Он гордится тем, сколько ценных вещей хранится у него в «Бюро находок». «Ничего не украдено, ничего не стянуто, — шепелявит он, постукивая по своему переносному пюпитру. — Однажды мужчина приехал сюда из самого Марселя за прахом своего отца, который пролежал здесь одиннадцать лет. Одиннадцать лет эта золотая урна простояла в картонной коробке в ячейке 565еА». Он снова постукивает по пюпитру: «В целости и сохранности».

Ты бы хотела найти такую же поэтичную работу, как у Ле Грана, но правда состоит в том, что от твоей у тебя болит голова, болят натруженные руки и ноет спина. Главным утешением служит то, что ты живешь в Париже. Люди, магазины, французские пудели. Цвет, фактура, повсеместные интриги. Просто ходить по улицам здесь — это все равно что пить вино, вдыхать цвет или откусывать от самых лакомых кусочков мира. Вкусны даже самые незначительные детали. У тебя хорошие друзья, Пьер становится твоим парнем, и (почти) все воспоминания о Филиппо уходят в историю.

Ты даже полюбила «Марионетт жоли», то, как она выглядит, с ее латунными поручнями и тиковыми бортами. Тебе нравится вместе с Пьером готовить простую вкусную еду и играть в покер по пятницам, когда игра затягивается почти до четырех утра. За это время вы успеваете по нескольку раз спеть французские героические гимны, провести горячие дебаты на политические темы и проделать все дурацкие штуки вроде той, когда Бастион делает глоток пива, а потом выпускает его через глаза.

Поэтому когда одна из подруг Пьера, Мари, рассказывает тебе об удивительной работе, на которую ты можешь устроиться, ты не знаешь, соглашаться тебе или нет. Работа на корабле, который ходит по всему миру. Он называется «Д. О.» — «Дом в океане». Мари говорит, что им нужен еще один человек на камбузе и они выходят из порта через неделю. Это возможность сделать в жизни что-то еще, что-то более конструктивное, но тебе придется оставить Париж и Пьера.

Если ты садишься на корабль, перейди к главе 260.

Если ты остаешься в Париже, перейди к главе 262.

Ты решаешь вырваться из этого. Выскальзываешь из автобуса и убегаешь в ночь. Ты не останавливаешься, пока не добегаешь до станции, где в конце концов садишься на поезд-экспресс до Милана (это единственный поезд, который идет в этот час). В поезде ты пытаешься заснуть, но у тебя не получается, Нервы, нервы, нервы… Ты шатаешься туда-сюда по пустым коридорам, за окнами проносятся размытые ночные пейзажи.

— Сигарету дать? — спрашивает тебя наконец парень в голубом рабочем комбинезоне.

— Прошу прощения?

— Всякому, кто взвинчен, нужна гребаная сигарета. Ты тут шатаешься целый гребаный час, и у меня от тебя голова болит, мать твою.

Его зовут Эдди, и он американец. Здоровенный крепкий парень с густой белой бородой. Похож на слегка обдолбанного Санта-Клауса. Он с Аляски, работает на плавучей буровой вышке. «Приехал работать на этой гребаной вышке у Сицилии».

— На буровой вышке?

— Да на трубопроводе. На гребаном трубопроводе. Только эта гребаная штуковина никогда больше не заработает.

Он тебя веселит. Если верить его рассказам, так почти все в мире «больше не хренчит». Эдди, или, как он сам себя называет, Большой Эдди, ругается больше, чем кто-либо, кого ты когда-либо встречала. И к тому же о философии, религии и политике ему тоже известно больше, чем кому-либо, кого ты когда-либо встречала. В поезде он цитирует Аристотеля, приводит свои возражения против субсидирования возобновительного лесохозяйства и утверждает, что он делает лучшую в мире клюквенную начинку для запеченной утки (в этом гребаном мире, разумеется).

Он возвращается обратно в Анкоридж, где собирается пересесть на самолет до Халибут-Коув — «Палтусовой пещеры» — крошечной рыбацкой деревушки на острове у западного побережья Аляски. «Я живу в трех товарных контейнерах, спаянных вместе. Они, правда, хорошо прогреваются, даже в самые холодные зимы. У меня там три гребаные печки, которые я топлю кедровыми дровами. — Он смеется. — Пахнет прям как какая-то гребаная мечта». Но перед тем, как он сможет поехать домой, у него есть кое-какие дела в Милане, а потом еще в Риме. «Я смогу уехать из этого рая для итальяшек еще только через две гребаные недели, — говорит он. — Не могут ради меня пошевелиться побыстрее, мать их так».

