В тот год я скитался по северо-востоку, писал вывески для магазинов. Лавочники были так же бедны, как я, и дела у меня шли из рук вон плохо. И все-таки, экономя на ночлеге, мне удалось сколотить несколько фунтов.

Я стоял под дождем и прикидывал, потратить ли несколько шиллингов на комнату в гостинице, или переночевать на товарной платформе у станции. И тут подкатил на старой легковой машине этот парень.

Он высунул нос из-под брезентового верха и спросил:

— Ждешь попутной в город, приятель?

Вздрогнув от неожиданности, я схватил свой старый чемоданишко, бросил его на заднее сидение, а сам уселся рядом с шофером.

Я видел, когда ехал сюда в поселок, что ты все машешь проезжающим машинам, — объяснил он. — И вот подумал: заберу его, если еще застану, на обратном пути.

Это был плечистый детина, не очень молодой, но и не старый. На нем было застегнутое на все пуговицы поношенное пальто, на шее шарф, на руках шерстяные перчатки, а старая шляпа была надвинута на самые глаза.

Не только он сам, но и его разболтанный самоход показались мне очень приветливыми. Машина была из той рухляди, какую можно приобрести за бесценок во время кризиса, а потом убивать каждую свободную минуту на то, чтобы поддерживать в иен жизнь. Косой дождь хлестал со стороны водителя, и я заметил, что он набросил на крышу машины второй брезент, чтобы уберечься от потоков воды.

— Большое спасибо, — сказал я.

— Не за что. Я ведь знаю, что значит мокнуть на проезжей дороге. Ты, видать, продрог, смотри не простудись. — Он перегнулся назад и взял с заднего сиденья коврик. — Вот, закутайся получше, — пробормотал он и снова круто повернул машину к правой обочине дороги.

«Дворник» работал только на одной половине ветрового стекла, лампочки в фарах были примерно в одну свечу. Мой спутник вел машину наклонившись вперед, напряженно вглядываясь в сетку косого дождя и крепко сжимая рулевую баранку.

— Больше всего опасайся простуды, — предостерег он тоном знающего человека. — Я еду в город к сестре, у нее занемог ребенок — инфлюэнца в тяжелой форме, должно быть простудился. Да и сам я, видно, что-то подцепил — проснулся вчера утром со страшным насморком.

Как бы в подтверждение своих слов, он вытащил из кармана пальто огромный носовой платок.

— Меня бог милует насчет простуды, — сказал я. — Со мной это редко случается.

— А вот со мной часто, — ответил мой спутник. — Только простуда у меня недолго держится.

— Ты что же, принимаешь патентованные лекарства или как?

— Еще чего! — воскликнул он с негодованием. — У меня от простуды есть собственное средство. Да и от других болезней тоже.

— Это верно, — поддержал я. — Мне кажется, лучше всего дать простуде самой пройти.

— Вот уж нет! Не советую, — возразил он серьезно. — От простуды бывают всякие… как их там… осложнения. Это дело опасное.

— Да, говорят, что микроб гриппа может вызвать и разные другие заболевания.

— Простуда — она больше от озноба, а не от микробов, если хочешь знать мое мнение, — сказал он внушительно.

Я где-то читал, что грипп вызывается микробами, но не был твердо уверен в этом. И потом — этот человек прихватил меня с собой по собственному почину. Я решил не настаивать на своем.

— Вот я и говорю: видно, напал на меня где-нибудь озноб, — продолжал мой знаток простудных заболеваний. — Проснулся вчера утром — нос весь распух и заложен, голова болит, как гнилой зуб, ломота во всем теле. Ну, я сразу пустил в ход свое старое средство.

Он достал носовой платок и мощно высморкался.

— Слышишь? Уже очищается. Мое средство никогда не подводит.

— Да, — вежливо поддержал я. — Видно, это хорошее средство, раз простуда проходит за одни сутки.

— Лучшего средства нет на свете. Вчера в обед говорю хозяину (я ведь уборщиком работаю в гостинице): «Схватил сильную простуду, говорю, хочу уйти пораньше, полечиться старым своим способом — натереться ворванью».

— Ворванью?! — воскликнул я.

