Профессор Суне Арвидсон относился к числу тех, кто предпочел остаться на август в городе. Он объяснил это тем, что работа требует его присутствия, отчасти он и сам в это верил, но в то же время профессор признавался себе, что его удерживает в городе необъяснимое убийство господина Мильде. Это дело интересовало его и как психиатра. Оно заполнило всю его жизнь, он был буквально пленен им. Отказаться сейчас от этого дела было для профессора равносильно отказу от науки, от решения важных научных проблем. А это было против правил профессора Арвидсона. Загадочность убийства не давала ему покоя. Никогда раньше загадки криминалистики не привлекали его с такой силой. Случалось, его приглашали выступить в качестве эксперта по судебной медицине, но почти все дела, с которым он сталкивался, представлялись ему скучными и простыми. Он придерживался мнения, что решение любого преступления зависит исключительно от терпеливой рутинной работы специалистов и технических средств, какими они располагают, особой гениальности тут не требовалось. Теперь же он вынужден был признать, что столкнулся с загадкой, разрешить которую с помощью техники, имевшейся в распоряжении полиции, было невозможно. Действие этой драмы развернулось в буржуазной среде, не дававшей никаких нитей, за какие можно было бы ухватиться: скрытая враждебной тьмой, эта загадка казалась совершенно неразрешимой.

Итак, профессор Арвидсон остался в городе и без конца перебирал в голове всевозможные гипотезы. Он был частым гостем в полиции, но и там не мог получить удовлетворяющих его объяснений. Полиция топталась на одном месте и не сдвинулась с него ни на шаг после того, как был арестован Кнуд-Оге Хансе. Мнения в полиции разделились, одни считали, что Хансен солгал, другие, — что он сказал правду. Хансена без конца вызывали на допросы, но ничто не могло заставить его изменить свои показания. Полиция бросила все силы на то, чтобы обнаружить следы этого таинственного Хельмера Стамсунда. О его пребывании в Копенгагене, начиная с того утра, когда он встретился с Хансеном в «Погребке Рюдберга», и до того вечера, когда было совершено убийство, было известно более или менее точно. Многие видели его и даже говорили с ним в разных кафе или увеселительных заведениях. Но узнать что-либо о его жизни до или после этого отрезка времени, оказалось совершенно невозможно, словно до и после его появления на сцене царила пустота. Кроме того, не удалось узнать, где имённо этот человек жил. Полиция прочесала весь город, все гостиницы и пансионы, но нигде ничего не знали о нем. Удалось только установить, что за это время он неожиданно появлялся то за игорным столом, то на какой-нибудь пирушке, то в танцевальном зале, а потом снова бесследно исчезал. Откуда он приходил и куда исчезал, не знал никто.

Профессор Арвидсон ловил себя на том, что все время высматривает этого человека, хотя понимал всю бессмысленность подобных попыток. По тем описаниям, какие имелись в полиции, он составил себе точный портрет этого человека, он, как живой, стоял передним, словно профессор уже не раз видел его. Профессор много ходил по городу, посещал места, в которые раньше ему не пришло бы в голову заглянуть, и удивлялся, каким большим и новым оказался Копенгаген после того, как он начал пристально вглядываться в людей, его поражало, какие они все разные и незнакомые. В глубине души профессор упрямо продолжал считать, что этот человек все еще находится в Копенгагене и что именно здесь, а не в каком-нибудь другом месте, следует искать ответ на эту загадку. Необъяснимое предчувствие чего-то страшного преследовало его, когда он летними вечерами бродил по улицам и думал: может, убийца господина Мильде сидит под пальмами какого-нибудь кафе на открытом воздухе или бродит под цветными фонариками Тиволи среди беспечной веселой толпы?

Торбен Мильде приехал в Копенгаген вечером 16 августа. Профессор Арвидсон в подробном письме, которое он послал в Антверпен навстречу Торбену, известил того о самых важных обстоятельствах смерти его отца. За ужином в «Англетере» профессор сообщил Торбену некоторые дополнительные сведения. Для Торбена тоже было загадкой, каким образом его отец мог оказаться жертвой убийцы. Профессор снова упомянул таинственные сто тысяч крон, полученных в английских фунтах, но Торбен лишь недоуменно пожал плечами. По всей видимости Торбен уже справился с горем, вызванным смертью отца, или, возможно, она не так сильно подействовала на него — ведь он уже давно пережил первую молодость и к тому же давно покинул отчий дом. Это был достаточно холодный, немного бесчувственный человек современного типа, чье доверие завоевать бывает не так-то просто. Во время разговора он проявил некоторое раздражение по поводу того, что теперь, по всей вероятности, ему придется отказаться от мысли продолжить образование за границей и вместо этого посвятить себе управлению большим имением отца.

