Похоже, сын не пошел в отца. Лонг всегда предпочитал компактную форму, зато был невероятно быстр и увертлив. Я бы не стал вступать в ближний бой с его змеевидным драконом. Обовьется вокруг тела и будет давить как удав, не вырвешься. Слава Хаосу, мой младший братец был слишком осторожен — не допускал даже возможности поединка между нами. Истинный конфуцианец, как и его родня по матери, он предпочитал ждать на берегу, когда мимо проплывет труп врага, то есть загребал жар чужими руками. Вот и сейчас, он знал о проступке Тэтсуя, его сговоре с Мирославой, но молчал, выжидал, когда вмешаюсь я и решу это проблему вместо него. Так и вышло: я здесь, чтобы надрать задницу его непокорному сыну, а он беззаботно кувыркается со своей новой наложницей, которую у меня же и выторговал, за мои же старания. Хвала Конфуцию!

Несмотря на габариты, Тэтсуя двигался быстрее, чем я предполагал. Когда его огромная лапа пронеслась прямо передо мной, я едва успел уклониться. Краем глаза я заметил на его груди крохотное белое пятнышко. Мне стало любопытно — я подпустил его поближе. Он снова атаковал. Уходя от удара, я успел рассмотреть белый изъян на его груди. Это был артефакт Защиты, похожий на тот, что дала мне Целестина накануне Последней битвы. Теперь понятно, как Тэтсуя игнорировал зов Лонга. Только откуда у Мирославы такая вещица? Целестине понадобилась Сила полного Круга четвертого поколения, чтобы изготовить подобный ментальный щит для меня. К тому же их поделка выстояла против Рема всего минуту. Лонг, конечно, сейчас младше отца, но тем не менее, чтобы блокировать его связь с сыном в течении суток, нужна огромная мощь. Вот и еще один вопрос к советнице. Похоже, наш разговор будет долгим, когда я до нее доберусь.

Тэтсуя продолжал атаковал, его лапы вращались как мельничные крылья на ветру. Я лишь уклонялся, выбрасывая силовые щупальца в поисках слабых мест в его броне, но их не было. Он неплохо подготовился, но один изъян все же был, подарочек Мирославы. Чужеродный артефакт защищал разум, но создавал брешь в теле. Прямо мишень, в которую я и ударил, не пожалев Силы. Не прогадал. Годзилла взревел, задергался и начал погружаться на дно. Он рвал лапами грудь, пытаясь остановить заклятие Разложения, которым я его наградил вместе с ударом. Бесполезно, порча уже глубоко проникла в его тело. Она расползалась по его нутру как лесной пожар, высвобождая жизненную Силу. Он терял — я поглощал.

Апофеозом его агонии стал низкочастотный гул. Сонар "Чертополоха" сойдет с ума от такого финала. Удар о дно агонизирующего монстра был колоссален, прямо мини-землетрясение. Волна, вызванная этим, могла накрыть тримаран, даже потопить его. Годзилла еще дергался, порождая волны на поверхности. Я ускорил свое заклятие. Потопление "Чертополоха" не входило в мои планы, на борту был слишком ценный для меня груз.

↑

Ягу я убил, уговор есть уговор. Свернул шею, когда она варила очередное зелье. Связал заговоренными веревками, рот залил расплавленным воском, чтоб не прокляла, если очнется. Тело сунул в печь, поддав магического жару. Задвинул заслонку, запер на засов и стал наблюдать через отверстие за процессом. Не сразу, но Яга очнулась, чего я и опасался. Ее тело корчилось в пламени, но она не сдавалась, билась о заслонку, пытаясь вырваться наружу. Засов дрожал, угрожая сорваться с петель. Я укрепил его магией, пока не снесло к чертовой бабушке. Сколько ни бушевала Яга, огонь все же победил.

Я выскреб печь дочиста. Весь прах вместе с золой сгреб в горшок, закрыл крышкой, запечатал остатками воска, наложил заклятие, чтоб не разбился невзначай. У старухи только пудовый котел из чугуна был, в котором она зелья да кашу варила. Такой с собой не потащишь, а я собирался унести ее прах отсюда и спрятать там, куда ни людям, ни влаге не добраться. Неизвестно что произойдет, если содержимое горшка попадет в воду. Все реки текут — рано или поздно прах может добраться до болота. Я не собирался создавать себе проблемы в будущем из-за банальной небрежности. Пока болото дышит Тьмой, буду держать горшок подальше от воды.