Тебе нравится Эдди. Рядом с ним ты чувствуешь себя в безопасности. Рядом с ним, вольным, веселым, добродушным, все сумасшествие нескольких прошедших недель кажется далеким и маловероятным. Как дурной сон. Когда он, сходя с поезда в Милане, приглашает тебя с собой на механический завод, где делают какие-то двигатели внутреннего сгорания, ты с удовольствием соглашаешься. Просто, когда ты рядом с ним, ты чувствуешь себя в безопасности. Как будто Аади до тебя не добраться. Как будто никому до тебя не добраться.

Так что через две недели, в течение которых ты, оглядываясь через плечо, везде ходила за ним, он спрашивает, не хочешь ли ты поехать с ним на Аляску. Ну да, вполне очевидно, что он хочет залезть тебе под юбку. Да. Он хочет с тобой переспать. Нет, ты до сих пор с ним не переспала, но, возможно, сделаешь это. Нет, не возможно, а точно сделаешь это, если поедешь с ним на Аляску. Ты говоришь: «Да». А что тебе еще остается? К тому же если ты поедешь домой, ты потащишь весь этот хаос за собой до порога родительского дома. А так не годится. Разве эта гребаная палтусовая пещера, где бы она ни находилась, не лучшее место, чтобы скрыться от закона? Эдди покупает вам билеты первого класса (Эдди всегда летает первым гребаным классом), и вы вдвоем отправляетесь в трехдневное путешествие домой.

К тому времени, когда вы добираетесь до удаленной крошечной рыбацкой деревушки в заливе Катчимак рядом с Гомером, на Аляске, ты устала. Не просто устала, ты измождена. Ночь, и ты не спала уже двое суток. Ты ничего не можешь сказать о деревне или Эддином доме — товарном убежище, кроме того, что там пахнет рыбой.

«На самом деле пахнет чернилами каракатицы», — поясняет он тебе. Эдди — отличный художник-акварелист, а рисует он чернилами, которые добывает из каракатиц, которых ловит в заливе. Его мольберт стоит перед большим окном, вырезанном в стене оранжевого товарного контейнера. (На самом деле это три товарных контейнера, приваренных друг к другу. Оранжевый, голубой и желтый, и все они проржавели на стыках). Контейнеры расставлены в форме буквы «г», в них сделана теплоизоляция, а стены изнутри отделаны кедровыми панелями, из-за чего в доме хорошо пахнет и долго сохраняется тепло. В каждом контейнере действительно есть печка, из-за чего во всех контейнерах, «спальном» (со спальней, гардеробной, большой ванной с джакузи фирмы «Вирпул», двойным душем и парилкой), «кухонном» (с большой «викинговой» печкой, крепкими столами, как для рубки мяса, коллекцией отборных специй и широким ассортиментом висящих на потолке медных сковородок) и «развлекательном» (с широкоэкранным телевизором, бильярдным столом, кожаным диваном и креслом со встроенным массажером) всегда тепло.

Халибут-Коув — это не просто рыбацкая деревушка, это еще и художественная колония. Здесь живут художники, скульпторы и резчики по металлу, влюбленные в окружающие пейзажи и странную общину, которую им удалось создать. Ближайший бар находится на другом берегу залива, в Гомере, поэтому люди либо гуляют по деревне из дома в дом, либо загружают лодки-плоскодонки и пересекают залив, а потом часто слишком напиваются, чтобы возвращаться домой, и спят на пляже.

Ты сообщаешь родителям о своем местонахождении, и они немедленно приезжают повидать тебя (ты полагаешь, что твой отец хочет как следует присмотреться к «дедушке Эдди», с которым ты теперь спишь). Эдди хорош не только в рыбалке, но и в «траке». Сексом он занимается, как дикое животное. Визит твоих родителей проходит относительно нормально, Эдди готовит свое знаменитое рагу из утки с картофелем и клюквенным соусом, а дружелюбно настроенный лось тут же принимается обнюхивать багаж твоих родителей, оставленный на пороге. Даже то, что Эдди ругается, не кажется таким уж ужасным, с каждым стаканом виски он нравится твоему отцу все больше и больше.