Потом однажды в общежитии тебя знакомят с джентльменом по имени Бен Дюпон (из Дюпонов-Дюпонов, известных баронов химической промышленности, которые владеют половиной Нью-Йорка). Бен высокий, довольно женственный, с изящными, аккуратными руками и очень крупным носом. На нем дорогая спортивная куртка и рваные голубые джинсы. Оказывается, это его фирменный стиль. Называется «я богат до чертиков, но мне на это наплевать, так что и вам должно быть наплевать».

«Бен — один из наших благодетелей, — говорит кто-то. — Он дает колледжу десять миллионов в рамках городской молодежной программы».

Это первый твой знакомый, у которого есть десять миллионов, не говоря уже о том, что он может себе позволить их отдать. Ты благодаришь его за помощь, а он спрашивает, чем ты занимаешься. Да ничего особенного — художница, преподавательница, недавно в городе и все такое прочее. Он говорит, что заинтригован и хочет больше узнать о твоей работе (или, скорее всего, о твоих сочных губах, которые ты вполне осознанно демонстрируешь во всей красе).

Вы долго разговариваете. Он веселый, остроумный и неглупый, ты никогда бы не подумала, что миллионер может быть таким (ты всегда представляла их толстыми и скучными). Бен, напротив, обходителен и внимателен. «Интересно, — произносит он наконец, — согласились бы вы когда-нибудь пойти на свидание с таким стариком, как я? Например, поужинать сегодня вечером?»

Миллионер приглашает тебя на свидание. Но в это же время Роки дома готовит ужин. С кем ты предпочтешь поужинать?

Если ты ужинаешь с Роки, перейди к главе 112.

Если ты ужинаешь с Беном, перейди к главе 113.

Ты благодаришь Роки за приглашение и вежливо отказываешься. Незнакомцы опасны, а соблазнительные мальчики — извечная угроза для умных женщин. Разве у тебя мало проблем? По пути домой ты облизываешься, не в силах забыть вкус его губ. Хотя все равно он был бы для тебя слишком молод, впереди у него еще много возможностей. А тебе нужен мужчина, который уже определился. Который знает, что он может, а чего нет. Ты быстро переходишь Кристофер-стрит, подняв воротник от холода, осторожно перешагиваешь через черную лужу, в которой отражается свет уличных фонарей. Ты все еще облизываешь губы, когда кто-то зажимает тебе рот рукой и тащит тебя к аллее.

Рука тяжелая, волосатая, пахнет мылом, которое кладут в туалетах на заправочных станциях. Незнакомец бьет тебя по голове чем-то тяжелым и твердым. В полицейском отчете будет написано, что травма головы была получена в результате удара тупым предметом, скорее всего молотком, который следователи позже найдут в контейнере для мусора. Какая нелепая смерть! Ни прелюдии, ни споров, ни жалости. Мужчина, который тебя убил, не сексуальный маньяк и он не сбежал из тюрьмы. Это просто человек, больной шизофренией, у которого есть молоток. У него нет медицинской страховки, нет лекарств, ему никто не помогает, зато у него есть молоток.

Он колотит тебя, как говяжью отбивную. Ты не чувствуешь боли. Первое ощущение, прямое и ясное, становится каким-то теплым и уютным. Ты падаешь в озеро и плывешь в нем, глядя на образы, появляющиеся на темнеющем закатном небе. Забавные картинки. Сочинение, которое ты написала в колледже. Мертвый голубь, которого ты нашла, когда тебе было девять. Твой брат, пекущий вафли. Мамины руки, пахнущие белыми лилиями. Потом розовое небо сникает, тонет в красном мареве, и ты окончательно погружаешься в теплое озеро, в котором было так много других вещей, стоящих того, чтобы их увидеть.

Ты пишешь администрации длинное письмо, в котором рассказываешь все о декане Дорингтон, попутно объясняя, почему это необходимо. Являясь организацией, борющейся за правду, колледж должен ставить себе высокую планку, и поэтому ты решилась рассказать об алкоголизме Дорингтон и о ее растратах.

