Далилы. Дилли — ангельский ребенок, и Питер ее обожает. Он сам мастерит для нее колыбельку, меняет ей подгузники, греет бутылочки с питанием, встает покормить ее среди ночи — словом, делает то, чего невозможно было бы ожидать от парня из северных лесов.

Дилли растет дичком: она вечно торчит у озера или бродит в лесной глуши, приходит домой вся в царапинах, ссадинах, синяках, притаскивает ядовитый плющ, клещей и непрерывный поток диких животных, которых пытается приручить. С учебой у нее дела не ладятся, ее блуждающий ум не задерживается долго на одном объекте. Она любит своего папочку не меньше, чем тебя, и только когда Дилли становится старшеклассницей, Питер сообщает, что уходит. Оказывается, он кое с кем познакомился на лесном складе, а именно с женщиной по имени Джилл, и говорит, что влюблен в нее.

Дети разводящихся родителей могут сильно переживать и так же сильно гневаться. Это вполне отчетливо демонстрирует Дилли, разбив окна в новом доме своего отца и выкрасив волосы в ярко-розовый цвет с желтыми прядями. Говорят, что уходить от кого-то так же тяжело, как быть брошенным, но это чушь. Быть брошенным намного-намного хуже. Хуже всех приходится Дилли. Ты знаешь, что она уже живет половой жизнью, в ее комнате ты находишь упаковки от презервативов. Она с тобой не разговаривает, но в конце учебного года объявляет, что беременна.

Через восемь месяцев на свет появляется малыш Блу. Такое она дает ему имечко. Ты работаешь в «Пирожковой Бетти» в две смены, чтобы оплатить счета из больницы. Разносишь стейки по-сэлисберийски, тушеные свиные отбивные и бесконечные куски пирогов. Твои лодыжки полнеют, плечи становятся сутулыми, кожа на лице обвисает. Ты становишься такой же, как все: гладкой и серой, как речная галька. Потом однажды раздается телефонный звонок. Это один из ГОПНИКов, Райан, ставший теперь президентом школы искусств в Миннеаполисе. Он интересуется, не хотела бы ты приехать туда преподавать живопись. Если ты решишься сняться с места, Дилли не поедет с тобой. Она ненавидит город, она ненавидит тебя за то, что ты испортила ей жизнь (правда, тебе не совсем понятно, каким образом). И если ты уедешь, то редко будешь видеться с ней и малышом.

Если ты соглашаешься преподавать живопись, перейди к главе 188.

Если ты остаешься, перейди к главе 189.

Ты решаешь не говорить ему. Зачем ломать парню жизнь? Зачем прибивать его ботинки гвоздями к земле сейчас, если он все равно вырвется и сбежит, только позже? Ты помогаешь Питеру собрать вещи, покупаешь ему дорожную кожаную куртку и глядишь вслед грузовику, на котором он уезжает, оставив вместо себя облако пыли. Ты остаешься работать в «Пирожковой Бетти», разносишь стейки по-сэлисберийски, тушеные свиные отбивные и бесконечные куски липких пирогов. Твои лодыжки полнеют, плечи становятся сутулыми, кожа на лице обвисает.

Ты становишься такой же, как все: гладкой и серой, как речная галька. Приходит зима, озеро замерзает так, что баржам уже не проплыть по нему, лед дыбится по всей его поверхности. Рыбаки сверлят во льду дыры и ловят осетров, а когда лед из-за этого разламывается огромными глыбами, они застревают на них, и береговой охране на больших красных катерах приходится их спасать. Рыбаки постоянно заходят за границы безопасных участков.

Потом через десять лет Питер возвращается с красавицей женой и шебутным сынишкой (он такой хорошенький, такой симпатичный, что тебе хочется утопить его в озере). Каждое воскресенье они приходят ужинать и мозолят тебе глаза, такие счастливые, красивые и румяные, ну просто бельмо в глазу! В тщетной попытке заставить Питера ревновать ты в его присутствии кокетничаешь с постоянными посетителями забегаловки, особенно с одним из работников старой шахты, Джо, который всегда имел на тебя виды, но ты никогда не обращала на него внимания, потому что он просто Джо, парень во фланелевой рубахе, который пьет кофе, отпускает глупые шуточки и коэффициент интеллекта у него — единица. Но ты садишься к нему на колени, угощаешь его пирогом и все норовишь убедиться в том, что растреклятый Питер видит, как ты уезжаешь с ним в его большом пикапе. Жена Питера — пресная миниатюрная блондинка со вздернутым носиком, одна из миллиона породистых шведок, которыми кишмя кишит север, прямо как тараканами-альбиносами. Она машет тебе на прощание.

