Всё в этих местах удивительно рифмуется. Если мы возьмем вышеупомянутую картину Маковского, то увидим на ней Саврасова. Саврасов, как известно, был учителем Левитана. А Левитан прожил в ста метрах от ночлежки Маковского, во флигеле морозовских владений, одиннадцать лет. Когда Левитан поссорился с Чеховым, сюда приехала Щепкина-Куперник и попросила Левитана поехать к писателю в Мелихово мириться; отсюда они сели в пролетку и поехали на Курский вокзал. Тогда же не было метро, и мириться ездили на извозчиках и поездах. Здесь Левитан и умер, и отсюда траурная процессия несла его тело на Новодевичье. Модерновый флигель этот когда-то был очень симпатичным; жаль, что сейчас эта мемориальная жемчужина Москвы находится в таком печальном виде.

Когда с Покровских казарм началось восстание, поповцы заявили: «Если правительство не выполнит все наши требования, мы с помощью артиллерии сравняем Кремль с землей». И большевики всерьез испугались — Дзержинский приехал на переговоры. Куда приехал — неизвестно, возможно, в Покровские казармы, а возможно, и в морозов-ский особняк, куда переместился эсеровский штаб. Когда Дзержинский к ним прибыл, они, не будь дураками, арестовали его, взяли в заложники. А содержали его как раз в подвале морозовского дома.

После того как восстание было жестоко подавлено латышскими стрелками, дом стал жилым — я когда-то разговаривал с людьми, жившими в одной из коммунальных полуподвальных квартир, здесь размещавшихся в советское время. Потом в доме был детский садик, и знаменитый фильм «Усатый нянь» снимался именно здесь. Тогда вокруг не было никакого можжевельника, мрамора, пластика и всего, что мы видим сейчас, — всё было очень скромно и естественно.

Потом на моих глазах произошел захват особняка неизвестными людьми. Что там сейчас — непонятно, но я, честно говоря, склонен все московские особняки, превращенные в офисы без опознавательных знаков, соотносить с какими-то неясными провластными делами.

Здесь поповцы поставили пушку и принялись из нее обстреливать Кремль. Замечательная высота — с точки зрения и военного, и туриста: на фотографиях XIX века, снятых с этого места, хорошо видно, что из сада открывался просторный вид на Москву, на Кремль.

Вместе с захватом особняка произошел и захват прекрасного садика. Просто в какой-то момент взяли и неожиданно закрыли доступ в одну из самых красивых точек Москвы, не менее сакральную, чем Воробьевы горы. Это топографический бриллиант Москвы, под которым, уничтожив огромное количество культурного строя, построили подземную стоянку. Сад был закрыт для посещения, и только недавно его вновь частично открыли. В сравнении со старым садиком здесь всё кардинально изменилось, хорошо хоть деревья не спилили. А раньше было прекрасно — вечерком садишься в верхней части сада и любуешься мягким закатным светом над Москвой. Лучший способ медитации.

Институт этот — «ящик», расположенный на большой территории, — законсервировал под собой большое количество старых построек. Если эту территорию отдать на откуп археологам, тут обнаружится огромное количество древностей.

В одной из построек института находился офис, в котором я работал. Там были замечательные полуподвалы с мощнейшими сводчатыми стенами — выглядело всё это, с одной стороны, загадочно, а с другой — выкрашено белым, и особой мрачности там не было. Но тем не менее чувствовалось: что-то здесь не то. И однажды я вышел из офиса покурить и познакомился с рабочим, делавшим ремонт в соседнем помещении. Мы с ним разговорились об этих стенах, о том, что здесь было раньше… И в какой-то момент он мне говорит: «Я тебе сейчас покажу, что здесь было раньше». Принес в курилку ведро со штукатуркой, зачерпнул ее рукой, растер. «Видишь, — говорит, — пули расплющенные. Вот что здесь было». В этих подвалах расстреливали людей.

На углу Большого Трехсвятительского находилось здание[14] «Русского вестника», в котором были опубликованы многие произведения русской классической литературы. И когда сюда за гонораром или гранками заходил Лев Николаевич Толстой (а платили ему больше, чем Достоевскому), он, случалось, после отправлялся посидеть в Морозовском садике. В его дневнике есть наблюдения за бездомными из Ляпинской ночлежки.

На заре перестройки в подвале этой церкви располагалось некое издательство, которое стало едва ли не центром всей новой литературы, появлявшейся в то время. И в это место наряду со знаменитым магазином «19 октября» на Большой Полянке многие приходили обзавестись Бердяевым, Бахтиным и другой прогрессивной литературой.

Слева от церкви по Старосадскому переулку — старейшая постройка Исторической библиотеки[16], которая стоит на этом месте столько лет, что в ней когда-то в течение нескольких месяцев сидел Пушкин, писавший «Историю Пугачева». Документы ему выдавали по чрезвычайному повелению царя, потому что всё, что касалось пугачевского восстания, было строжайше засекречено.

Был заложен Еленой Глинской в честь рождения своего сына Ивана Грозного. Это первая московская женская тюрьма, в которой сидела княжна Тараканова, знакомая нам всем по картине Флавицкого из школьной литературной хрестоматии: мыши бегут, камеру заливает водой, — у юношей моего года рождения эта картина навсегда осталась в памяти, ибо грудь страдающей княжны была основательно приоткрыта. Кроме Таракановой, в монастыре содержалась Салтычиха, а при советской власти находилась часть «Союзмультфильма», спортзалы, что не так уж и важно. Важно то, что Ивановский монастырь в те времена грозно нависал над местностью, и вообще горка, на которой он стоит, — это культовая точка. В самых первых кадрах «Покровских ворот» именно мимо этого монастыря проезжает мотоциклист. Эту сцену потом процитировал Балабанов в фильме «Брат-2» — в этих же окрестностях проезжает джип с пулеметом, который, въехав в один из дворов с Солянки, начинает там палить.

Здесь был открытый вход в знаменитые соляные подвалы, ни одного замка, и мы, здесь, естественно, всё тогда облазили. Подходишь — и таинственно мрачный запах подземелья сразу бьет в нос. В катакомбах можно было провести несколько часов, ты туда с фонариком спускаешься — ив какой-то момент у тебя создается полное ощущение, что пространство, в котором ты находишься, по размерам превосходит футбольное поле, — с этого и начинаются подземные московские путешествия героя в романе «Матисс».[18]

Покупая собачий корм, люблю постоять у клеток с попугаями-неразлучниками и разными хомяка-ми-кроликами; и недавно узнал, что шиншилла очень плохо переносит жару, и для нее следует покупать две специальные мраморные плитки, которые летом хранятся в холодильнике и попеременно подкладываются зверю, чтобы он, белка, сидел на них и остужался.

И вспомнил я, как однажды, путешествуя по Памиру, попал в холодную ночевку без палатки. Вообще, если нечем согреться в походе, нужно разжечь хороший костер, а когда прогорит, разгрести золу и лечь на прогретую землю. Ни о каком большом костре на высоте три с половиной километра не могло быть и речи, и я заночевал на огромном плоском валуне, согретом за день солнцем, — и не продрог.