Декабрьские волны станут лупить в причал, брызги захлестнут подрагивающие под порывами ветра вагоны.

Гул океана — лучшее, что может присниться поверженным титанам.

Флавия Иосифа во всех синагогах Иудеи предавали проклятию, когда он в качестве советника и переводчика при Тите участвовал в покорении своей отчизны. В «Иудейской войне» нет жалости к собственному народу. Но в дискуссии с Юстом Тивериадским Флавий Иосиф отстаивает свою позицию: он не предатель, а Иудее следовало покориться воле Бога, которая диктовалась ей Римом. Веспасиан и Тит подвергли цензуре «Иудейскую войну» (возможно ли реконструировать, какого рода была эта цензура?). И тем не менее, при всей сложности этой коллизии — автора и Провидения — практически единственный источник, по которому мы можем судить об эпохе периода Второго храма, — это текст Флавия Иосифа. Что есть подтверждение бездонной фразы из Талмуда: «Мир — это всего лишь кем-то рассказанная история». Здесь ключевое слово — «кем-то».

Журнал Rolling Stone назван не в честь песни Like a Rolling Stone Боба Дилана из легендарного альбома Highway 61 Revisited, как думают многие, а в честь песни Мадди Уотерса Rollin’ Stone.

Впрочем, и там, и там речь идет о свободе — в смысле неприкаянной бродяжнической жизни, частой смены мест и отсутствия привязанности к недвижимости.

Я всегда внутренне знал, что Rolling Stone — это не перекати-поле, а тот самый камень, что откатила Мария от гроба, чтобы увидеть, что он пуст. И с тех пор катится этот камень, как благая весть, оповещая: не перекати-поле, а перекати-небеса.

Отчего-то у меня не было сомнений, что этот магический английский оборот — символ свободы, воплощенный в рок-н-ролле, — имеет в виду именно откатившийся главный камень Нового завета. Не знаю, откуда у меня была такая уверенность — жизнь вообще цепочка увлекательных заблуждений, — но такое понимание со мной было всегда, и только недавно я с удивлением обнаружил, что оно не всем очевидно.

«Гилгул» — вообще уникальный глагол. Когда Иисус Навин вместе с Ковчегом Завета перешел Иордан, обрезал всех, кто оставался необрезанным в пустыне, и установил лагерь в Иерихонской долине, ему явился Господь и сказал: «Теперь Я откатил [гилгул] от вас проклятие египетское». После этого Иисусу Навину явился ангел-загадка, назвавшийся вождем воинства Господа. Иисус поклонился ему, и началась осада Иерихона. Вопрос в глаголе «откатил». В синодальном переводе вместо него использован «снял» [проклятие].

Кроме того, «гилгул» означает также круговое движение, совершаемое душой при перерождении.

А то самое место, где Иисусу Навину было объявлено об откате с евреев египетского проклятия, есть большой секрет современной археологии: усилия найти Гилгул весьма значительны.

Кроме того: один из грандиознейших памятников древности на территории Израиля — знаменитое Колесо Духов — Гильгаль Рефаим — на Голанах. Стоунхендж по сравнению с ним — мелочи жизни: 167 метров в диаметре против 37. Это мегалитическое сооружение было создано 5 тысяч лет назад для неизвестных целей. Ощущения внутри этого базальтового локатора гипнотические. Колесо Духов располагается на каменистом вулканическом бескрайнем плато и состоит из нескольких концентрических валов, образованных множеством валунов. О происхождении их можно только гадать. Может быть, их приносили в качестве частички памяти на могилу святого и укладывали в валы. Может быть, их приносили сюда после того, как с неба над Голанами падала звезда.

Но когда я оказался в центре Колеса Духов, я вдруг подумал: так это же и есть те самые Rolling Stones, прикатившие в конце времен со всего мира в Святую Землю.

Кажется, «Москва-Петушки» — единственное произведение в мировой литературе, кроме, вероятно, кое-каких восточных стихов, которое так последовательно обращается к явлению духовного опьянения. В тех или других практиках так или иначе задействована психофизиология: кручение, ритмическое пение, а у Ерофеева — ритм дороги и речь. В этом есть определенная хлыстовщина, есть там Андрей Белый в пьяных его берлинских танцах, описанных Берберовой. Но есть и отчетливый суфизм, когда точкой опоры берется сердце человека, и с его помощью мир поворачивается к ангелам.

Во время работы иногда меняю Баха (Моцарта, Infected Mushroom, Double Trouble, Шопена) на звуки природы — лягушки, кузнечики, птицы, цикады, море, океан — только океан способен на гул, далекий, мощный, загадочно первобытный. Море уютней, преодолимей, его голос способен на персонализацию, на личное обращение. Океан же не обращается, это ты обращаешься к нему.

И вот что заметил — ночной лес с хором волков особенно хорошо идет. Ты пишешь, а волки воют, воют, как-то очень душевно, жутко, тревожно, но близко, как родные.

Да, главное, чтоб никто не заблудился: XX век уничтожил русского человека, начав с дворянства, продолжив крестьянством, растлив пролетариат и вырастив на выжженном поле нравственности homo soveticus: народную национально-безличную массу, подразделенную на люмпенов, номенклатуру и опричнину — социальные группы, сформированные принципом низости — насилия, рабства и власти.

Русского человека больше нет — ни с точки зрения статистики, ни тем более с точки зрения смысла. Последний в моей жизни русский человек — воспитавшая меня бабушка, ставропольская крестьянка, чья семья была уничтожена сталинским временем. Всю жизнь я оглядываюсь, вчитываюсь в Платонова и других, стараясь уловить крупицы великого русского характера, так хорошо мне знакомого из детства. И прихожу к выводу, что Мандельштам и Цветаева, Пастернак и Бродский, Платонов и Гроссман, Ахматова и Бунин, Зощенко и Булгаков — вот русские люди. (Причем «адов извод русского человека», составленный Платоновым, — это глубинная критика, которая настолько велика, что оказывается хранителем человека. Более русского народного писателя, чем Платонов, нет.)

Все они — причастные к созданию великого русского языка — в плане национального сознания ничего не имеют общего с языком масс, языком лжи и силы, и дают в сравнении с героями торжествующего в настоящем «русского марша» деление единицы на ноль.

Но то, что язык сохранен и выпестован горсткой людей — таких писателей и таких читателей — это залог победы света над тьмой. Классический корпус — тот текст, из которого впоследствии будет восстановлен генофонд русского сознания. По одной буковке в его «ДНК-цепочке». Так что книга — наше оружие и крепость. И победа неизбежна.

Сева Новгородцев — светоч и кумир моего детства. Я слушал его ночью под одеялом в пионерлагере «Ландыш», приложив к уху транзистор «Крош», собранный собственными руками. В тот же год шел чемпионат мира по футболу, матчи его я тоже впитывал в этом концлагере, из которого сбежал после того, как у меня украли крохотный транзистор «Крош». Искали меня с милицией по лесам вокруг деревни Шильково, а уж родители-то как перепугались. Но ничего, пятнадцать километров по лесу оказались не помехой — я уже прочитал тогда «Альпийскую балладу» Василя Быкова.

На Физтехе «49 минут джаза» Д. Савицкого и цикл передач о Led Zeppelin Севы Новгородцева распространялись на неизвестно сколько раз переписанных кассетах — и велики же были мое воодушевление и оторопь, когда в 2011 году меня привели на ВВС и усадили в студию к Севе Новгородцеву.

Он спросил меня:

— Что в Москве?

И я ответил: