Эно. А я скажу тебе. Действуя один, я всегда терплю неудачу. Меня предают, мне завидуют. Ле Бре под меня подкапывается… В конечном счете только Эреньен при таком положении может спасти все дело. Он его запутал, пусть он его и распутает.
Клер. И ты, ты его поддержал?
Эно. Конечно, потому что нельзя возобновить мятеж, потому что из моих рук все ускользает, потому что мне не везет. Если бы ты знала, до какой степени народ еще ребенок, как начинает он жалеть, что лишился вождя!… О, все кончено, все кончено! Лучше бы мне найти в себе силу, чтобы исчезнуть.
Клер. Так ты лишь с отчаяния поддерживаешь моего мужа?
Эно. Не все ли равно? (Берет свою палку и шапку, собираясь уходить.) Прощай! Теперь ты все знаешь… Когда придет Эреньен, подготовь его к встрече со мною. (Выходит.)
Снова буря свистков и криков. Входит Эреньен.
Клер (указывая на толпу). Как отвратительны люди, если даже лучшие из них так быстро становятся жестокими!
Эреньен. Наберись терпения. Я уверен, как тот крестьянин, который был моим отцом. Вчера эти крики преследовали меня сквозь запертые двери, они, как набат, сотрясали стены – сверху донизу, от погреба до чердака. Я чувствовал, как разгорается мой гнев, я готов был задушить, уничтожить, раздавить крикунов. Меня лихорадило от ненависти. Я отвечал на их ярость проклятиями. А сегодня я тверд. (Вскрывает письмо.) Слушай, вот что мне пишут: «Теперь я заверяю вас безусловно: все офицеры стали на нашу сторону и последуют за нами. Одни – из злобы, другие – из ненависти, и все – из отвращения. Вчера на тайном собрании мы пришли к соглашению. Я держу их в руках. Они будут повиноваться мне, как перо, которым я пишу, как человек, которого я к вам посылаю. С ними и вся армия – наша. Генералы? Они слишком далеко, слишком высоко; солдат не знает их. Обойдемся без них». (Складывая письмо.) Это пишет мне Ордэн, капитан неприятельской армии.
Новый взрыв криков: «Смерть! Долой!»
Клер. Друг мой!
Эреньен. Оставь, пусть кричат!… В конце концов я предвидел, что правительство, даже когда оно пообещает все и от всего старого отречется, половину все-таки прибережет, спрятав ее, как ярмарочный фокусник и жонглер, в рукава. Поистине безумно было идти на Авентин! Но для того, чтобы сговориться с осаждающими, мне нужен был мой народ – мой народ и весь его пламень.
Клер. Как ты стал благоразумен!
Эреньен. Правительство хотело меня провести. Его представители, эти ничтожества, эти шуты, мерившие мое честолюбие на свою мерку, пришли сюда предложить мне остатки подорванной власти правительства, как будто люди, подобные мне, не могут сами завоевать для себя первое место. Они ушли в эту дверь, как выгнанные лакеи, и с тех пор страстно ждут моего падения. Им осталось жить лишь несколько дней, и бешеная жажда моей гибели – это единственное, что заставляет их забыть о своем близком конце. Ах, если бы народ знал истину! Вся очевидность против меня! Я доверился какой-то жалкой бумажке, какой-то подписи, что может быть зачеркнута тем же пером, которое ее подмахнуло. Правительство нарушило свои обещания, поэтому и мои стали казаться лживыми. Конечно, можно было счесть меня сообщником и виновником.
Клер. Виновен народ. Ты мог обмануть его, лишь обманываясь сам. Твоя невиновность очевидна… Ах, у меня на этот счет свои мысли. Толпа так же недоверчива, злобна, глупа, неблагодарна, как те, кто правит ею. Она не допускает, что человек может быть просто благороден и чист.
Эреньен. Я запрещаю тебе так думать.
Клер. Ты сам говорил это вчера.
Эреньен. О! Я – это другое дело!…
Народ любит меня, и я люблю его, несмотря ни на что, наперекор всему. То, что теперь происходит,- только размолвка между нами.
На улице взрыв оскорбительных криков.
Клер. Там тысячи людей, жаждущих оскорбить нас. И это всё те же, кто недавно прославлял тебя! Ах подлые, презренные безумцы!
Эреньен. Действительно, можно подумать, что они никогда не знали меня. (Идет к окну, подняв кулаки.) О, звери! Звери! Звери! (Затем возвращается к своему письменному столу.) Однако вчера, на собрании в Старом Рынке, меня встретили бурей восторга. Эно защищал меня с таким пылом, что я ему все прощаю. Ле Бре прибежал ночью для того только, чтоб меня успокоить и ободрить. Этого никогда еще не было. Двуличие правительства становится очевидным. Вся Оппидомань пошла снова за своим настоящим вождем. Вернулся час моего торжества. Ведь правда, скажи? (С нетерпением.) Ну, скажи.
Клер. Надежда есть.
Эреньен. О нет! Уверенность!
Я верю в жребий мой великий.
Пускай их тысячи, пусть яростны их крики,
Я вижу, как подъемлется вокруг
Цветник приветствующих рук.
И вот из глубины былого
Воспоминаний бурною волной
Я поднят ввысь – я стал великим снова.
(Словно думая вслух.)
Грядущее теперь – покорный пленник мой.
И те, кто роет мне могилу,
И кто со мною заодно,
Уже мою почувствовали силу.
Прекрасное во мне воплощено.
Мечта зовет бороться неустанно.
О время дивное! Тобою сердце пьяно.
И что мне суд толпы, ее нестройный хор,
Смешавший крики похвалы и брани?
Пленен видением грядущего мой взор,
И настоящее я вижу как в тумане.
Клер (указывая на улицу.) Если бы они видели тебя, как покорила бы их твоя уверенность!
О милый друг, как я горжусь тобою!
Я самая счастливая из жен.
Твоей душой мой дух воспламенен.
Прими же поцелуй мой благодарный!
Возьми его, носи его с собой,
Как меч, сверкающий во мгле.
Найдется ли другой мужчина на земле,
Гордившийся когда-нибудь таким
Горячим, искренним и чистым поцелуем!
(Целует его.)
Эреньен. Если бы я пал духом, то снова обрел бы себя в тебе, так много в твоем сердце моей силы! Но я настолько уверен в своей судьбе, что всё, ныне происходящее, кажется мне сновидением. Я верю в нежданное, в случай, в неведомое. (Указывая на улицу.) Пусть воют и ревут! Они раскаются в этом.
