Спортзал встретил его темнотой, льющей себя в распахнутые двери. Темнота поблескивала вымытыми полами и бликами луны на никелированных суставчиках тренажеров. Он стоял на границе желтого света и темноты, за которой — широкие стекла в темноту моря, и видел, здесь — ничего. Пустота. Можно войти и нащупать на стене выключатель, но не было нужды. Пахло мастикой и освежителем воздуха, чуть звенело стекло дальнего окна от ветра, что наваливался, а после, потеряв интерес, уходил за угол. Пахло новенькой кожей черных сидений. В свете луны Витька видел длинное ложе, на котором пласталось тело девушки. Сейчас — пустое и нетронутое, мертвое. Здесь не было ничего.

Как и в коридоре, ведущем к банкетному залу.

И в музыке, бумкающей через последнюю преграду.

Постояв, потрогал через карман тяжелую фигурку и протянул руку. Дверь распахнулась раньше, выплескивая цветным и шумным водопадом — женские тела, блестки, мигающий дискотечный свет, уханье барабана и жужжание гитар, смех и толкотню, резкие запахи пота и духов.

Посторонившись, в ошеломлении смотрел на картинку, обычную, казавшуюся сейчас бредом. Прошли, посматривая на него зазывно, мокрые от танца девчонки, втроем, и за ними, протягивая на ходу зажигалку, посмеиваясь темным лицом — шофер Олега Саныча. В руке он тащил куртку, на ходу влезая в рукав.

Из зала крикнула Людмила Львовна голосом, привыкшим командовать:

— Вот вы где, ма-астер! Ну развлеките нас, скорее! Мы ждем!

Войдя, быстро осмотрелся. Людмила Львовна призывно махала рукой, откидываясь на спинку стула. Отбеленные волосы все так же, как и час назад, были уложены затейливой башенкой, лишь несколько прядей выбившись, свисали на шею. Прямо и скромно сидела рядом Сирена, вертя в пальцах полупустой бокал. Двое мужчин за соседним столом вели жаркий спор, наседая друг на друга, размахивали рюмками и даже уронили на паркет вилку. Кивая дамам, Витька зацепил взглядом охранника: тот стоял у диджейского пульта и что-то рассказывал, тыча пальцем в стопку дисков.

За его столом сидела Ноа. Одна. По-дикарски поджав под себя ноги, блестела круглыми коленями. Держала большую гроздь винограда и, отрывая по ягоде, раскусывала крепкими зубами. Кивнула ему, показывая виноградом на пустой стул, его стул. Витька сел, растерянный и злой, глядя на свою зажигалку. Но и рад был, что Ноа тут, не исчезла. Карпатого нет и ладно.

— Я тебе ужасно рад, правда.

— Я твоя Ноа, — она раскусила ягоду. Мелькнул кончик языка, слизывая с губы черный сок, — хочешь этих ягод? Вкусные.

— Погоди, — отвел ее руку, ухватив сильное запястье, — Ноа, где все?

— Все там, где им должно быть. Ты — здесь, со мной.

Он держал руку, сжимая все крепче.

— А Наташа? Хозяин? И Карпатый — где?

— Пусти.

— Где?

— Карпатый ушел туда, откуда он. В тебя.

Свет мигал и музыка стала громче, на золоте подиума задвигалась в такт ударным женская фигура, затянутая в черную кожу. Людмила Львовна захлопала, пьяно смеясь.

— Мне больно! — зашипев, Ноа вырвала руку, потемнели суженные глаза. Растрепанная гроздь упала на скатерь, рассыпая шарики ягод.

— Мир пришел в равновесие. Ты здесь. Глупые, у которых, кроме горячей крови, ничего нет — убежали. А его женщина, она взяла на себя то, от чего ты их спас.

— Что?

Ноа пожала плечами и положила подбородок на колено.

— Жертву. Она и есть жертва. Все идет согласно времени и ждать осталось недолго. Видишь?

Зеленые цифры над подиумом показывали последнюю четверть часа до наступления нового года.

— Она ушла, — Ноа внимательно следила за танцем девушки, — и он ушел следом за ней. Надеюсь там все произойдет, как надо вам, людям. Вы интересные. Девушка в черных одеждах танцует хорошо, по-настоящему. Надо отметить ее. Попозже.

Витька вскочил. Карман отвисал, фигурка билась о сердце.

— Куда они ушли? Змея ты холодная, бессердечная, куда?