Дом Джо гораздо симпатичнее, чем ты представляла. Он стоит высоко над речкой Вермилион Крик, в нем лосиная голова над камином и новенький генератор, который позволяет не остаться без света, когда вырубает электричество. У Джо есть несколько красивых артефактов племени дакота, которые он нашел во время охоты. Наконечники стрел, черепки и даже кусочек иссохшего скальпа. Джо вовсе не бездарь. Он поет, как трубадур, и умеет жарить мясо на гриле. Ты проводишь у него все больше и больше времени, пока наконец не переезжаешь к нему. Джо не работает, но при деньгах. Ты не знаешь, сколько именно у него есть, но он не напрягается.

Вы женитесь в Дулуте, а через месяц Джо внезапно умирает от закупорки сосуда оторвавшимся тромбом. Ты спала рядом с ним, когда он был уже мертв по меньшей мере три часа, что одновременно и успокаивает, и пугает.

После внезапной смерти Джо за тобой закрепляется репутация «черной вдовы», мужеубийцы или чего-то в таком духе, но ты можешь с этим жить, поскольку такая репутация заставляет людей уважать и бояться тебя. Оказывается, у твоего мужа была целая куча денег, о которых он никогда не упоминал. Когда-то из-за какого-то несчастного случая, произошедшего много лет назад, он получил крупную страховку, которая позволила ему быть обеспеченным до конца дней, и теперь ты — единоличная владелица этих денег.

Что делать со всем этим состоянием? Ты слишком крепко устроилась здесь, чтобы уехать. Хотя местные тебя недолюбливают. Нужно добавить сюда свежей крови. Ты могла бы открыть маленькую гостиницу — это, с финансовой точки зрения, беспроигрышно, или могла бы основать что-нибудь более авангардное. Что-то вроде художественной колонии.

Если ты открываешь небольшую гостиницу, перейди к главе 217.

Если ты основываешь художественную колонию, перейди к главе 218.

Ты решаешь сознаться в совершенном преступлении, но проделки судьбы, как известно, бывают причудливы, и тебе никто не верит. Все закатывают глаза и говорят что-то вроде: «Ага, убила, как же!» Это может показаться невероятным, но из тех, кто был там в тот вечер, тебя никто не узнал. Может, из-за ядовито-зеленых волос, или из-за синяков, или из-за того, что все были на мете. К тому же Джек утверждает, что тебя на вечеринке не было. «Эта стерва, — говорит он полицейским, — в тот вечер осталась дома. Она никого не убивала. Она просто хочет из смерти этого бедолаги сделать очередной перформанс, этакий крик о помощи, короче, просто хочет привлечь к себе внимание». А что еще он мог сказать? Он же твой соучастник.

После этого все рушится. Похоже, теперь не важно, насколько ужасны твои работы или насколько ты сама тупа, теперь все, что бы ты ни делала, — правильно. Твоя карьера несется вверх со скоростью ракеты. Тебя от этого тошнит. Что бы ты ни устроила, каждое ведро со смолой или бадья с остатками куриных окорочков, которую ты вываливаешь на пол галереи, трактуется как работа гения. Ты на гения похожа так же сильно, как на жизнерадостную игуану, но, как сказал кто-то, люди верят в то, во что хотят верить.

Ты начинаешь набирать вес. Сознательно. Это твоя новая работа под названием «Границы любви». То есть как далеко простирается любовь публики? Будет ли она по-прежнему любить тебя, когда ты будешь весить 180 фунтов? А 200? А 400? Потому что одно ты знаешь точно: ньюйоркцы готовы принимать авангардных, странных и чудных, но они не готовы принять толстых. Они считают, что толстыми могут быть техасцы или выходцы со Среднего Запада. Толстые — это неудачники, которые живут в плодородных, но скучных краях.