— Не берись за старое, Ларри. Уж теперь, если что пропадет, я знаю, где мне искать! Но ты только не берись за старое, и мы с тобой прекрасно поладим.

— Дурак я, что ли?

— Погоди, с тебя еще собьют спесь.

— Ладно, ладно. Вот сделаю что-нибудь, тогда и читай мне проповедь.

И очень довольный собой, Ларри повернулся и гордо зашагал на почту — позвонить Сэму и Коре.

С Сэмом было легко. Вот кто совсем не изменился. Тот же неторопливый насмешливый голос, та же манера все превращать в шутку. «Надеюсь, мой дорогой, путешествие по Европе доставило тебе удовольствие». Путешествие по Европе — вот это здорово! Только Сэм мог так сказать. Но если уж на то пошло, то не ему бы говорить об этом. Самого чуть было не накрыли в ту ночь. О’Рейли еще доберется до Сэма, если только он не бросил это дело. Ларри не хотелось идти с ним на футбольную тренировку. «Хватит с меня на сегодня этих баранов, — думал он. — Уехать бы на мотоцикле с Корой куда-нибудь подальше». Но от Сэма так просто не отвертишься, — лучше уж отделаться сразу. Но только не пить. С этим кончено. Удастся ли еще уговорить Кору не ходить сегодня на танцы?

— Пойдем, ах, черт побери. — Ларри показалось, что она не очень обрадовалась, но ведь она всегда бывает сдержанна, когда говорит из конторы.

Ругань, которой разразилась его мать, когда он опоздал к обеду, привела его в хорошее настроение.

— Заткнись, — сказал он ей любовно. — Если не перестанешь меня пилить, я уеду обратно в Берсталь.

Она засмеялась, и они отправились вместе осматривать мотоцикл. У Ларри забилось сердце при виде машины, которая даже в этом темном, пыльном сарае блестела, словно серебряная. Ему вспомнились прогулки с Корой, жаркие летние дни у реки или на морском берегу, ночные поездки, когда он один несся по шоссе мимо убегающих назад изгородей, разрывая темноту светом фар. Он завел мотор и, когда вошел Сэм, уже сидел в седле, счастливый, как ребенок.

— Садись, — весело скомандовал Ларри, и они умчались, а мать, стоя в дверях, бормотала им вслед:

— Вот дурачье, молокососы.

Не успели они побыть на поле несколько минут, как Ларри подумал то же самое. Он так мечтал быть вдвоем с Сэмом, так много нужно было рассказать ему о том, что он видел и пережил «там», — так много, что никому, кроме него, не расскажешь. Весь этот год, когда что-нибудь случалось, он думал: «Не забыть рассказать Сэму». У него было такое чувство, будто он отбывает срок за двоих, — ведь Сэм был замешан в этом не меньше его. Ему хотелось сказать: «Слушай, Сэм, мне нелегко пришлось и кое-что я понял. Мы просто баловались, как мальчишки, которые воруют яблоки в чужом саду. Но это совсем не то, — во всяком случае, обернулось оно по-другому. Рано или поздно становишься взрослым, вот в чем дело. Пройдешь через то, через что мне пришлось пройти, и тогда начинаешь понимать. Видишь, кто тебе друг, а кто враг; и на поверку выходит, что друзей-то у тебя и нет. Это нужно испытать самому. Я через это прошел и знаю». Он хотел рассказать Сэму, что там с ним делали, и о парнях, которых он там встретил. «Слушай, Сэм, — хотел он сказать, — я теперь кое-что знаю. Я побывал в хорошей переделке, не хуже, чем на войне».

Но где там! Сэму было не до него. Он из кожи лез вон, развлекая приятелей. Может, хотел помочь ему на первых порах, а может, он просто набитый дурак. Ясно было одно — Сэм не хотел говорить с ним, не интересовался его рассказами. Ведь Сэм должен был сам пройти через все это, ведь по справедливости он тоже должен был сидеть, — а вид у него такой, словно он воды не замутит. «Если он еще раз скажет насчет путешествия по Европе, я дам ему в зубы», — подумал Ларри.

Сэм снова повторил свою остроту, и Ларри в бешенстве стал озираться, куда бы удрать. Но парни уже окружили его, жали ему руку, хлопали по плечу, как будто он был героем. Он уже сам шутил о путешествии по Европе. «Как бы не так! — подумал он. — В аду я был, вот где».