— Ну, да, ворванью. — Мое удивление было явно приятно ему. — Вечером я позвал к себе одного дружка, и он меня всего растер. Потом я надел шерстяные кальсоны и шерстяную фуфайку и лег спать. Вся простуда вышла потом за ночь, и делу конец. Тут простое дело: тепло против холода, ничего больше!

Он свернул носовой платок и положил его в карман.

— Так… Тепло против холода, — проговорил я неуверенно.

— Ну, да. Тепло против холода, в этом вся соль, — заключил мой спутник.

— Понимаю, — повторил я. — Тепло против холода.

Я искоса поглядел в полутьме на моего соседа — он невозмутимо и сосредоточенно вел машину. Дождь по-прежнему швырял брызгами в ветровое стекло, вода просачивалась даже на щиток с приборами, грязь фонтанами летела из-под колес, когда старая колымага подпрыгивала на ухабах. «Странный тип», — подумал я.

— Некоторые принимают аспирин или пьют лимонный сок перед сном, — заметил я лениво, продолжая разговор.

— Аспирин не годится, — презрительно ответил мой спутник. — И всякие другие микстуры, которые расхваливают по радио. Тепло — вот главное. Все дело в тепле против холода, а в ворвани очень много тепла.

— Простая ворвань? — спросил я, озадаченный, и все еще не зная, смеяться мне или нет.

— Почти. Я добавляю эвкалиптовое масло, немного оливкового и еще кое-что — это все снадобья, в которых много тепла. Когда я работал в гостинице в Фернтри-Галли, — он сидел по-прежнему, наклонившись над рулем и зорко вглядываясь в дождливую ночь, — там часто останавливался один человек, коммивояжер фирмы каучуковых изделий. С ним был забавный случай. На передней веранде сидело много народа. Ночь была душная, все поснимали пиджаки. Делать мне было нечего, и я тоже пристроился в углу и слушал, как этот тип заливался соловьем. Форменный всезнайка. Он толковал насчет того, какое большое будущее у, каучука, и о всяких международных делах, и о скачках, мало ли о чем. Послушать его — профессор по всем наукам; хотя, думается, неплохой малый, только силен трепаться. Ну, ладно, на дворе сильно похолодало, все, вижу, надели пиджаки, кроме этого каучукового коммивояжера. Я подумал — парень обязательно схватит простуду, если не побережется.

— И что же случилось? — спросил я.

— Ясно, схватил простуду как миленький. Назавтра утром смотрю — нет его за завтраком. Поднимаюсь к нему в комнату, стучу. «Войдите», говорит. Я вхожу. Вижу — совсем плох. Стонет, охает, весь в поту, сморкается. «Что случилось?» — спрашиваю. «Не знаю, отвечает, но мне скверно». — «А помните, вы сидели ночью на веранде без пиджака? И не надели его, когда стало холодно, а?» — «Да, говорит, как будто так оно и было». — «В том-то и штука, — говорю я ему. — Но ладно, я вас поставлю на ноги». Тут я побежал вниз и принес мою ворвань.

— И что же, помогло? — поинтересовался я.

— Я тер его и тер, пока он с ног до головы не стал красен как рак. Когда я кончил, ему вроде стало лучше, но сам я выбился из сил. «Есть у вас шерстяное белье?» — спрашиваю. «Нет». Тогда я ему одолжил свое. «Хотите позавтракать?» — говорю. «Нет аппетита». — «Обязательно надо подкрепиться». И я принес ему двойную порцию яичницы с ветчиной. Через два дня он был здоров как стеклышко!..

«У этого типа не все дома», — решил я про себя.

— И знаешь, — продолжал он как ни в чем не бывало, — однажды я тем же способом — тепло против холода — вылечил одного человека от воспаления легких.

— Почему бы и нет? — пробормотал я, еле удерживаясь от смеха.

— Да, — сказал мой спутник гордо. — Этот малый тоже жил у нас в гостинице. Встал однажды утром с сильным ознобом. Его лихорадило и всего разломило. Я уложил его в кровать, мигом притащил мою ворвань и одел его в шерстяное белье. Он тоже не хотел есть, но я его заставил. Я ведь не верю этим врачам, когда они думают, что голодом можно выжить лихорадку.

— И он поправился?

— Еще как! Через пару дней вышел на работу.

— А ты уверен, что у него было воспаление легких?