— Но разве миссис Камерон ничего не замечала?

— Конечно замечала. Но она, как и я, ничего худого в этом не видела. И ей нравился Ганс. Теперь ей приходится расплачиваться за это, как, впрочем, за все, что случается в этом доме.

Миссис Бригс закрыла глаза и всплеснула руками.

— Боже мой, слышали бы вы, как бушевал мистер Камерон! Он сделал вид, что обнаружил это совершенно неожиданно. Как-то вечером он принес Маргарэт орхидею, — это было в среду, а на следующее утро пожелал узнать, почему она приколола цветок, который дал ей Ганс. Мистер Камерон сделал это нарочно — он всегда занимается такими штуками. Потом он взялся за миссис Камерон. Сказал, что ничего подобного никогда бы не произошло, если бы она как следует заботилась о своей дочери. Как будто что-нибудь случилось. Словно девушка сбилась с пути. Словом, он поднял страшный шум, а в следующий раз, когда Ганс пришел, его выставили. Думаю, мистер Камерон даже не собирался говорить ему, за что. Но я рассказала Гансу. Рассказала ему все, как только он постучался в дверь за ключами в восемь часов утра. Так что он был подготовлен. И раз он пошел работать, это доказывает, что ему нечего было стыдиться. Он сажал какие-то цветы около ворот, когда в девять часов мистер Камерон вышел в сад.

— Камерон ждал до девяти?

— Вы еще не знаете мистера Камерона! Даже если весь мир загорится, он не переменит своих привычек. Все должно делаться совершенно одинаково каждый день в году. Кроме того, он, наверно, думал, что особенно уязвит Ганса, если выйдет в свой обычный час. Это такой человек! Во всяком случае, ему понадобилось не много времени. Я смотрела из окна. Жаль только, не было слышно. Впрочем, они почти и не говорили. Через несколько минут Ганс уже собрался и направился к выходу. Мистер Камерон не станет устраивать сцену.

Да, подумал я, своему садовнику он сцен устраивать не будет.

— И Маргарэт ушла? — спросил я.

— В тот же самый день. Она вернулась часа в три, — я была одна в доме, — и стала укладываться. Я попробовала уговорить ее, но это было все равно без толку. Дело тут не только в Гансе. Год назад тоже была история из-за ее дружка. Мистер Камерон расстроил все дело, а тот не был садовником. Он был сыном врача.

— Как видно, мистер Камерон тяжелый человек.

— Тяжелый? Он зверь!

Увлеченная своим рассказом, миссис Бригс произнесла эти слова с такой злостью, что я был поражен.

— В этой семье никогда не было счастья. Удивительно, что он вообще нашел женщину, которая смогла с ним ужиться. Я бы давно ушла, если бы не миссис Камерон. Я умею постоять за себя, но ее он запугал с первого дня женитьбы. У меня не хватило духа оставить ее с ним совсем одну. Чего только не пришлось вытерпеть этой женщине! И знаете, что он делает, когда хочет по-настоящему причинить ей боль?

Я покачал головой.

— Он называет ее по имени! Можете себе представить такое?

— Это что-то новое, миссис Бригс.

— Да, надо слышать, чтобы поверить. Много лет назад, когда он довел ее до слез из-за какой-то мелочи, которая пришлась ему не по вкусу, миссис Камерон пожаловалась, что он перестал называть ее по имени. И это была сущая правда; я по неделям не слыхала, чтобы он произносил ее имя. С тех пор, когда он хочет побольнее оскорбить ее, он называет ее «Барбара» — это ее имя, — но вы бы слышали, как он его произносит, — будто ругательство! И у него нет никаких поводов: она всегда была ему хорошей женой, слишком хорошей, хотя он считает, что она его недостойна. По-моему, он всегда думал, что сделал плохую партию. Все ее друзья ему нехороши, они теперь никогда и близко к дому не подходят.

— К чьим родственникам уехала Маргарэт?

— К ее. Поэтому он ничего не хочет предпринимать. Говорит, что дом Маргарэт здесь и она может вернуться, если захочет. Бог знает, что будет завтра, если миссис Камерон вернется без нее.

