Я мужественно делал вид, что читаю, но читал, то я на самом деле только одно слово, и никак не мог понять, что же оно означает. В голове крутилось одно и то же видение тонкая такая, коричневая, ароматная… и почему то навязчиво широкий стакан с толстым дном, в котором золотился, сами понимаете какой компот.

— Хотите?

Вопрос прозвучал, как удар, нет, задан он был мягким добрым голосом, но эффект произвел именно, как удар.

— Спасибо, — только на одно слово и хватило у меня сил.

И вот у меня в пальцах вожделённая кислородная палочка. Когда я прикурил, после первой затяжки, ну просто помутилось в организме, хотя реально так оно и было. Продукт всё-таки крепкий и очень ароматный.

Рядом со мной сидел пожилой, лет за сорок ("пожилой", это потому что мне-то тогда было всего девятнадцать) седой человек. Он совершенно не был похож на военного. Разговаривал очень интеллигентно, спокойно, тихим и даже добрым голосом.

— Это что же, библиотечная?

— Да. Вот нашёл случайно. На дальнем стеллаже.

И вправду книжка была очень старая и основательно затрёпанная.

— Странно. Никогда бы не подумал, что тут можно найти такую книгу.

Определение "такую" было сказано с некоторым нажимом и пиететом в голосе.

Вообщем "дед", как я окрестил этого человека, представился сотрудником нашего торгпредства в Чехословакии. Тоже жил в Москве. Мы с ним подружились, и встречались каждый день. Разговаривали о книгах, о Москве. Сами понимаете, что для меня это было просто окном в другую жизнь.

Особую благодарность знаете за что испытываю, когда вспоминаю. Я очень люблю кофе. Грешен. И вот, когда мы встречались, то ходили в чепок госпитальный, где дед угощал меня кофе. Ну, какие доходы у солдата? А чашка чёрного кофе стоила что-то в районе десяти крон (солдату тогда платили в месяц тридцать пять). Вот возьмём мы по чашке, выйдем на крылечко (ему разрешали чашки выносить — видать доверяли) и под сигарилку… эх, мама дорогая…, помните как в анекдоте — "… а жизнь то налаживается …".

Потом мне сделали операцию, а когда я стал после оной выходить во дворик, его уже не было. Выписался.

К чему я это рассказал? Об этом будет дальше …

Провалялся я в госпитале почти месяц. Когда дело дошло до выписки, нач. отделения хотел меня ещё на пару недель перевести в команду выздоравливающих, но я уговорил его выписать меня сразу в часть. Потому что команда эта, пользовалась слишком дурной славой. В смысле "чистоты" работы, которую выполняла и порядков в ней царивших.

В батальон я возвращался с не очень, скажем прямо, хорошим настроением. Потому что бытовало такое мнение, что госпитали и т. п. заведения это места для отсидки "сачков" и "шлангов", тем более, если срок службы не давал прав на по добное удовольствие. И в подразделениях могли быть гонения, но, забегая вперёд, скажу — пронесло. Всё-таки фактор землячества сыграл свою роль. А потом, всё-таки не просто лежал, а операцию делали.

Батальон наш, как я уже говорил, был несколько периодов подряд отличным и лучшим в Группе, среди "братских" подразделений. Но не было у батальона своего знамени. Т. к. был он сформирован, и развёрнут не очень давно. Пост в штабе со стеклянной пирамидой был, а знамени не было. И вот, по каким-то там условиям, как говорили в солдатской среде, если опять, по результатам проверки, будет подтверждено звание отличного и лучшего, батальону будет вручено знамя.

Можете себе представить, как мы готовились к этой проверке. Т. е. как нас готовили. Это ж ужас. Но всему приходит конец. Закончилась и эта подготовка. Вы бы посмотрели на батальон, перед приездом комиссии. Операционный блок хирургической супер клиники, по сравнению с территорией, помещениями, парками, техникой батальона — просто жалкая и грязная помойка. Пятно на х/б или там неглаженое оно, или нечищеные сапоги, или тусклая бляха, например, приравнивались к измене Родине, и каралось жесточайшим образом, вплоть до повешения или четвертования тупой пилой.