— На скалу, она побежала на скалу, — дева-змея смотрела на него снизу глазами ребенка, не ведающего зла.

Рванувшись из-за стола, он пронесся мимо столика с женщинами и, задев локоть Олега Саныча, выскочил в тихий коридор. Фигуры в зале проводили его пустыми взглядами. И продолжили праздник, механически смеясь, бездумно вскрикивая, ворочая стеклом глаз и растягивая губы в улыбках.

Ветер завыл радостно, трепля волосы, полез в распахнутый воротник рубашки. Витька мчался наискось, без дорожки, перепрыгивая через темные камни в песке. Вздрогнул на ходу от прикосновения к локтю и увидел Ноа, бежавшую рядом. Две луны светили на гладкий лоб и раскрытый рот, блестели глаза, мерно работали круглые колени.

Он улыбнулся. Побежали вдвоем, метя к началу извилистой тропки у подножия каменного лабиринта на старой горе.

Двое стояли перед темным входом. Белели наклонившиеся скалы, смыкаясь поверх черного рта. Рот-пещера дышал ветром, толкал в лицо теплой лапой и слышался изнутри его нудный однообразный вой. Время тикало в витькином сердце, но войти, не помедлив, не мог. Ноа тихо стояла рядом, касаясь локтя.

Он хотел спросить. Что-нибудь. Чтоб стало легче. Но все вопросы получали мысленные ответы или знание о своей сейчас ненужности. Посмотрел на спутницу сбоку. Четкий профиль на фоне белесого камня, сверкающий глаз. Остальное потеряно в темноте. Вздохнул и пошел в лабиринт, держа в памяти крик из сна о пещере.

— Не сейчас, — сказала она за спиной.

Он собрался немножко обрадоваться, но добавила:

— Будет, потом.

И память пришлось отогнать, зажать в кулаке воли. Потом, так потом.

Шел, трогая неровную, почти не видимую стену. Присутствие Ноа за спиной успокаивало. Слышать бы ее шаги, но ветер уносил звуки, притаскивая на их место вой, нудит и нудит, скорее бы уже выйти на воздух и все закончить.

Сверху скалы то сходились, то размыкались, и тогда, если вовремя подымал голову, видел несколько звезд. Постепенно глаза привыкли, шел уже быстрее, чуть касаясь стены. И задохся от неожиданности, когда жесткая рука вдруг перехватила запястье и дернула на себя. Провалился в боковой проход, обдирая на плече рубашку.

— Не ссы, братуха, на то и я, чтоб ты не дрейфил.

В темноте сверкнули узкие глаза. Витька оглянулся назад, выдирая руку из цепкой лапы.

— Что, бабу свою звать будешь? Не надо, не придет, — Карпатый дышал вольно, хорошим табачком и коньячным духом, — не понял еще? Подставит тебя не за собачий чих, ты ей — мяса кусок. Не человек она.

— Слушай, время идет. Мне надо…

— Погодь, сказал.

Крутанувшись, собеседник отрезал ему выход в главный коридор и толкнул в черную щель.

— Тут проскочим, сбоку. У меня все просчитано. Пока ты там турусы разводил, я все высмотрел. Короче, телка бухая дернула первая. За ней твой босс-качок рванул. Иди-иди, не споткнешься.

Он тяжело дышал, толкая Витьку все дальше.

— Вы двое, как меня грохнули, лана, не дергайся, я уже пообтерся, привык… Вы с нечистью такой связались, что просто держись. Ну ладно, телка твоя нарисованная, тебе от нее не деться, разве что кожу снять. Но ты? Тебя ваще занесло, ты хоть понял, куда? Тихо там, потолок низкий!

Витька машинально пригнул голову под белеющий камень.

— Босс твой, ты ж видел, дым всякий и чуть ли не сера. Ты в бога-то веришь?

— Не твое дело.

— Да и хрен. Главное, я, пока вы соплями умывались, сам себе понял вещь. Тут — сила. Он видишь, целый район подмял. Уважаю. Но нечисть — не люблю.

Впереди по темноте засветили точками низкие звезды. Витька почти побежал. Карпатый ухватил его за рубашку:

— Стой!

Дернул к себе и сунул под нос запястье со светящимися зеленью циферками:

— Стрелки видишь? Еще пяток минут есть, пока они там воют. Покурим?

— Что ты хочешь от меня? — спросил Витька с отчаянием, чувствуя, как ходит по горлу стрелка, тик тик тикк, укалывая острым кончиком.