Второй момент был связан с представителем райкома комсомола. Он принёс комсомольские билеты и учётные карточки тем, кто до этого не сподобился. Вручал так торжественно и празднично, чудило, что мы чуть не плакали от смеха. Кстати сказать, некоторые из обилечинных перекинули их через забор с криками типа: «Мамка, гляди, меня в комсомол взяли!», антисоветчики, ёлки зелёные.

Промариновали нас там ещё часик, погрузили в автобус и повезли на сборный городской пункт, что на улице Угрешская.

Представьте себе автобус с военными номерами и военным водителем, едущий по утренней Москве. А из автобуса громко так, с выражением, льётся песня удалая. Мы не пели «мы едем, едем, едем…», мы пели что-то другое, вернее не пели, а орали. И сделать было с нами ничего нельзя. Понимаете, НИ-ЧЕ-ГО! Нас, победа над военкоматовскими, сплотила круче чем, годовое боевое слаживание в условиях горно-таёжного Засахарья.

В общем вот так с песнями, шутками и смехом, доехали мы в затаганские дали на улицу Угрешская.

Обычно автобусы из военкоматов оставляли на стоянке перед воротами, а призванных заводили строем в ворота. Но в данном случае автобус подъехал к воротам. Наш старший чего-то там сказал в окошко и мы торжественно въехали на территорию. И это было правильно, мы ведь и за, например, водкой пойти могли, куда нам спешить-то.

В общем, это было так.

Очень много молодых парней. Стриженных и не очень, пьяных больше чем трезвых, но все практически поголовно одеты так, что будто бы вернулась беспризорщина 20-х. Вот откуда такая одежда находилась в домах москвичей, для меня до сих пор загадка. Прилично одетых было — раз-два и обчёлся. Только что в лаптях никого не видел. Один так вообще щеголял в кителе старшего сержанта с полным набором дембельских значков. Клоун, ёб тыть. Китель был одет поверх свитера очень яркого, просто ядовитого фиолетово-розового цвета. И как только наша промышленность умудрялась создавать такие краски — ума не приложу.

Ну, процедуру распределения по командам и т. п. описывать скучно. Самое, на мой взгляд, удивительное состояло в том, что нас, уже прошедших комиссию, снова повели её проходить. А перед этим произошло то, что заставляет меня думать о работниках сборного пункта с некоторым уважением, но вместе с тем и отвращением.

Нас построили и привели на площадку, которая была огорожена сеткой. На этой площадке стояли ряды металлических стеллажей (или шкафов — не помню) и предложили занять определённый ярус. Чем занять? Вещами. Т. е. своими мешками. Площадку охраняли дюжие сержанты. Команда была такая — взять с собой ценности, документы и следовать на комиссию. Опосля того мешки заберёте и пойдёте ждать отправки.

Сложили, пошли. И пока мы там комиссились мешкам и сумкам устроили капитальный шмон. Скажу сразу — ни у кого ничего не пропало.

Испарилось только спиртное, да ещё один хлопец потом возмущался, что у него были в сумке «весёлые» картинки — они тоже пропали. Не взяли даже карты, у кого были. А вот спиртное изъяли тихо и благородно. Кстати, когда взяли мы вещи обратно и вышли, но уже с другой стороны площадки, эти дюжие сержанты по команде своего старшего вытащили мешки с этими бутылками (их было, аж три) и ласково предложили, т. е. конкретно было приказано, троим выйти из строя и открывать бутылки. Сразу начались шуточки, сами понимаете, какого толка. Но всё оказалось грустнее и прозаичнее. Ребята открывали бутылки… и их содержимое выливалось в канализационный люк. Причём всё! Даже коньяк. Лучше б сами выпили.

Такая честность и порядочность была как-то жутковата, если честно.

Теперь о комиссии.

Помните, я упоминал о герое, который в военкомате требовал замены документов?

Дык вот этот крендель устроил на комиссии шоу с песнями.

Мы-то все уже подуспокоились слегка. А потом, комендантский взвод на сборном городском пункте состоял из больших и крепких щирых хлопцев з Западной Украйны, которые к москвичам относились «в принципе». И поэтому проявлять удаль молодецкую не очень-то хотелось.