Командиры всех степеней ходили злые, даже яростные от постоянного, практически круглосуточного присутствия на службе и дикого прессинга со стороны штаба, как батальона, так и офицеров разведуправления Группы, которые, казалось, навсегда поселились в батальоне. А всё это сказывалось и на нас, простых воинах, и сказывалось не лучшим образом. Вообщем затянули гайки так, что… ну кто служил — знает, а кто нет, рассказывай не рассказывай, всё равно не очень будет понятно. Не послужишь, так сказать, не узнаешь.

И вот наступил день истины. Сразу после завтрака нас построили, и … поздравили. Вот спасибо то, вот праздник то. Предстояли пять дней таких весёлых, что… ну праздник, чего там говорить.

Сама процедура проверки мало, чем отличалась от выпускных экзаменов в учебке, только предстояло все пять дней ходить в парадке. Вечером, когда мы шли смотреть в кино, зачем-то переобували нас в ботинки. Вот же ля…. Кинозал у нас был под открытым небом, комаров, было…, много было комаров. Сидишь в ботинках, во-первых, прохладнее, чем в сапогах. Во-вторых, брюки приподнимаются и эти твари кровососущие.… И не радовало уже, что кино показывали каждый день. Всю неделю.

Первый день мы сдавали строевую подготовку — ох и потоптались, ох и настоялись. Строевая одиночная без оружия, строевые приёмы с оружием, в составе взвода, в составе подразделения, в составе батальона. Песня поротно, песня в составе батальона.… Радовало, только одно, что после вот этого всего прекратятся изматывающие тренировки. Потому что, тренировка по строевой — это самое нудное, что может быть. Не отойдёшь, не перекуришь, только все вместе, только…, каторга чесслово.

Потом, на второй и третий дни шли всякие ЗОМПы, физо, и прочие предметы, связанные с бегами, прыжками, и прочими удовольствиями. И все эти процедуры в парадках… разве, что на ЗОМП разрешили сменить фуражки на пилотки.

Последние два дня сдавались предметы, которые изучались в классах. СЭС, техническая подготовка, разведка, Уставы, и что-то там ещё.

И вот на проверке по разведподготовке вместе с ротным и командиром взвода в класс вошёл проверяющий. Подполковник. Разве я мог знать тогда… короче в класс вошёл тот самый интеллигентный сотрудник Внешторга… дед, практически…, в чине подполковника. Оказалось, что это — начальник "нашего" отдела разведуправления Группы. Здрасти, добрый дядя, угощай папироской — покурим.

Я сжался, до размеров… нет, бояться мне было абсолютно нечего. О службе я ему ничего не рассказывал. Где служу и кем — тоже. Так, мол, в Градчанах, в батальоне связи. И всё. Т. е. никакого криминала. Но от неожиданности, вообщем стало мне неуютно. Очень.

Порядок проведения проверки был очень похож на экзамен. Называют твою фамилию, отвечаешь "Я", выходишь к столу представляешься, докладываешь, берёшь билет, зачитываешь, и присаживаешься готовиться.

Вопрос мне достался, по моему разумению — детский. Что-то типа "Радиосеть бронекавалерийского батальона 7 АК США. Средства связи, Организация и правила радиообмена. Структура…" и прочие трынди-брынди на эту тему. Такие вещи мы ещё в учебке знали назубок. Разница была только в том, что батальон был указан конкретный. Базировался корпус на территории ФРГ, поэтому надо было указать все части, места их дислокации, задачи и прочая. Ну, это вообще мне было это очень интересно, поэтому изучал я всё это с удовольствием и знал отлично. Надо сказать, что без знания всех этих мелочей, так сказать, про 7 АК, к БД не допускали. А ПЦ … ну я писал об этом. Всё лучше, чем в повседневном распорядке роты.