Я не стал никому звонить. Мне хотелось побыть одному. Хотя бы пару часов.

Я шёл по улице, по Новому Арбату, было десять утра. Я не выпускал сигарету изо рта. Потому что хотелось скрыть дрожание рук и губ. А табачный дым помогал еще, и сглатывать комок в горле.

Вы думали когда-нибудь вот так. Когда вы долго были далеко от дома, в отрыве от всего родного и близкого, что стоит вот только вам вернуться домой и все и всё сразу… одним словом, что называется, будет у ваших ног. Стоит вам показаться на улице или в другом людном месте, как все только и будут делать, что смотреть на вас, аплодировать, образно выражаясь вам на каждому шагу, радоваться вам.… Помните? Было такое ощущение? Или это только у меня так было?

И вот, наконец, вы возвращаетесь домой. Вы идёте весь такой… летите, а не идёте. Парите, практически. И с удивлением замечаете, что жизнь то идет, но как-то сама по себе идёт, и вы в ней идёте, в этой жизни, но тоже сами по себе. Москва, понимаете. Людей много и все в себе. Народ шел по своим делам, много народу. И никто не хотел замечать меня, вернувшегося в родной город, после долгого отсутствия.

Стало быть, надо было звонить. Друзьям. Любимой было звонить, т. е. проще говоря, да что там, сами всё понимаете. Не было уже любимой, да, в общем, то вряд ли она была вообще. Напридумываем себе, а потом. Но друзья оставались.

Вечером собрались, естественно. Народ, девчонки в основном, потребовали, чтобы я одел форму. Но парни, которые отслужили, этот призыв поломали. Ограничились тем, что повесили плечики с кителем на стену, да фуражку все по очереди перемерили. Как дети, чесслово.

Они говорили между собой на немного мне непонятном языке. И вообще я чувствовал себя, как на другой планете. Ребята приставали ко мне с вопросами типа "Ну как там за границей?", "Как у них там вот это или вот то?" Как будто я вернулся из туристической поездки или работал при посольстве. Им было невдомёк, что за забором-то нашего, третьего периметра приходилось мне бывать не часто. А за первым то периметром.… Ну, я рассказывал, чего там.

А вот в голову навязчиво лезло. "А в батальоне сейчас вечерняя прогулка, а мне не надо сейчас ждать, чтобы ушёл ответственный офицер, потому что хотца чаю. Можно просто взять и попить … и не только чай, а всё что угодно. И пойти можно куда хочешь. Свободно, а, не оглядываясь, чтобы не попасться на глаза дежурному по части, потому что был уже отбой. В общем всё было совершенно непривычно и.…

Я несколько раз пытался начать говорить о службе, рассказать что-то. Но.… Такие разговоры задевали только "стариков". Они живо расспрашивали и рассказывали сами. И, кстати, я почувствовал, что из отношений с ними ушло некое покровительственное ко мне отношение. Со мной общались, как с равным.

А вот когда старшие друзья разошлись, и я остался в компании сверстников, то несколько оробел. Включили музыку и начались танцы — шманцы — обжиманцы.… Подружки, с которыми я запросто шутливо обнимался и целовался, свои девчонки с которыми росли вместе и которых я воспринимал всегда…. Вот надо было просто так встать, подойти, обнять и, обнявшись, прижавшись…. Это было невозможно.

А тут ещё народ начал показывать мне новый модный быстрый танец. Я не помню, как он назывался, и назывался ли он вообще. Но танец содержался в постоянных и резких касаниях, практически ударах бёдрами, плечами, грудью и…, извините, наоборот. Короче, как говаривал Яшка — артиллерист, форменное безобразие!!! Это вообще было сверх моих сил. Народ стал меня вытягивать в круг, и… даже стучаться или толкаться, как хотите, со мной или об меня. Я пытался обозначить подобные движения и…, но, в конце концов, плюхнулся опять на диван и затаился в уголочке.

Что называется — мама родная, куда я попал.

Вот тут до меня и дошло окончательно, что жизнь здесь, дома, продолжалась. Шла своим чередом. Что она у всех своя, а мы там, в армии слишком идеализируем то, что осталось дома. Нет, не то, чтобы нас забывают или начинают относиться к нам хуже. Просто жизнь разводит нас.… У всех она своя. Уходит в прошлое школьное и дворовое братство, появляется, так сказать, свой круг… печально, но… такова вот жизнь … оказалась … за забором гарнизона.