Чудесные стихи! И как удивительно, что всё это было когда-то и у меня! Москва, Пресня, глухие снежные улицы, деревянный мещанский домишко — и я, студент, какой-то тот я, в существование которого теперь уже не верится…». Я бы этот рассказ поставил эпиграфом ко всей уже почти канувшей мещанской застройке Пресни, к району вообще. Точно такой дом находился на месте, где сейчас ресторан «Ла Маре», возле которого останавливаются теперь «майбахи» в сопровождении джипа с охраной. Это тоже, кстати, особая жизнь Пресненского района: останавливается машина с госномерами, спереди — джип охраны, сзади — джип охраны, выходят омоновцы, оцепляют всю улицу, выводят клиента и передают его метрдотелю.

У нас в подъезде многие квартиры сдаются. А коренные жильцы во многих домах — семьи ассирийцев, воспетые еще Шкловским с его рассказом, как они бежали через снежные перевалы под защиту Российской империи, а потом осели в Москве и Питере, где в основном сапожничали. Я еще застал их в сапожных будках, покупал у них шнурки и зашивал свои «бореали»[21], разбитые в горах. Сейчас, с изобретением губок, нужда в чистке отпала, и эти сапожные будки занимаются преимущественно торговлей. А раньше можно было подойти к старику в такой будке и послушать, как звучит древний арамейский язык.

В последние лет десять на Красной Пресне быстро всё меняется. Открывается обувной магазин, проходит месяц-другой, смотришь — уже нет его, а на его месте теперь забегаловка. За все эти годы из постоянных заведений оставался всегда паб «Джон Булл», в который я не часто хожу, и было хорошее кафе «Огонек», которое мутировало в кафе «Акварель». Вот в «Огонек» я захаживал регулярно. Из новых открытий — это совершенно отличная хинкальная, там хинкали стоят сорок рублей за штуку плюс саперави! Эта хинкальная как раз в соседнем доме с домом Маяковского — «Я и Наполеон»:

На Пресне в целом хорошо, но только спустя десять лет можно сказать, что я здесь кое-как обжился. Например, мне нравится близость зоопарка. Скажем, вы идете по Волкову переулку и вдыхаете чудесные запахи — мускус красных волков и аромат ячьего помета, слышатся вопли и лопотание водоплавающих птиц, а когда там обезьяны еще не жили в закрытых вольерах, жители переулка просыпались под вопли орангутанов.

Я очень люблю Воробьевы горы, но там жилой застройки почти нет. Вот если бы там был какой-ни-будь жилой комплекс и высокий этаж… то это были бы уже не Воробьевы горы. В Москве, между прочим, жить нужно высоко, это проверено жизнью. Семнадцатый этаж, не ниже. Во-первых, с высоты город красивее, чем с нижних этажей. Крыши всегда чище, чем улицы, и хлама там меньше. Плюс свежее движение воздуха. И вообще — важен обзор. Когда пишешь, нужно время от времени отводить взгляд на какую-то удаленную точку, но дома я смотрю не вдаль, а в стенку соседнего дома.

С другой стороны, в Москве всерьез можно жить только в центре. Но невозможно перенести Воробьевы горы в Садовое кольцо, тут приходится как-то сдерживать воображение. Может быть, Большой Каретный, Сивцев Вражек… Хотя нет, они ничем не лучше Пресни.[22]

Московский зоопарк работал во время войны без перерыва, принял четыре миллиона посетителей, его дважды бомбили, но погиб только один попугай от осколочного ранения. Хищников кормили павшими лошадьми, которых собирали по всему городу. Редких зверей эвакуировали в Свердловск и Кавказский заповедник, а слонов и бегемотов как-то спасали посреди зимы. Причем в 1943 году родила бегемотиха: наверное, от страха, ибо размножение бегемотов в неволе — редкий случай и тяжкий труд. Зоопарк выполнял также стратегическую функцию: в нем вырастили три миллиона белых мышей, которых использовали для производства противотифозной вакцины, останавливая эпидемии. Остававшийся после мышей корм шел цыплятам, которых армии было передано 250 тысяч штук. Интересно, что после одной бомбежки расползлись по окрестностям змеи, так что пришлось питонов, кобр и гюрз собирать по всей Пресне. Недаром ходят легенды о вылетающих из тоннеля «Краснопресненской» мадагаскарских тараканах размером со спичечный коробок: ими кормили каких-то рептилий, но часть их бежала, и какое-то время тараканы жили в метро.

Последние дни вдруг всплывают запахи из детства, поразительно. Началось всё с запаха свежей резины — так пахло в спортивном магазине, куда мы заглядывали позырить велики: «Украину», «Ласточку», «Спринт», «Орленок», несуразную складную «Каму», дебелую «Десну». Оказывается, я проходил как раз мимо велосипедной лавки, продавец которой выставил в ряд партию новеньких двухколесных осликов. А сейчас с балкона вдруг услыхал запах чурека — свежего, теплого, огромного, как низкое, просящееся в руки солнце, с неповторимым ароматом, влекущим к борщу, к тому, чтобы хрустнуть под ножом к груди и еще заглянцеветь под зубчиком чеснока, раздавленным в солонке с крупной солью… Как давно я не слыхал этот волшебный запах булочной — аромат сытости и скромного, но верного благополучия. Ни в одной лавке мира не осталось больше этого запаха, вот только сквозняком принесло откуда-то, не ломиться же по соседям…

11 июня 2012 года в Свердловской области был угнан самолет Ан-2. Установлено, что пилот выпивал на аэродроме с друзьями и решил их прокатить. На следующий день пропажа воздушного судна переполошила всю страну. В течение года упорных поисков самолет так и не был обнаружен ни целым, ни разбившимся, — как внезапно он был найден сгоревшим в километре от аэродрома.

Мне кажется, найденный на Урале разбитый самолет пилота Касатова, решившего за деньги покатать односельчан, упал не год назад, а только вчера. Его так долго и повсюду искали, что чудится — найти не могли потому, что он где-то летал, где-то его носило. Вот и в газете пишут, что запах гари над той топью, где упал самолет, стоит столь явный, будто этот Ан-2 только что сверзился всего-то в пяти милях от аэродрома, где его бы уж точно нашли, если бы он там был раньше. Всё это годится для фантастического рассказа, но ведь нам не интересны подробности, нам интересна суть: самолет влетел в пространственно-временную петлю, и его только что вышвырнуло по листу Мебиуса в это болото.