Вот только нигде я его больше не встречал. Т. е. сам головной, так сказать, аппарат видел. А вот всего остального нет. Скорее всего, была эта игрушка весьма сложна, да и не нужна, по большому счёту.

Итак, полюбил я это железо. И с попустительства взводного и замкомвзвода стал пропадать в классе. Сначала с работягами с завода, пока они её монтировали, а потом и просто сидя около ящика или обложившись схемами и инструкциями, рылся, насколько это было возможно, в железе комплекса. Очень было интересно.

И вот однажды. Шли обычные занятия. Сидели мы в наушниках и писали… писали… писали, все эти буковки и циферки. Я, кстати, так и затормозился на двенадцати группах. Это вообще была не скорость. Даже норматив 3-го класса был шестнадцать. Ну не получился из меня слухач. Что потом боком выходило не раз. А что делать, если я напрочь лишен музыкального слуха.

И вдруг стук в дверь. Посыльный. Меня к начальнику штаба. Это был взрыв. Какого-то курсанта вызывает не ротный, который нам казался вообще главным начальником во всех ВС СССР, а к начальнику штаба центра, к целому полковнику. Это дома друзья-товарищи отца или соседи были просто людьми, даже генералы и не с одной звездой на погонах. А тут… Да просто представить не может, тот, кто не служил, что означает для рядового курсанта учебного подразделения такой вызов.

Под сочувствующие взгляды ребят и злорадный Айдарова сержанта, младшего, но самого вредного, я вышел из класса. И как оказалось потом, вышел практически в новую жизнь.

Свидание с НШ оказалось коротким и лаконичным. Мне даже не дали доложить о том, что, мол, прибыл… Чётко и кратко:

— Поступаете в распоряжение капитана такого-то, приказываю убыть в группе названого капитана для выполнения…

Тут же, в кабинете, у меня отобрали военный билет и в сопровождении ожидавшего в приёмной ротного (!) я отправился в роту. Переодеваться в парадку и собирать вещички. Ну, какие вещи у солдата? Причем было сказано, что кроме туалетных принадлежностей и личных вещей с собой ничего не брать.

Заботливый старшина вручил мне новенький сидор с двумя сухпаями и флягой холодного сладкого чая, в который я покидал полотенце с мылом, щётку с пастой, да книжку. Правда, старшина ещё напомнил, чтобы я сапожные дела прихватил, да червонец взаймы дал. Я ж говорю, мужик был… Отец родной, без иронии.

Он меня в штаб с вещами и проводил. Капитан-начальник, для простоты будем звать его капнач, был одет несколько странно. Шинель с голубыми петлицами и летными эмблемами и фуражка офицера ВВС как-то странно не сочетались со странными ботинками и заправленными в них брюками очень светлого тона. Он кивнул мне и, опять же, не дав доложить молодцевато о прибытии и поступлении, просто протянул мне руку и представился по имени отчеству. Затем просто сказал:

— Пошли.

И вывел меня из штаба. И мы пошли к КПП. А надо сказать, что за ворота части к этому времени мы не выходили уже месяца три. Так что состояние у меня было… Но я бдил. Я спросил у капнача:

— А где мои документы, меня ж без документов не пустят никуда.

На что капнач улыбнулся и завел со мной просто разговор. Кто мол, откуда и т. д. И мы совершенно незаметно и спокойно прошли сквозь КПП. Я офигел. На меня даже не посмотрели.

За воротами стоял "РАФик", в котором виднелись какие-то люди. Капнач открыл дверь, и я залез в салон. Он сел рядом с водителем и мы поехали.

В салоне сидели несколько мужиков в гражданке и пограничник. Прапорщик, по-моему. Как водится, начались шуточки типа — пополнение прибыло, теперь всех одним махом побивахом и т. п. Им-то хорошо, они-то знали, куда и зачем. А я? Так и ехали до аэродрома Тамбовского лётного училища. Не знаю, кого они там готовили, но на аэродроме, кроме одинокого АН 22, никаких самолётов не было.

Наш микрик, не задерживаясь нигде подкатил прямо к этому одинокому самолёту. Около самолёта пограничник собрал у мужиков паспорта, сверил мои данные с какой-то бумагой, отшлёпал штампы и, выгрузив нас из машины, укатил восвояси.