Около половины двенадцатого они покинули ресторан и направились в дом господина Мильде на площади Святой Анны. Там следовало сделать кое-какие распоряжения, а Торбен хотел уже рано утром уехать к матери в Швецию. Начал моросить дождь, мелкий и частый, и оба господина подняли воротники плащей. По небу мчались тяжелые облака, на улицах было необычно темно, и от дождя, блестевшего на брусчатке мостовой, улицы выглядели особенно пустынными и безлюдными.

Недалеко от дома господина Мильде профессор Арвидсон заметил закрытое такси, ждавшее у края тротуара, в нем не было ничего подозрительного, но в последнее время профессор привык обращать внимание решительно на все. Мотор такси не был выключен, машина напряженно подрагивала, словно готовясь к прыжку.

У самого дома профессор обнаружил, что в квартире господина Мильде горит свет.

— В квартире вашего отца горит свет, — с удивлением сказал он.

— Должно быть, это Александр, — решил Торбен.

— Так поздно? Странно.

Он хотел осторожно открыть дверь своим ключом, но в эту минуту ее открыли изнутри и из темноты дома вышел какой-то человек.

Вообще-то нет ничего странного, если в это время суток из жилого дома кто-то выходит. Однако профессор Арвидсон был так удивлен светом, горевшим в комнате убитого, что даже такой пустяк неприятно подействовал на него.

Человек, вышедший из дома, был высокого роста и одет так же, как профессор и Торбен, в длинный, ниспадающий складками плащ, воротник которого тоже был поднят. На нем была широкополая шляпа, затенявшая лицо. На мгновение он остановился, пораженный неожиданной встречей. Словно для приветствия, он нерешительно поднял руку к полям шляпы. В это время дверь у него за спиной захлопнулась и щелкнул замок. Разглядеть его лицо было невозможно — оно было скрыто широкими полями шляпы, да и вечер был очень темный. Но когда он поднял руку, профессор Арвидсон заметил у него на пальце кольцо, блеснувшее от света далекого уличного фонаря. Процедив сквозь зубы что-то невнятное, незнакомец торопливо пошел по улице.

— Кто это? — спросил Торбен, удивленный тем, как внимательно профессор разглядывал незнакомца.

— Я тоже хотел бы это знать! — Профессор, не спуская глаз с уходящего, сделал несколько шагов вслед за ним. Теперь он хорошо видел, что тот высокий и сильный, ботинки его громко стучали о плиты тротуара. Ни разу не оглянувшись и не ускорив шага, незнакомец подошел к такси, ждавшему его поблизости. Там он наклонился к шоферу, сказал, куда ехать, и быстро сел в машину. Такси скрылось за углом, оставив облачко бензинового дыма.

— Вы знаете этого человека? — нетерпеливо спросил Торбен у профессора.

— Нет, но он вышел из нашего дома.

Торбен вздрогнул, словно ему было холодно в тонком плаще.

— Ну и что, ведь там живут и другие люди, — сказал он. — Художник еще не съехал? Наверное, это один из его друзей. Тоже богема. Сразу видно по его шляпе. Давайте же наконец войдем в дом!

Профессор Арвидсон отпер парадную дверь и зажег на лестнице свет. Покрытая ковром, старомодная лестница с красивыми перилами вилась до третьего этажа. Она тихонько заскрипела под их ногами. Профессор взглянул на недовольное лицо Торбена, который прятал от него глаза. Какие они все бесчувственные, эти новые современные люди, подумал профессор. Возвращается в дом своего детства, словно за время его отсутствия тут ничего не случилось. Или он просто не хочет показывать свои чувства и предпочитает скрывать их за внешним равнодушием и неприступной гордостью? Торбен же думал только о том, чтобы поскорей попасть в дом. За парадной дверью их ждал новый сюрприз. Дверь в квартиру обер-егермейстера была приоткрыта и в передней горел свет.