Признаюсь, что такой ярости я не испытывал уже давно. Или она внутри, в душе, накопилась, или просто это отголоски «драконьего сердца», в общем, на меня снизошло то состояние, которое до сих пор называют сверровским.

Руки, вооружённые клинками, были будто сами по себе. Они рубили, кололи. В стороны летели головы, падали окровавленные тела… На всё это я смотрел, словно со стороны, словно происходящее было каким-то сном.

Даже гибберлинги вдруг отступили назад. На их мордочках застыли маски одновременно и ужаса, и удивления.

Я видел Вострова, Стояну. Они тоже застыли, будто статуи. Их бледные лица, округлившиеся глаза говорили о полном смятении чувств.

Весь мой оставшийся отряд попятился назад к лестнице. А филинцы хоть и продолжали наступать, но видно было по глазам, что люди Яроцкого дрогнули и практически мне не сопротивлялись.

Раз… два… три… финт… блок… замах и удар… Раз… два… укол… Ещё один замах и чья-то голова покатилась по деревянной палубе…

Пленить кого-либо я не собирался. Это была месть. Не знаю, принесла ли она гибберлингам чувство удовлетворения за их павших на «Сипухе» товарищей, но я остался доволен. Поработал, что говорится, на славу. Отвёл душу.

Испачканный в чужой крови, несколько притомленный сражением, я огляделся по сторонам: все филинцы мертвы.

А внутри всё ещё клокотало. Пожалуй, боевого запала хватило бы на такое же количество ратников. Так что мне практически силой пришлось самого себя успокаивать.

Корабль снова швырнуло в сторону. Тут пришёл в себя Востров. Он отдал какую-то команду оставшимся своим матросам.

Крепыши медленно приблизились ко мне.

— Все тела за борт, — сухо сказал я, вытирая тыльной частью ладони рот.

И тут выяснилось, что у когга был повреждён руль поворота и ещё движитель. Очевидно, корабль успел натолкнуться на скальные обломки, парящие в астрале, и теперь он был, практически, не управляем. Подхваченный бурей, когг неуклонно приближался к далёкому незнакомому берегу.

Теперь стало ясно, отчего филинцы так долго не спускались к своему капитану. Они были заняты спасением судна. А мы…

От дальнейших мыслей внутри всё похолодело.

— Рули высоты хотя бы исправны! — как-то неестественно весело бросил Востров.

Не знаю, чем это могло нам помочь. Мы все сгрудились у правого борта когга. Приходилось крепко держаться за канаты и перила, чтобы не вылететь в астрал.

И тут корабль застонал. Это никакое не преувеличение… Какая-то секунда, и я услышал, как из самого его нутра вырвался утробный тугой звук… будто сдавленный стон израненного громадного зверя.

То, как мигом побледнел Востров, сразу же указало мне на то, что наши дела плохи. Капитан хмуро улыбнулся… Так это делает тот, кто понимает, что наступили последние мгновения его существования. Ещё чуть-чуть и придёт неизбежный конец.

И вот ты стоишь на самом пороге, на разделе меж прошлым, насыщенным яркими красками твоей жизни, и… шаг, а за ним лишь чистилище… и никаких чувств, никаких событий…

Я это настолько явно ощутил, что разом успокоился… Ну, Бор, тебе ведь не впервой идти туда, где ожидают своей участи Искры. Там покой… мирно горят свечи, царит полумрак… тишина… Бледные тени, бледные копии тех, кто когда-то назывался человеком, эльфом, орком… да кем угодно… Теперь они лишь туманные дымки, неясные образы…

Корабль вновь застонал. Потом послышался тихий треск рвущегося дерева.

Мы с Востровым поняли друг друга без слов. Я кивнул капитану и обернулся к Стояне.

Девчушка смотрела на меня, вытаращив глаза. Конопатый носик, темные бровки, по-детски сморщенный лобик. Такая маленькая, хрупкая, как бельчонок.

Я судорожно сглотнул.

Нет, себя мне не жаль. И жизни своей не жаль. А вот Стояну… У меня вдруг к горлу подступил комок…

Девчушка бросилась ко мне и крепко обхватила руками.

Востров взобрался наверх на мостик и, кажется, попытался заставить наше судно подняться вверх. Очевидно, он хотел пролететь над островом, но расстояние слишком быстро сокращалось, и мы едва-едва смогли приподняться над его берегом саженей на пять.