Мы потом видели их в действии — куда там современным ментам. Они просто дети по сравнению с этими молодцами. А этот юноша вёл себя не вызывающе, но весело, поэтому они его и не трогали, а вместе со всеми потешались. Он приставал ко всем с предложением спеть. И единственное, на что он всех уговаривал — это только спеть песню «про партизан». Помните — «По долинам и по взгорьям». Так вот, откликнулась на его просьбу только одна старушка. Невропатолог. То ли у неё возник профессиональный интерес, то ли просто бабуля молодость захотела вспомнить, ибо на вид она была похожа на ветерана освобождения Крыма от полчищ белогвардейцев, как минимум.

Это описать невозможно. Просто не хватит слов. И как передать эту картинку? Седая как лунь, сухонькая в старомодных очёчках старушка, опёршись на ладошку руки, поставленной на локоток, на стол, зажмурив глаза и с таким выражением наслаждения на лице, прокуренным баском подпевает пьяненькому, стоящему перед ней босиком и только в длинных семейных трусах молодому парню, который ещё и дирижирует… «П-а-а-а д-а-а-а-линам и п-а-а-а взго-о-о-о-рям шла д-и-и-и-визия…». Такой кадр не снился и Рязанову с Михалковым. Он, дирижируя, приседал, плюс мимика.

Нет, это описать нельзя. И ничего — признали годным. Он потом у нас в учебке в 6-й роте запевалой был.

После комиссии и обезспиртования, построил нас наш капитан и повёл в здание. Этот сборный пункт представляел собой комплекс зданий построенных по типовому школьному проекту.

Нас привели в какой-то класс. Указали угол, заставленный скамейками. Кэп, понимая, что нас в этом углу не удержишь, приказал назначить дневальных, чтобы мешки и место охранял и, предупредив, что курить можно только на улице, слушать объявления по громкой связи и услышав свои позывные тут же собираться на этом самом месте. Обед в четыре, быть на месте всем. Нестриженным — постричься. Потом повернулся и исчез. Сначала он, а потом, выполнив его указание насчёт наряда, ушел куда-то и сержант.

Мы тоже особо ждать не стали, посочувствовали назначенным, и пошли прогуливаться.

Ну что рассказать о порядках на сборном? Ну, постриглись, в буфете посидели, ни в чём себе не отказывая, но с презрением отказываясь от сдачи. Вообще надо сказать, что парикмахеры и буфетчица снимали с призывников денег в день столько, сколько рядовой инженер зарабатывал в месяц. Все же парни при деньгах, все выёживаются и кто, например, думает о том, что банка, скажем, шпрот делится на десять порций по цене трёх банок каждая. Ну и т. д. А если тебе вместо кофе в чашку коньячок влили, то за сотку оного платишь, как за бутылку.

Был, конечно, и приём пищи, а как же. Стоят на столе два бачка и чайник. В одном бачке жидкость жидкая, во втором не очень и в чайнике слегка буроватого цвета. Правильно это суп картофельный, пюре картофельное и компот. Также миска с порционной рыбой. Хвосты от ледяной рыбы… Фиг его знает. Оно конечно — все с запасом домашних харчей, и ещё мамкиными пирожками, сами знаете, что делают, но больше я нигде и никогда не видел такого откровенного и наглого воровства.

Заслуживает внимания организация ночного отдыха. Собрали нас на вечернюю проверку. Проверили. Предупредили, что любого пойманного где бы то ни было, кроме туалета всю ночь будут иметь на всевозможных работах до отправки (а мы уже наглядно днём видели таких счастливых трудящихся…) Под присмотром хлопцев их комендантского взвода — это никакой губы не надо, построили в одну плотную колону вдоль расставленных вдоль стены скамеек (помните, были такие деревянные, разноцветные, на квадратных ногах) скомандовали ложиться. И вот мы, так колонной на бок и легли. Под головы вещмешки и отбой. Ты упираешься в…, пардон, ну пусть будет, спину впередилежащего, и так же тебе в…, ну пусть будет опять, спину также упирается кто-то. Осчучение, я вам доложу…