Самолёт был загружен чем-то, что было укутано брезентом и перетянуто веревками и тросами.

Мы устроились в пассажирской кабине, где расположились достаточно вольготно, ибо на каждого из нас приходилось по нескольку свободных мест. Мужики скучковались, а я скромно устроился в сторонке.

С чего начинается дальняя дорога, если в неё отправляются несколько хорошо знакомых между собой мужиков? Правильно. Одно из кресел было откинуто в виде стола, и на нём образовалась поляна. Мне тоже конечно уже хотелось есть. Пока, суть да дело, время обеда уже минуло, а по первому периоду лопать, очень даже хотелось. Тем паче, что на поляне образовались яства, вкус которых уже начал забываться. Причём еда самая простая. Духовитая варёная картошечка, селёдочка под домашним соусом, курочка или уточка, заботливо зажаренная с чесночком и т. п. разные домашние вкусности. Мне доставать свой сухпай было как-то неудобно, да и не звал меня никто, поэтому я сделал вид, что увлечен наблюдением за процессом подготовки к взлёту.

Что меня удивило. Когда капнач снял шинель, то он оказался в какой-то очень для меня странной и не виденной ранее форме. Светло-песочного цвета, непонятного покроя и уж совсем странными погонами. Без просветов, под цвет формы и покрашенными в цвет формы звездочками. Не защитными и не золотистыми, а желтовато-песочными и необычно-гранёнными. Плюс бирки на груди. Фамилия там с именем и всякие медицинские обозначения группы крови и т. п. Это сейчас мы знаем, что к чему, а тогда… Это была экзотика.

Но, прозвучало то, что должно было прозвучать, ибо без этого Россия была бы не Россией. Последовало приглашение:

— Солдат, давай к столу.

Я, конечно, было… но только для проформы, а то вдруг примут за чистую монету.

Последовал краткий опрос и представления. Скажу сразу, военных в компании, кроме нас с капначем, больше не было. А может и были, но сказано об этом не было ни слова. Я было потянулся к сидору за запасами, но кроме фляги с чаем, остальное было отвергнуто. Было сказано — побереги, пригодится.

И было нОлито, и в ответ на моё, сами понимаете, что сказанное, был ответ капнача — в дороге можно, не жмурься.

Так мы и летели. Я-то, принявши и поемши, вырубился и сладко спал с небольшими перерывами на оправку и заправку.

Ну, долго ли, коротко ли, но прилетели. Ночью. Куда и что мне так и не сказали, да я и не спрашивал. Рассудив, что надо будет — скажут, а деваться-то мне всё равно некуда. На одной из промежуточных посадок народу добавилось. В т. ч. и в форме люди появились. Молодые прапорщики, из школы к месту службы летели и какой-то народ в гражданке.

Итак, ночь. Вышли. Самолёты разные гудят. Прожектора. Тепло, даже жарко. Я в своей одежде, хоть шинель, конечно и снял, вспотел сразу до скелета. Много народу. Наш груз распаковывают и грузят в машины. Военные все в форме, как у капнача. А некоторые гражданские так и вообще в шортах. И это после Тамбова в начале марта. Интересно.

Конечно, пока мы дошли, куда привели, пока то сё, я был мокрый и тяжело дышащий. Под парадкой-то на мне было одето два комплекта белья, по зимней форме.

Главное, сколько времени я не знал. Нет. Часы-то у меня были. Но установлены-то они были по Москве. А где мы и что сейчас?

Где я оказался в итоге? Да какая разница! Скажу только то, что это была тёплая страна и место, где мы оказались, было на берегу большого солёного водоёма. Ну, песок белый. Деревья зелёные… и т. д.

Я, кроме беленького домика на позиции и не видел ничего. Местные парни рассказывали разные разности, но по-моему больше небылицы. Бананы и т. п. вкусности ел от пуза. Попробовал даже жареные бананы. Ну что сказать — картошка, она и есть картошка. Жареная.

Месяц с мужиками паяли, скручивали, настраивали. Я этот комплекс до сих пор соберу-разберу и настрою. Наизусть выучил.

Ну, собрали мы это дело, отстроили, отработали задачи, какие положено, сдали железо на дежурство. И собрались в обратный путь.