— Держитесь крепче! — заорал Востров.

Корабль снова дёрнулся и начал заваливаться на левый борт. Я опять услышал легкий треск дерева.

Стояна закрыла глаза и уткнулась лицом в мою грудь. Мне почти что силой пришлось заставить её опуститься на палубу и схватиться за канаты.

Судно стремительно неслось к берегу. Я уже прекрасно видел синеющие скалы, острыми пиками вздымающиеся к небу.

— Сейчас рухнем! — проорал Востров, всё ещё возившийся у рулей высоты.

Мы ворвались в границы острова, словно выпущенная из лука стрела. Несколько мгновений корабль по инерции парил над землёй, а потом рухнул на землю.

Удар был такой силы, что нас подбросило кверху сажени на три. Помню, как закрутился мир перед глазами. Меня несколько раз перевернуло в воздухе, а потом я плашмя свалился на проломленную палубу.

Каким-то чудом удалось сохранить в ясности своё сознание. Правда, вот тело… У меня было такое ощущение, будто все мышцы, все кости попали под цепы крестьян. Будто я был снопом пшеницы, из которого пытались выбить зрелые зёрна.

— О-ох! — стон вырвался сам собой.

Попытка встать закончилась неудачей. Я снова шлёпнулся на палубу, при этом сильно ударяясь затылком. Боль отдала прямо в зубы, чем вызвала сильнейший набор ругательств.

Через некоторое время мне всё же удалось встать.

Мачта когга угрожающе нависла влево, готовясь вот-вот рухнуть вниз. То тут, то там, виднелись треснувшие доски, концы которых торчали вверх, словно иглы взбешённого ежа.

— Стояна! — позвал я, корчась от боли.

Стон слева, стон справа. Пытаюсь оглядеться, прикрывая рукой слезящиеся от утреннего солнца глаза.

— Стояна! — сердито прокричал я, поднимаясь на ноги.

Голова вновь закружилась, но мне удалось устоять. Друидка лежала в десятке шагов у правого борта когга. На ней валялось куча канатов, какая-то сломанная корзина, куски досок.

— Стояна!

Я бросился к ней. Сердце испугано сжалось в одной только мысли: «Лишь бы жива… лишь бы жива…»

Девчушка тихо-тихо застонала. Я лихорадочно принялся разбрасывать в сторону навалившийся на неё такелаж.

— Бо-о-ор… — еле слышно проговорила друидка. — Что случилось? Где мы?

— А хрен его знает… На острове.

Стояна попыталась открыть глаза. Тоненькая капелька крови застыла в её ноздре.

— Мы живы? — несколько удивлённо спросила друидка.

— Живы… Пошевелись! Что-то болит?

Стояна попыталась присесть. Кровь из разбитого носа стремительно заструилась к её губам.

— Спина болит… и бок…

Я оглядел друидку: внешне ничего подозрительного.

— Ты ляг… давай, давай…

Вытерев рукавом акетона кровь, я помог Стояне.

— Бор! — донеслось откуда-то сверху.

Из-под деревянных обломков показался грязный оборванный Востров.

— Помоги, Бор! — чуть тише прокричал капитан.

И тут мне бросилось в глаза, что в его левом бедре торчит громадный кусок доски. Да и с лицом у него что-то не так… Подложив под голову Стояны сломанную корзину, я заспешил к Игорю.

На меня смотрело какое-то «чудовище». Между лопаток пробежал неприятный холодок… Но не от страха. Просто, картина, представшая моим глазам, была несколько… непривычна: в щеку Вострову вонзились несколько крупных щепок, разорвавших кожу, что бумагу. Правого уха у капитана вообще не было. На его месте висели несколько лоскутов окровавленной кожи. Из всей этой каши явным контрастом были… глаза. Игорь был внешне спокоен, смотрел на меня и обстановку вокруг, словно ничего не произошло. Скорее всего, он просто не понимал реальности. Боль ещё не хлынула в его разум своей ужасающей массой.

Я не лекарь, надо смотреть правде в лицо. Что делать, даже ума не приложу.

Некоторое время мы сидели друг против друга. Попытки найти в голове хоть одну здравую мысль, ничем хорошим не увенчались. Если бы в тот момент не помощь Упрямого…