Вместо возмущенного рева общественности (или хотя бы слабого писка) через неделю тебя увольняют. Старший инспектор по кадрам, раздутая, как пляжный мяч, женщина, появляется на пороге твоего кабинета с плохими новостями. «Это самая тяжелая часть моей работы», — вздыхает она, раскачиваясь на своих невероятно тоненьких ножках. Она говорит что-то о сокращениях и волне увольнений, хотя больше никого не просят освободить место.

У тебя забирают офисный компьютер, закрывают голосовой почтовый ящик, блокируют твой пропуск. Увольняют без выходного пособия и даже без прощания. Никто из преподавателей не приходит сказать, какой это позор для колледжа, что тебя уволили, — ты просто тихо выскальзываешь из кабинета и идешь домой с вещами, сложенными в жалкую картонную коробку. В своей крошечной квартирке ты откупориваешь бутылку вина (а потом еще одну и еще). Теперь у тебя нет ничего, кроме свободного времени. Проходят месяцы, и деньги на исходе. Тебе нужно найти работу. Преподавательская должность тебе больше не светит: ни в одном колледже рядом с линией Мейсона — Диксона тебя не примут.

Потом раздается очень странный телефонный звонок. Глубокий женский голос представляется: «Эйлин Эштон». Эйлин — бывшая жена местного выдающегося хирурга и ортопеда, известная в городе своими экстравагантными вечеринками и благотворительными акциями. Однажды она устроила «поминки» с целью сбора средств для Детского фонда борьбы с раком (никто на самом деле не понял, почему для этого надо было устраивать именно поминки, но вопросов никто не задавал), на которых ее состоятельные гости, с головы до ног обряженные в черное, под черными вуалями, грызли омаров и ели заварные пирожные. Ей удалось собрать восемьсот тысяч долларов для больных малышей.

«Ваш номер мне дала декан Дорингтон, — говорит она своим протяжным сладким голосом. — Я подумала, не могли бы вы прийти сегодня вечером? Я слышала, что вы приятная собеседница». Приятная собеседница? Какого черта! Что она имеет в виду? У тебя складывается отчетливое впечатление, что речь идет о чем-то гадком. «Хм, сегодня вечером я собиралась пойти за продуктами», — говоришь ты (это является чистой правдой, но звучит на редкость глупо). Она смеется звонко и весело, как маленькая девочка — эта черта очень распространена среди взрослых южанок. «Ну кто станет тратить деньги, когда можно их заработать? Лучше приходите сюда».

Ты совершенно не представляешь себе, что делать. Может, в этом нет ничего плохого. Может, это чистосердечное предложение работы — вдруг Дорингтон жалеет о том, что случилось, и попросила Эйлин позвонить тебе. Может, Эйлин прослышала о том, что ты становишься толстой алкоголичкой, и хочет помочь тебе с отправкой в «СПА Мед».

Если ты идешь домой к Эйлин Эштон, перейди к главе 114.

Если ты идешь за продуктами, перейди к главе 115.

Зачем пилить сук, на котором сидишь? Ты никому ничего не рассказываешь. Но относительно того, что ты целовалась с Дорингтон, существуют две проблемы. Первая: ты понятия не имела, что когда-нибудь будешь делать это с женщиной. И вторая: не выкинет ли она чего-нибудь? Не повлияет ли это на твою работу? Будет ли она теперь как-то иначе с тобой обращаться?

На протяжении долгих выходных ты ждешь телефонного звонка, но никто не звонит. Ты пытаешься отвлечь себя уборкой. Трешь, скребешь, вытираешь, подметаешь, пылесосишь, моешь. Пять раз загружаешь стиральную машину, перестирываешь уже чистые вещи. Ничего. Наконец, телефон звонит. Это декан Дорингтон. Она тебя увольняет.

Она говорит, что, если ты когда-нибудь кому-нибудь хоть словом обмолвишься о том, что случилось, она сумеет заставить тебя об этом пожалеть. Именно так и сказано: «Я сумею заставить тебя об этом пожалеть», как будто она дочь мафиозного босса или кто-то в этом роде. Вот стерва.