Это было все, если не ошибаюсь. Миссис Бригс рассказала мне еще кое-что о мистере Камероне, о миссис Камерон и о Маргарэт, но это ничего не прибавило к той картине, которую я себе нарисовал. Я еще более проникся уверенностью, что не полажу с мистером Камероном, но вернулся к своей работе, довольный тем, что попал на это место, и полный любопытства узнать, что здесь произойдет в ближайшие недели.

Хороший выдался денек, мой первый у Камеронов, один из тех безветренных чудесных весенних дней, которые запоминаются надолго. Я испытывал приятное ощущение свободы оттого, что Камерон предоставил мне действовать по собственному усмотрению и ничьи любопытные глаза не следили за мной из окон дома. За утро я разделался со всей будничной работой — подстриг газоны, подмел дорожки, и во второй половине дня занялся приведением в порядок буйно разросшегося бордюра из агатеи у северной стены сада. Теплые солнечные лучи играли на моих плечах, воздух был полон бодрящим ароматом весны — запахом левкоев, цинерарий и свежевскопанной земли.

Как все это гармонировало с историей Ганса и Маргарэт. Я продолжал думать о них, но особенно о Гансе. Его я представлял себе гораздо реальнее, чем девушку. Я не видел ни Ганса, ни Маргарэт, но образ молодого голландца возникал в живых свидетельствах его таланта, которые я видел повсюду, куда бы ни повернулся. Я немало гордился собственным мастерством, но этот сад заставил меня присмиреть. Меня волновало то, что его создал не старый мастер, а юноша на пороге жизни. Мне казалось, что увлечение Ганса было во всяком случае гораздо глубже, чем подозревала миссис Бригс. Ганс говорил с Маргарэт не только единственным цветком, который он дарил ей каждую среду, когда девушка шла на работу, но ежедневно — целым садом, полным цветов. По мере того как день клонился к вечеру, мной овладело странное чувство: мне казалось, что я попал в сказочную страну, что я не имею права находиться здесь; что случайно я оказался обладателем чего-то, не принадлежащего мне по праву. Где сейчас Ганс? И встретится ли он снова с Маргарэт?

В следующую среду я познакомился с миссис Камерон. С улицы, немного не доходя калитки, виден уголок сада справа от аллеи, и я заметил там голубой халат, мелькнувший около клумбы, где были посажены алиссум и линария. Тогда я не понял, почему, заслышав мои шаги, она убежала, но когда я соскочил с велосипеда, пересек дорожку и открыл калитку, она была уже около дома.

Однако миссис Камерон, видимо, решила, что не заметить меня неудобно, так как я подошел слишком близко, и, сделав несколько неуверенных шагов, она остановилась, оглянулась и поздоровалась со мной. Это была женщина среднего роста, стройная, приятной наружности, с осанкой, полной достоинства. У нее был нежный голос и теплая, дружелюбная улыбка.

Мое неожиданное появление, по-видимому, смутило ее, и зная, что некоторые женщины не любят, когда их видит в халате мужская прислуга, я продолжал энергично шагать вперед, чтобы поскорее пройти мимо нее. Миссис Камерон посторонилась, пропуская мой велосипед, и на секунду наши глаза встретились; в ее взгляде не было холодной, оценивающей отчужденности, с какой обычно смотрят на новых слуг. В нем было нечто другое. Я, пожалуй, не назвал бы это страхом, но отчетливо уловил выражение какой-то тревоги. Она уступила мне дорогу, словно так и следовало, и это как-то гармонировало в моем сознании с рассказом миссис Бригс. Казалось, миссис Камерон увидела во мне еще одно звено в цепи событий, вселявших в нее страх, — но звено, с которым она тем не менее уже примирилась.

Я ответил на ее приветствие, стараясь быть как можно учтивее.

Она указала кивком на то место, где только что стояла, и сказала — просто чтобы нарушить молчание, пока я проходил:

— Я любовалась калиной. Она всегда прелестна весной.

— Очень красивое дерево, миссис Камерон, — согласился я, и через мгновенье она осталась позади.

У дверей кухни, куда я пошел за ключом от сарая с инструментами, я узнал, почему миссис Камерон убежала, завидя меня.

Миссис Бригс вышла, едва сдерживая волнение.