В конце концов твои родители, выйдя на пенсию, переезжают во Флоренцию, чтобы быть ближе к тебе и малышке Флориане, которая вырастает и становится удивительной девушкой. Она прекрасно готовит, у нее природное чутье на специи и вкусы с самого детства. Став взрослой, она открывает ресторан под названием «Bella Luna»[10] в центре Флоренции, который вскоре становится одним из лучших мест в городе. Массимо строит для нее печь на заднем дворе, где она жарит ягнят и уток. Вы с семьей проводите там много вечеров, попивая красное вино и рассказывая истории, а Фло смеется и порхает по кухне. Кто бы мог подумать, что твоя жизнь окажется такой удивительно прекрасной?

Десятилетия проходят одно за другим. Твои родители умирают, ты хоронишь их, а потом наступает и твой черед. Массимо и Фло сидят у твоей постели. Вряд ли имеет смысл говорить о том, как и когда ты умираешь, — жизнь, которая привела тебя к смертному порогу, была настолько светлой и теплой, что переход оказался легким и незаметным.

Когда ты оказываешься на небесах и тебя спрашивают, какую жизнь ты хочешь прожить теперь, ты отвечаешь, что хочешь заново прожить ту, что у тебя была. Ничего не меняя. Абсолютно ничего.

Ты убегаешь с Дошем. Это твоя единственная надежда. На железнодорожном вокзале ты покупаешь билет до Рима, надеясь, что тебя никто не узнает. (Известно ли полиции о случившемся? Ищут ли вас?) Ты измождена. Нервничаешь. Глаза опухшие, красные, кожа чешется. Ты хочешь принять ванну — стоять под горячими струями воды, чтобы снова почувствовать себя чистой. Если ты когда-нибудь найдешь душ, ты из него больше не вылезешь. А пока ты пьешь дешевый виски из пластмассового стаканчика. Это единственный вид очищения, какой ты можешь себе позволить.

В поезде запотели все окна, люди толпятся в коридорах, так что яблоку негде упасть. Дош сидит молча, руки сжаты на коленях. Он бледен. Как давно он молчит? Может, собирается сдаться и донести в полицию? Может, и тебе следует поступить так же?

Все быстрее и быстрее стучат колеса, приближая вас к Риму. Дош встает и идет в туалет. Ты ждешь его довольно долго, но он не возвращается. Ты постукиваешь пальцами по столу, смотришь на свои разбитые часы. Он может заниматься там чем угодно: обедать в вагоне-ресторане или сидеть в тамбуре с открытой дверью и смотреть, как мимо проносятся кипарисовые деревья, а может даже мастурбировать в туалете. Он может заниматься чем угодно, но почему-то тебе неуютно, словно твои внутренности превратились в желе.

Ты ищешь его по всему поезду и пытаешься вспомнить, какими были его последние слова. Сицилийцы из последнего купе начинают петь. Они откупоривают бутылку узо и открывают пачку гвоздичных сигарет. Доша по-прежнему не видно. Все в вагоне раскачиваются и поют в унисон.

Час спустя происходит внеплановая остановка, раздается пронзительный свисток — тормоза скрежещут и поезд замедляет ход. Ты не знаешь, в чем дело, но понимаешь, что это плохо. Слух распространяется по вагону, как лесной пожар. «Он в багажном отделении», — шепчутся люди. Он удавился. Повесился в товарном вагоне. Ты следуешь за потоком людей, бросившихся к багажному отделению, и протискиваешься вперед.

Сперва ты замечаешь его ботинки из шкурки крота, заляпанные грязью. Шнурков нет. Он висит на обрезке телефонного провода, раскачивается взад вперед, как маятник, как будто поезд все еще движется. В поезде начинают шептаться: «Кто это такой?» Люди спрашивают друг друга: «Где его бумажник? С кем он ехал? Его ли это паспорт?»

У тебя в голове никак не укладывается: зачем убегать только для того, чтобы покончить с собой? Дош мог сделать то же самое, оставшись и отказавшись копать. Аади с радостью прикончил бы его, и телефонный провод не пришлось бы резать. «Вы его знаете?» — спрашивает кто-то. У тебя к горлу подкатывает тошнота, словно зеленая рыба всплывает из глубин, чтобы выпрыгнуть на поверхность. Ты протискиваешься через плотную толпу к боковой двери, ночной ветер мягко обдувает твою кожу. Поезд остановился, но ты слышишь свисток и чувствуешь, что он трогается с места. Может, вас уже ищут и тебе лучше спрыгнуть с поезда прямо сейчас, исчезнуть до того, как тебе начнут задавать вопросы?

