На самом деле противником считались оккупационные власти, и народный гнев рос по мере успешных военных действий союзников. После разгрома германских армий в Северной Африке и под Сталинградом немцы потерпели еще одно крупное поражение на Восточном фронте в июле, в то время как западные союзники захватили Сицилию, что привело к падению режима Муссолини. Многие ожидали, что и другой диктатор вскоре разделит его участь и война завершится. Именно поэтому действия вермахта уже не вызывали прежнего страха.

Напротив, представления современников о том, что оккупационные власти сами спровоцировали беспорядки, как выяснилось, не соответствуют истине. Очевидно, что генерал фон Ханнекен с недоверием относился к существованию датской армии и стремился к ее разоружению, что и произошло 29 августа. Тем не менее его усилия, как и действия германских комендантов на местах, однозначно были направлены на то, чтобы приостановить акции народного неповиновения, для чего во многих случаях они шли на компромисс с их участниками. Так например, в качестве уступки с германской стороны, был отменен комендантский час. И фон Ханнекен, и Бест надеялись на то, что им удастся разрядить обстановку, и вовсе не их отчеты, а информация случайного свидетеля событий вызвала тревогу в штаб-квартире фюрера.

Уполномоченного рейха в Дании — Вернера Беста вызвали в Берлин, откуда он вернулся 27 августа, имея на руках ультиматум, условия которого, как он сам понимал, являлись неприемлемыми для датского правительства. Действительно, на следующий день, после непродолжительных дискуссий, ультиматум был им отвергнут. В то же время фон Ханнекен готовил разоружение датской армии и военно-морского флота, а также интернирование их личного состава, что и произошло 29 августа. Одновременно в Дании было введено чрезвычайное военное положение. В разных частях страны производились аресты видных представителей датского общества, а ранее интернированные коммунисты были переданы германским властям и впоследствии направлены в концентрационные лагеря на территории Германии.

Датская сторона восприняла события 29 августа как окончательный разрыв отношений с оккупационными властями, в то время как Гитлер считал, что произошло лишь ужесточение курса. Так, к удивлению Беста, на его место не был назначен рейхскомиссар, а сам он фактически получил подтверждение своих политических полномочий и приказ сделать все для создания нового кабинета. Поскольку последнее оказалось невозможным, кресла в правительстве, с согласия ведущих политиков, но в отсутствие официального договора об этом, заняли высшие чиновники соответствующих министерств. Еще в ноябре 1943 г. в инструкции германским полицейским силам в Дании обращалось внимание на то, что они действуют на территории страны, с которой Германия не находится в состоянии войны, и потому не имеют права отдавать приказания своим датским коллегам. Формально Дания по-прежнему сохраняла суверенитет.

Германские службы безопасности, включая гестапо, также организовали свои отделы в Дании, придя на смену германской полиции, действовавшей под началом уполномоченного рейха. В то же время датская полиция перестала участвовать в расследовании дел, связанных с акциями движения Сопротивления. Поскольку в глазах германской стороны она тем самым оказалась бесполезной и таящей в себе определенную угрозу, 19 сентября 1944 г. полицейский корпус крупных городов был депортирован в германский концентрационных лагерь, а оставшиеся на свободе служащие перешли на нелегальное положение. В последние месяцы оккупации датское государство функционировало, не имея ни законной государственной власти, ни администрации.

Акция по спасению датских евреев, которых удалось переправить в Швецию, вызвала восхищение во всем мире и наверняка осталась в памяти людей как самый великий подвиг датчан за весь период оккупации. Из примерно 7 тыс. датчан еврейской национальности только 474 подверглись депортации и всего лишь 53 погибли. Решающей причиной успеха стала, несомненно, близость нейтральной Швеции и готовность принимавших участие в акции датчан подвергнуть себя неизмеримому риску. Впрочем, существенную роль сыграло и определенное поведение германских властей в Дании, разгадку которого следует искать в политике, проводившейся в первые годы оккупации.

В еврейском вопросе оккупационные власти в Дании проявляли сдержанность. В 1942 г. германский посол, ссылаясь на мнение Берлина, предложил отправить в отставку двух руководителей министерских департаментов, предположительно еврейской национальности. В ответ он получил отказ. Зимой 1942/43 года, когда холокост был в самом разгаре, Бест отказался провести операцию по депортации датских евреев, ссылаясь на то, что ее осуществление приведет к отставке правительства. Когда же последнее в результате событий 29 августа стало свершившимся фактом, Бест уже сам 8 сентября выступил с инициативой проведения холокоста в период действия военного чрезвычайного положения.

Мнения о мотивах действий Беста расходятся. Он наверняка располагал достаточными сведениями о геноциде евреев во всех оккупированных странах, чтобы понимать, что антисемитская акция в Дании неизбежна, и желал только того, о чем и просил, а именно: ускорить ее проведение и тем самым покончить с этим вопросом. Бесту было ясно, что подобная акция осложнит любые попытки найти понимание со стороны датских властей, и, кроме того, он осознавал, что в условиях военного положения формальную ответственность будет нести фон Ханнекен.

С другой стороны, Бест, исходя из политических интересов, не был заинтересован в успехе операции. Антисемитизм не являлся для него главным мотивом. Позднее в том же месяце Бест, как и представители всех других германских властей в Дании, протестовал против решения Гитлера. Вне всякого сомнения, именно с его согласия атташе по вопросам судоходства Георг Дуквиц организовал утечку информации о готовящейся операции, благодаря чему почти все евреи отсутствовали в своих домах в ночь ее проведения с 1 на 2 октября. Чем меньше жертв, тем меньше трещин в отношениях с датчанами!

Основной тезис о том, что масштабы холокоста зависели от уровня распространения антисемитизма в той или иной стране, имеет отношение и к Дании, где антисемитские настроения, конечно же, имелись, но считались социально неприемлемыми. В Дании немцы все время старались не проявлять своих антисемитских взглядов, чтобы не потерять уважение со стороны датских коллег и партнеров по переговорам. Лишь моральным превосходством датчан можно объяснить тот факт, что на следующий день после проведения антисемитской акции генеральный директор министерства иностранных дел Нильс Свеннингсен вызвал к себе Беста и отчитал его, как нашкодившего школьника, и что государственный уполномоченный германского рейха не протестовал против такого обращения с ним.

Во время облавы было задержано 284 гражданина еврейской национальности и еще 190 — в течение следующего месяца. В отличие, например, от норвежских евреев их отправили не в Освенцим или в какой-либо другой лагерь смерти, а в лагерь Терезиенштадт, где возможности выжить, в особенности для датских евреев, оказались весьма большими: это еще одно свидетельство того, что Дания по-прежнему рассматривалась как «особый случай».

Всем другим датским евреям посчастливилось, и они были переправлены в Швецию. В связи с этим снова бросается в глаза пассивность германской стороны. Те три полицейских батальона, что участвовали в осуществлении акции против евреев, до конца месяца не покидали своих казарм, якобы готовясь к подавлению восстания в Дании. А немецкие военные моряки не патрулировали прибрежные воды и отметили в своих журналах боевых действий, что лица еврейской национальности уже успели покинуть страну к моменту начала операции. Арест же незначительного числа евреев был в основном произведен одним-единственным сверхактивным отделением немецкой полиции в Дании. Многие датские рыбаки, задержанные германской полицией, по возвращении домой были переданы в руки датских полицейских, и германская сторона удовлетворилась тем, что датские суды судили их по статье, предусматривавшей всего лишь трехмесячный арест в качестве максимальной меры наказания.