Хенглер едет в Мариелюнд. Я следую за ним по пятам. Но до этого, благодаря моим добрым связям с берлинской полицией, мне удается получить о нем кое-какие сведения, то есть, не о самом докторе Хенглере, но о том страшном человеке, который скрывается под этим именем, как и под многими другими. Сравнив почерк преступлений всех этих людей, я понял две вещи: во-первых, кто довел до смерти старого господина Мильде и, во-вторых, какая судьба ждет теперь Торбена. Вот объяснение моим словам, которые я сказал вам ночью, когда горел замок: чтобы все понять, нужно знать, кто такой Хенглер. Личность Хенглера помогает решить эту загадку.

А ведь загадка сама по себе проста, как мы теперь видим, и заключается она в том, что старый господин Мильде был вор. Вор не в прямом смысле этого слова, но, тем не менее, все-таки вор, которого можно было судить по буржуазному уголовному закону, и тоща он с вершины общества опустился бы на его дно. Я знаю, что ни вы, ни я не станем осуждать его. Что мы оба видим в нем благородного, доброго человека, ныне уже покойного. Но он страдал неизлечимой страстью, с которой психиатрам не так уж редко приходится иметь дело и которая поражает, главным образом, культурных и образованных людей. Он оказался жертвой своей мании коллекционирования. Нам известны такие трагедии из мировой практики. Не кажется ли вам, что загадочные и нераскрытые кражи из музеев вполне могут объясниться такой манией? Вспомните о редких сокровищах, бесследно исчезнувших из музеев, которые сейчас, скрытые для всего мира, рассматривает тот или другой страстный коллекционер. В этом-то и заключается особенность этих интереснейших с психологической точки зрения случаев, что несчастные владельцы этих сокровищ приобретают их отнюдь не для того, чтобы хвастаться ими перед всем миром. Они наслаждаются ими в одиночку, и это доставляет им извращенную радость. Не знаю, сколько лет господин Мильде таким образом собирал свои сокровища в тех трех комнатах, которые он охранял с маниакальным безумием. Не знаю, какие ценности погибли там при пожаре, хотя можно сделать кое-какие выводы, если вспомнить газетные статьи о произведениях искусства, пропавших в неспокойные годы из музеев Германии. Это меня не волнует. Жизнь человека дороже искусства. Меня не интересует также, каким образом эти вещи, приведшие господина Мильде к смерти, попали к нему в руки. Сам он ничего не крал. В Европе оперирует много и воров-одиночек и целых банд, поставляющих краденные произведения искусства полубезумным коллекционерам по весьма сходной цене. Не знаю я и того, когда человек, который последнее время называл себя доктором Лоренцо Хенглером, выступил в качестве поставщика господина Мильде, знаю только, что его появление привело к несчастью.

В последние годы этот доктор Хенглер взбудоражил полицию всех европейских столиц. Самые искусные криминалисты пытались изобличить его, но им это не удалось. Не только потому, что он необыкновенно хитер и хладнокровен, но и потому, что действует иначе, чем все. Мне удалось проникнуть в тайну его методов. Хенглер — изобретатель, совершенно новый тип в преступном мире. Он заставляет работать других и по — является на сцене, лишь когда надо собирать плоды. Вначале он, конечно, был обычным преступником и со временем приобрел глубокие знания о преступном мире и его методах. Он всегда знает, когда где-то готовится ограбление банка или какое-нибудь другое крупное похищение. Потом он выходит на сцену и требует себе львиную долю добычи. Преступник над преступниками, он жестоко и безжалостно преследует свои жертвы, пока у него есть надежда поживиться. Его возможности неисчерпаемы. Много людей превратились в его рабов. Он выступает в самых разных обличиях и под разными именами. Ничего удивительного, что здесь в Копенгагене он выступал в роли уважаемого антиквара. В Лондоне он мог быть банкиром. В Париже — владельцем театра.

Не трудно понять, что должно было случиться, когда этот человек пронюхал о тайне уважаемого датского помещика. Не сомневаюсь, что он уже получил от бедного господина Мильде целое состояние. Вот вам объяснение на первый взгляд бессмысленных обстоятельств, связанных со смертью господина Мильде. Сперва он, загнанный Хенглером в угол, хотел во всем признаться, вернуть краденные вещи и пережить ждущее его унижение, утешая себя тем, что речь идет все-таки не об обычном бесчестном преступлении. Об этом свидетельствуют некоторые его высказывания Гуггенхейму. Таким образом эти сто тысяч должны были быть последней выплатой, которую он сбирался сделать. Но это противоречило планам Хенглера, и он разработал хладнокровный план, как убрать с дороги старого господина Мильде. Ему было удобно устроить все так, чтобы вина пала на другого. В данном случае на Кнуда-Оге Хансена. Хенглер рассуждал так: Мильде стар и бессилен. Он и сам бы все мне отдал, и тогда мне осталось бы только удалиться оттуда. Но я поступлю иначе, я убью старика, и тогда на сцену выступит его сын, уважаемый дипломат, потомственный дворянин, гордящийся своим родом. Ему я скажу так: милостивый государь, ваш отец, смерть которого оплакала вся страна, был, к сожалению, вор. И таким образом снова начну свою игру.