Если ты спрыгнешь с поезда, перейди к главе 150.

Если ты останешься в поезде и поедешь в Рим, перейди к главе 151.

Ты возвращаешься в автобус. Бежать нельзя: ты боишься Аади, вернее того, что он может сделать, поэтому просто смотришь, как скрывается в ночи Дош. По мере того как он исчезает из поля зрения, твой желудок становится все более твердым, тяжелым, как камень. Ты возвращаешься в постель и притворяешься спящей, глядя, как остальные начинают просыпаться. Образ Элен-Эллен пляшет у тебя перед глазами — девочка-призрак, которая не задержится в могиле. Автобус, который раньше казался очаровательным и уютным, теперь становится невыносимым и отвратительным. В раковине грязные сковородки с приставшим ко дну яйцом, жирные мухи вьются над заляпанными кофейными чашками. Твои друзья, которые раньше казались такими веселыми и свободными, теперь выглядят эгоистичными и безрассудными, сметающими все, что встает у них на пути. Может, Элен-Эллен не умерла, она просто переместилась. Это просто переход энергии из одного состояния в другое.

Утром Аади обнаруживает, что Дош сбежал, и, вне себя от ярости, вышвыривает из окна кастрюлю. Липкие белые феттучини пристали к потолку. Аади ведет автобус в одних трусах. Просто едет, куда глаза глядят, — ни карты, ни направления, ни ограничения скорости. Все молчат.

Тем же вечером после ужина напряжение нарастает. Из-за какого-то пустяка вспыхивает ссора, и все заканчивается тем, что Аади разбивает Кьяре губу. Все кажется нереальным, как будто ты все это видишь по телевизору. Кьяра не плачет и не кричит на него, она просто вытирает лицо, встает и идет мыть посуду.

Аади говорит, что скоро ты сможешь уйти. Нужно просто дождаться, пока вы будете достаточно далеко от того места, «где все это случилось». В Риме, например, или в Швейцарии, где никто пока об этом не знает и вы сможете разделиться.

«Я просто хочу, чтобы мы оставались вместе, пока не успокоимся, — объясняет он. — Чтобы я знал, что никто не проболтается. А потом можете идти. Раз Дош сбежал, каждый из нас теперь в опасности».

Тебе по-настоящему страшно. Это такой вид страха, когда не можешь нормально руками пошевелить, не можешь удержать в руках тарелку или застегнуть пуговицу. Теперь ты все время дрожишь, словно на улице мороз. Твой инстинкт подсказывает тебе, что надо бежать, и ты жалеешь, что не пошла с Дошем. Весь твой опыт говорит о том, что Аади лжет и ночью он перережет тебе горло, чтобы ты никогда уже не заговорила. С другой стороны, если ты поступишь так, как велит Аади, может, он не причинит тебе вреда. Нужно просто хорошо сыграть свою роль, пока все не утрясется.

Если ты остаешься, перейди к главе 155.

Если ты убегаешь, перейди к главе 256.

Ты следуешь за Рашидом на улицу, где он прыгает в серебристый «мерседес» своего отца. Ты едва успеваешь сесть в машину, как он рывком трогает с места, сворачивает на встречную, кричит на других водителей, гудит, перестраивается из ряда в ряд и матерится на хинди. Машина пролетает мимо других автомобилей, как ракета, и ты закрываешь глаза, чтобы не видеть приближающейся смерти.

В конце концов вы приезжаете на Коннот-Плэйс и заходите на открытый рынок. В этом дымном лабиринте торговых лотков есть все: от жареного арахиса до визжащих обезьян, от оранжевых бархатцев до домотканых ковров. Рашид курит свою ароматную сигарету. Он покупает шарф из зеленой ткани с блестками и трет его между пальцами, словно пытается почувствовать свою оборотную сторону, как будто Алюэтта может материализоваться из этих блесток. Он покупает горячий кофе и маленькое зеленое яблоко.