С собой я взял амулеты собственного изготовления, кой-какие зелья, артефакты, оружие. Гримуар Яги оставил. Благодаря тренировкам памяти с Сюй-Майем, он и так был в моей голове. Избу я сжег дотла. Остались лишь обуглившиеся "куриные лапы" да рухнувшая печь между ними.

Я топал через трясину, опираясь на посох почившей наставницы. Болото затихло. Не бурлил, не скрежетал водяной. Не цеплялись к одежде деревья-прилипалы. На ветвях не сидело одержимое воронье. Ни мавок, ни навья не видать. Только на кочках валялись неподвижные куклы кикимор. Заклятия Яги больше не действовали — демоны ушли восвояси. Хороший знак — работа сделана на совесть.

Достигнув обжитых мест, я сменил облик с помощью амулета. Вид плешивого старикашки с вороньим взглядом и гноящимися язвами не способствовал общению, тем более доверию. Благообразный старец с окладистой бородой — другое дело. Народ в деревнях привечал меня, уважение к сединам делало свое дело. Люди благоволили старцу куда больше, чем опасному мужчине в расцвете лет, каким я был раньше.

У Яги я провел без малого восемь лет. Пора было возвращаться в Орден, но являться в Риме без новообращенного адепта не хотелось. Дело не только в неудовольствии Оригена, ни один Грифон более не страшил меня. Просто я и сам горел желанием испробовать на практике полученные знания.

Старшие даркосы, которые уже успели обзавестись потомками, были слишком опасны. Я решил заняться фамильярами молодых. Согласно списку Эйнара в качестве кандидатов мне подходили слуги Кая, правнука Тарквина. Сейчас этому даркосу исполнилось всего 73, но он оставил кров отца еще до моего ухода на болото, хотя совершеннолетним пока признан не был. Кай жил в Кенигсберге и держал при себе аж семерых фамильяров. Дакосская молодежь была не так разборчива в Кровных связях, как старшие, что тоже облегчало мою задачу.

Я направил свои стопы в Кенигсберг. Моей целью стал Хайнер, такой же головорез и наемник, как и я в прошлом. Высоченный немец с бритой головой и холодными глазами убийцы десять лет ходил в слугах Кая. Я поселился в корчме, куда он частенько заглядывал. Каждый вечер я спускался в зал, поджидая его. Сперва просто присматривался, затем подсел. Слово за слово — дело пошло. Мы стали приятелями, нашлось немало общих тем. Раньше он был ландскнехтом — я наемником, рыбак рыбака, как говорится.

Минуло полгода, Хайнер уже записал меня в друзья, но я не спешил. Ключнику понадобилось пять лет, чтобы уломать меня, а ведь я тогда был изгнан Квинтом. Хайнер же служил, не тужил, и был предан своему господину, но я все-таки отыскал зацепку. Десять дет назад ландскнехта собирались казнить. Он прирезал какого-то бедолагу в пьяной драке, причем на глазах у свидетелей. Перед казнью его посетил Кай и предложил альтернативу Кровной связи — он согласился. Вот только Хайнер не был благодарен господину за спасение от петли, наоборот, он чувствовал себя должником. С годами это стало тяготить его. Как-то за кружкой пива, уже изрядно захмелев, он признался, что мечтает о вольной жизни, о дороге без конца. Тогда-то я и предложил ему эту самую свободу. Он сделал вид, что не понял меня, но после того разговора пропал. Я дал ему время, дело-то серьезное. Спустя два месяца, когда я уже решил было искать нового кандидата, Хайнер возник на пороге моей убогой комнатенки.

— Освободи меня, Зигмунд, — он протиснулся мимо меня в дверь и занял единственный табурет. — Хозяин скоро уезжает. Меня с собой не берет.

— Когда? — я опустился на тюфяк напротив него.

— По весне, как дороги подсохнут.

— Надолго?

— Может, до осени, он и сам пока не знает.

— Значит, времени терять не стоит. Ты случаем не знаешь парня с тебя статью? — мне нужно было тело на подмену. Габариты бывшего ландскнехта впечатляли. Он был на полголовы выше меня, а в плечах на локоть шире.