Не так давно я оказался в гостях у своего старого товарища, к которому пришел на ужин один из совладельцев компании, являющейся второй или третьей по объему строительства в Москве. Мы разговорились, и мой собеседник вдруг стал ностальгически вспоминать, с чего они начинали двадцать лет назад, с каких небольших, но выморочных проектов…

— А что гуси? Что случилось с гусями? — спросил я прежде, чем осознал, что броское название фирмы, производившей бетономешалки, действительно совпадает с тем, что указано на его визитке.

Человек опешил.

— А вы откуда знаете?.. Это моя бывшая жена гусей рисовала…

Тут у него раздался звонок, и до конца вечера мы так и не вернулись к птичьему вопросу.

Гуси эти для него, кажется, тоже оказались священными.

Расчет прочности первого в мире нефтехранилища был произведен великим инженером Владимиром Шуховым, который тогда работал у Нобелей в Баку Он изобрел в те же годы установку термического крекинга нефти и форсунку для печи на мазуте, а десятилетие спустя стал родоначальником современной оболочечной архитектуры: таково развитие гиперболоида знаменитой башни на Шаболовке, 38.

Шуховская конструкция нефтехранилища осталась неизменной на протяжении века. Первый вариант можно видеть в иконе советского кинематографа — в «Белом солнце пустыни»: в нем прячется Сухов с остатками гарема Абдуллы, чьи бандиты из железнодорожной цистерны черпают ведрами и передают по цепочке нефть, которой собираются запалить хранилище: казнь в медном быке. Съемки велись в Туркмении на противоположном от Апшерона берегу; на такой же тупиковой ветке близ Красноводска расстреляны были двадцать шесть бакинских комиссаров, но вдали от каспийского берега, километрах в двадцати в пустыне.

О Шухове знали все на том берегу, в Баку, включая авторов сценария.

Так и о Сухове тоже потом все узнали.

Есть у меня два друга, к которым я испытываю особые чувства. Первую я не видел тридцать шесть лет, но было время, когда мы виделись каждый день — спали на соседних кроватках, и я упражнялся с ней в сочинении историй — шепотом, во время тихого часа. Однажды я рассказал, что рыбка моллинезия, черная бархатистая рыбка, тропическая и живородящая, которая плавает в аквариуме ее отца в их квартире, — это не простая рыбка, а малек акулы, и скоро он вырастет и станет очень опасен. Так я впервые изобрел сразу два велосипеда — рыбку-банананку и жанр саспенса, ибо поздним вечером, уже после программы «Время», случился страшный скандал: к нам пришла мама Леночки, она привела плачущую дочь за руку и потребовала родителей вытащить меня из постели. От меня хотели опровержений! Я еле вспомнил, в чем дело. Я сказал, что всё придумал, что моллинезия никогда не вырастет и не проглотит маму, папу, братика, — и всхлипывающую Леночку увели. Так я впервые задумался о силе воображения.

Ну, а второй друг — с ней я вообще не знаком лично, видел только однажды мельком десять лет назад у Киевского вокзала, где она, будучи известным сетевым автором, собирала деньги для некоего бедолаги из социальной сети, — но знаю достоверно из ее блога, что мы с ней родились в одном роддоме, в полупустынной глуши, на морском краю империи, — с разницей в пять месяцев и, следовательно, пребывали, возможно, в одной и той же ясельной кроватке.

Почему-то вот это обстоятельство — детско-младенческого начала — у меня в обоих случаях вызывает особые чувства теплоты, почти необъяснимо.