Сэм с его свисающими на лоб волосами, пронзительным бабьим смехом и ухмылкой во весь рот был еще хуже остальных дураков. Ларри вдруг захотелось рассказать им про Сэма. «Я из тех, кому не повезло — вот и попался, — сказал бы он, — только если бы некоторые из тех, кто сейчас скалит дурацкие зубы, получили что положено, они бы живо разучились гоготать».

Целый час, пока команда тренировалась, Ларри уныло слонялся возле поля в обществе Боба Вильямса. Правда, Боб все же не был таким, как остальные. Ларри казалось, что Боб относится к нему по-дружески. После их утренней встречи он чувствовал себя с ним более свободно, чем с другими. Боб просто рассказывал ему, что в прошлом сезоне команде было без него тяжело и что все очень рады его возвращению.

— А там тебе приходилось играть? — спросил он.

Господи! Что за идиот! Но с ним хоть можно было разговаривать. К концу игры Ларри уже чувствовал себя совершенно спокойным, как будто он был гостем, которого футболисты пригласили посмотреть игру. И как гость, обязанный поддерживать компанию, он отправился с ними в бар с твердым намерением выпить с Сэмом, угостить всех и уйти. Но потом чувство отчужденности прошло. Он вспомнил, что всегда был первым заводилой и коноводом среди ребят, которого уважали и слегка побаивались. Он выпил залпом несколько рюмок.

— Я мог сбежать, — похвастался он, — мы уже все подготовили, но кто-то слягавил. Мы знаем, кто это сделал; ребята еще доберутся до него. Они сведут с ним счеты.

— С ними, видно, лучше не связываться, а, Ларри?

— Вот именно. Любого с потрохами съедят. А ну, покажите, как вы рады, что я вернулся, — продолжал он. — Пусть каждый пожмет мне руку. Ставлю выпивку. Три виски каждому, кто пожмет мне руку, а кто откажется — изобью. Идет?

— Идет, Ларри, — зашумели они, окружая его.

Он пожал руку всей компании, потом бармену, потом каким-то незнакомым людям, которые рады были бы отказаться, но боялись, что он полезет в драку. Ребятам стало как-то не по себе. Это был прежний Ларри, безрассудный и дерзкий, как всегда, но все же что-то было не так. В том, что он швырял деньгами, угощал направо и налево, не было ничего необычного, но они знали, что это ему не по карману, и не хотели разговоров о том, как он, не успев приехать, попал из-за них в беду в первый же день.

Ларри и сам понимал, что получается как-то нескладно, но уже не мог остановиться. Все приятели стали расходиться под разными предлогами, и Ларри, которому Сэм окончательно опротивел, тоже отправился домой и до чая просидел в угрюмом молчании. Мать грызла его не переставая за то, что он уходит на танцы с Корой, но он знал, что на самом деле это из-за того, что он напился. От пива у него разболелась голова, его тошнило, и он чувствовал себя очень усталым.

Когда после чая Ларри поехал на мотоцикле к Коре, он был снова весел и уверен в себе. Услышав шум мотора, она вышла к воротам, и, обнимая ее, такую милую, теплую и юную, он почувствовал, что вознагражден за весь этот тягостный день, за мучительный год в Берстале.

— Ларри, Ларри, — все повторяла она, смеясь и плача у него на груди. — О Ларри, как долго.

— Значит, ты не сердишься за то, что случилось?

— Конечно нет, — сказала она. — Ведь ты больше не возьмешься за старое?

Он поморщился. Неужели и она заведет эту волынку, когда со старым покончено навсегда и он слишком дорогой ценой заплатил за все, когда любой дурак поймет, что это не может повториться?

— А твоя мать? — резко спросил он.

— Она хочет поговорить с тобой. Ничего особенного, просто поворчит немного — и ладно. — Она сжала его руку. — Ты не обижайся на нее, Ларри.

Мать Коры ворчала довольно долго.

— Послушай, Ларри, мы рады, что ты вернулся. Я надеюсь, это тебя кое-чему научило. Ведь ты больше не возьмешься за старое? Вот что главное. Я с тобой говорю прямо. Я не возражаю, чтобы ты виделся с Корой, если она этого хочет, но ты не должен больше приниматься за старое — говорю тебе раз и навсегда. И если ты бросишь шнырять по магазинам — этого еще мало. Ты должен перестать пить и скандалить. От тебя и сейчас несет виски, и я тебе прямо говорю — мне это не нравится. И еще мне не нравится, что не успел ты приехать, как являешься сюда потихоньку, в последнюю минуту, и тащишь Кору на танцы. Я не запрещаю ей идти с тобой, но мне это не нравится. Прямо тебе говорю.