Но оказалось старый господин Мильде в последнее мгновение предпочел выстрелом из револьвера поставить на всем точку. Или тут вмешалось что-то другое? Этого мы никогда не узнаем.

Я согласен с Торбеном, что мертвецов надо оставить в покое. Объяснение, которое я вам дал, лучшее из всех возможных.

Во всяком случае, Хенглер добился своего, и игра с Торбеном началась. И хотя Торбен был глубоко потрясен открывшейся ему тайной, он оказался из более крепкого сплава, чем его отец. По-моему, в то утро, когда он убедился, что в запертых комнатах действительно хранятся краденные произведения искусства, он принял решение убить Хенглера. Этим объясняется его изменившееся и целенаправленное поведение. Торбен несомненно хотел поджечь дом, чтобы произведения искусства погибли в огне пожара, а потом убить Хенглера в его комнате, где труп и сгорел бы вместе со всем домом. Но судьба распорядилась иначе и опередила его. Ударила молния. Есть ли у нас основания не верить этому? Если ли у нас основания полагать, что в ту ночь Торбен действительно осуществил первую часть своего плана — уничтожил компрометирующие его отца произведения искусства — и собирался осуществить вторую, когда мы застали его возле комнаты Хенглера? У нас нет никаких оснований так думать! Это было бы равносильно необоснованному вмешательству в чужую жизнь, в данном случае в жизнь Торбена, который после многих незаслуженных страданий начал все заново на благо многих людей.

Что касается меня самого, я никак не могу забыть этого человека, этого Хенглера. Я многое слышал о нем потом. Я знаю теперь многие из его имен: Саваж, Уинтерфельд, Роберт Робертсон, Фаусто Талиани и другие. Он все больше и больше занимает мои мысли. Я чувствую себя неразрывно связанным с этим хамелеоном. Передо мной стоит большая и соблазнительная цель: я надеюсь, что наши пути перекрестятся еще раз, и готовлюсь к схватке с ним. Я понимаю, что ставкой в этой игре будет жизнь. Дорогой друг, если вы не найдете меня в Копенгагене, значит, я уже начал ту работу, которая должна дать содержание всей моей жизни.

Получив это письмо, профессор Арвидсон через некоторое время наведался к Ристу. Дома его не оказалось. Не нашел он его и в тех дорогих барах, в которых Рист проводил большую часть своей на первый взгляд беспечной и праздной жизни.

Рист действительно покинул Копенгаген.

В начале июня — летний сезон по-настоящему еще не начался — знаменитый туристский отель «Гранд Отель Эксцельсиор» был заполнен едва ли наполовину. Однако каждый день прибывали все новые гости. К вечеру на посыпанной гравием площадке перед отелем останавливался автобус и высаживал очередную партию гостей с их саквояжами и чемоданами. Гостей привозили с железнодорожной станции, расположенной в десяти километрах от отеля, стоявшего на берегу моря. В тихие дня свистки локомотивов можно было услышать, сидя на балконах отеля, была даже видна белая полоска дыма, стелющегося перед далекой, синеватой горной грядой. Автобус ехал через лиственный лес по ухабистой, твердой дороге, а потом мимо ложбин, распаханных под пашни или просто поросших травой. Весна в том году выдалась на диво холодной. По небесному своду плыли неспокойные, темные облака, время от времени собиравшиеся в плотные грозовые тучи, но они не дарили людям теплого, радостного дождя, характерного для этого времени года. Казалось, будто ледяной град висит в вышине над землей, не пропуская к ней лето. И в этом холодном воздухе солнечный свет преломлялся и сверкал самыми невероятными красками. Гости, которые ехали в большом, громыхавшем автобусе, сразу обратили на это внимание. Свет искрился в листьях словно иней. Лес и пышный кустарник вдоль обочин, где на сирени колыхались тяжелые гроздья цветов, пьянили весенним ароматом ошеломленных людей, утомленных тяготами городской жизни. Чем ближе автобус подъезжал к отелю, а значит и к берегу, который в этих местах всегда первым сообщал о наступлении лета, тем отчетливей становился горьковатый запах моря, приправленный запахом водорослей. Отель стоял на берегу большого залива, одна рука залива обнимала море с севера, другая — с юга. Вдали в море виднелись зубчатые силуэты нескольких островов. В спокойные вечера над синью моря лежал солнечный мост, соединяя берег с островами.