Чем дальше, тем больше убеждаюсь в ужасающей архаичности человеческого существа. На протяжении двадцати тысяч лет человек мало изменился не только телесно, но и ментально. Наследие бронзового века — с адреналиновой интоксикацией и языческой прикрепленностью к бытию — всё так же пронизывает плоть и дух человечества. Всё это было бы менее досадно, если бы вооружение по-прежнему оставалось на уровне копий и булыжников для пращи, и в клубах взрывов самолетов или водородных бомб не восставал бы случайный безобразный лик — мнимого или реального бога, всё равно. Нынешние боги по-прежнему, как и в бронзовом веке, обитают на абсолютно не достижимых друг для друга вершинах, но хуже всего — не достижимых и для человека.

Бронзовый век мучает и обворовывает человечество много тысячелетий. И единственная допустимая война в моем представлении есть война с бронзовым веком в себе.

Моя бабушка в 1921 году жила во Владикавказе.

В 1980 году она мне рассказала, что по Владикавказу тогда ходил всех поразивший слух о жуткой истории, приключившейся в Москве. Что будто бы «солидному мужчине предсказали, что ему отрежет голову девушка, и он попал под трамвай с вагоновожатой». Я вообразил себе тогда Олоферна и Юдифь-комсомолку.

Тогда же во Владикавказе жил и Булгаков.

Семья моей бабушки с ним знакома не была, это точно. Возможно, просто посещали театр, где ставилась его пьеса, и только.

Вопрос в том, как строятся сюжетные ходы.

Что появилось раньше: слух об этой истории или выдумка Булгакова, пустившая по Владикавказу мифическое эхо?

По работе прочитал недавно много В. И. Ленина. Что сказать? Надругательство над душой и мозгом, высшей степени тухлятина, адский ад и огненные фекалии, которые семьдесят лет впаривали в качестве священных письмен. Сталина вообще невозможно читать из-за его тавтологичной косности, которой он, уверен я, прямо-таки насиловал слушателей и читателей, нарочито впаривая всякую ахинею побессмысленней, включая языкознание. Но в сравнении с Лениным он ангел почти, ибо Ленин прямо-таки черт какой-то — и жирный тролль, и помесь агитатора-сказочника с Джеком Потрошителем, и диктатор самого гадкого демагогического пошиба. Луначарский вспоминал, что первое впечатление от Ленина — сухой сморчок, а когда заговорил, стал расхаживать и «нагнетать мысль в звенья мировой политической цепи» — так сразу преобразился; и тогда Горький зарыдал от умиления, и косолапый мужик очаровался. Как-то так выразился Луначарский.

Вероятно, выражение народное «пи*дит, как Троцкий» возникло недаром: такая риторика непрерывного ада-говорения впечатляла рабоче-крестьянскую неграмотную массу. Приближенная к народному слабоумию демагогия, уверен, сногсшибательно убеждала не только потому, что царь перед народом не распинался. Что нужно невежде, чтобы ощутить себя ступенькой выше? Ничего, кроме симуляции интеллектуальной деятельности. Заставьте его поверить в то, что он «подумал мысль» о жизни, здоровье, будущем (о хлебе, свободе), и он ваш навеки. Вот, по сути, смысл «ленинской харизмы».

При этом очевидно, что вот эта «ленинская риторика» лжи оборотничества и насилия бессмысленности настолько въелась в язык, что уже второй век не вытравить ее, а напротив — временами, как сейчас, она укрепляется в теле языка, подобно раздувшемуся с кулак клещу.

Все привыкли посмеиваться над Фрейдом. Почти всё, что он преподносил как открытие, оказалось на поверку сомнительным или неверным. Мне кажется, что ухмыляться на его счет, конечно, можно, но в то же время не стоит забывать, что заслуга Фрейда — не в новых истинах, а в обретении и даровании человечеству языка, с помощью которого можно было попытаться наконец-то выразить ранее недоступное членораздельному мышлению. Ошибочно думать, что главная задача цивилизации — возобладать над истиной. Это слишком мелко. Настоящая проблема состоит в обретении нового языка, способного выпростать из ничто и представить во всей противоречивой полноте ранее недоступные смыслы и поставить их на службу человеческой свободе.

Недавно, в гостях просматривая в полстены The Song Remains the Same, снова потрясенный спустя лет двадцать этим делом, в шутку сказал-поду-мал, что в 1960-х необъяснимый, фантастический, массированный, неистовый исход в мир рока из Британии ознаменовал лавинообразное замещение имперского синдрома. Мир был снова завоеван. И очень счастливо на этот раз. Начать с того хотя бы, что музыка, а не сталь и не трубопрокатные станы, не тяжелая промышленность и не оружие, стояла на первой строке национального экспорта в течение десятилетия. Есть ли еще примеры в истории? При том что исторический арсенал рок-н-ролла был позаимствован из чужих земель.

Почти любой хороший роман обладает своей мифологией выразительности, призванной воплотить личный опыт. В случае опыта метафизического без мифологии вообще не обойтись. Гностики самый простой пример: они на каждом шагу только этим и занимались — сочинительством, зачастую аляповатым. Искусство — это следующий шаг в этом направлении, уровнем или несколькими выше. Кафка, например. Очень яркий представитель такого типа писателей. Кафка мне видится писателем абсолютно библейского склада: если воображать себе некую личность, способную написать (записать) Апокалипсис или главу о строительстве Храма (Замка), — мне всегда приходит в голову Кафка. Еще Хармс — из этой когорты. И Беккет. И Камю (без «Чумы»). Джойс? Ну, наверное, да. Только его часть потом пришлось бы сильно редактировать путем вычеркивания. А вот Музиль остался бы без особых вмешательств. И, конечно, Бабель: без него новейший корпус предназначенных высшему уровню канонизации текстов — просто немыслим. И Каннети. И Платонов.

Самое страшное изобретение XX века — не водородная бомба, а молох идеологий, пожирающий своих прихожан. Если вдуматься, это удивительное явление, подлежащее современному анализу с привлечением не только мышления, но и теории информации. Кажется, только зелоты, крестоносцы и ассасины — и то не вполне — способны хоть как-то сравниться с этой кровожадной беспредметностью XX века. Несущественность каким-то не вполне постижимым образом в нашу эпоху овладела миром. «Бесы» ФМД, в общем-то, как раз об этом — о том, как идеологический вирус способен пожрать интеллект и душу — и вместе с ними человеческие тела. Это явление сродни действию именно что вселения беса — безумия, в том его представлении, когда выход разума из строя описывается поражением именно зароненным информационным вирусоподобным диктатом. Ложь — как при шизофрении — берет под уздцы сознание. Разумеется, всё это могло происходить и раньше, но в меньших масштабах: когда информация передается с трудом (типа режим ФИДО) — тогда вероятность заражения мала. Сейчас же информация разогнана до широкой полосы, и не у каждого встроен надежный антивирус. Всё это кое-что объясняет, точнее, объясняет повальность, но не повышенную уязвимость. XX век создал демографией не только народные массы, каким-то образом ложь забродила кроваво через край на странной, трудно выявляемой закваске. Что она есть?

Летом 1993 года мне пришлось сопровождать одну милую особу в ее родной городок на берегу Днестра. Приехали мы в Бельцы, где на вокзальной площади я впервые в жизни увидел, как продают вино на разлив из бочки. Винцо оказалось кислятиной, но забористым, и с некоторым воодушевлением мы прошлись по этому городку, в котором было полно цыган; таких цветастых и огнеопасных толп я нигде ни до, ни после не видал.