А Сергей действительно верил, что Семен Мамочкин вернется: не в таких передрягах бывал этот сибиряк. Спустя полчаса Курилов вышел на улицу. Ветерок дохнул в лицо морем и разбудил давнишнюю страсть к морской службе, перенес мысли Сергея на родную Снайперскую улицу, в шумную ватагу босоногих сверстников. Сережка Луганский, его двоюродный брат, Женька Башмаков, Володя Голубев играли в Чкалова, Белякова и Байдукова, а он, Сережка Курилов, прозванный Колумбом, открывал новые материки на бойкой, но неглубокой Алма-Атинке, грезил тельняшкой. Когда «авиации» Снайперской улицы, вставшей на защиту родного неба, становилось трудно в бою, на помощь подоспевали быстроходные «крейсеры» Сережки-Колумба, они открывали огонь по врагу и обращали, его в бегство.

Тогда, на Снайперской, все было легко и понятно: наши не могут не победить. А теперь? Перед тобой настоящий враг. Победишь ли ты его? Ответить на этот вопрос нелегко.

Сергей провел рукой по стволу автомата и, почувствовав под пальцами острые грани колец, с болью подумал: «Заводы не успевают клепать оружие, даже некогда шлифовать и воронить стволы. Трудно приходится рабочим, ох как трудно!».

Он представил себе, как отец, уже немолодой и не совсем здоровый человек, от зари до зари строгает, пилит дерево, точит железо в колхозных мастерских; как мать-старушка, встав вместе с петухами, спешит в поле.

Погруженный в раздумья, он тихонько идет вдоль стены полуразрушенного здания и вдруг натыкается на изгородь маленького цветника. С Невы доносятся залпы орудий, где-то справа на подступах к Ленинграду жаркая перестрелка, а он стоит и смотрит на единственный чудом уцелевший цветок ночной красавицы и никак не может оторвать от него глаз. Нежный, бархатистый цветок среди развалин!

Когда-то, кажется, очень давно, Сергей дарил такие цветы Ане, очень бойкой, со смешными косичками девчонке. Где она сейчас?

Сергей открыл фляжку и полил цветок. Умытый и обласканный солдатской рукой, он засверкал, заискрился в отблеске угасающей зари, словно в каждой его клеточке вспыхнул яркий огонек. Курилов соорудил над цветком укрытие и нехотя побрел назад, в сырой и темный подвал.

Спускаясь по узкому коридору в глубь подземелья, с трудом нащупывая носками ступеньки, он услышал оживленные голоса и смех. Сердце радостно встрепенулось: пришел Мамочкин! Ноги разом побежали по ступенькам с такой легкостью, как носили его по школьной лестнице.

Войдя в подвал, Сергей увидел среди солдат, собравшихся вокруг каганка, сделанного из гильзы крупнокалиберного пулемета, массивную фигуру Семена Мамочкина. К удивлению Сергея, он, вечно молчаливый, вроде сердитый на всех, теперь бойко донимал Хабибуллина.

— Нет, погоди, — гудел его упругий бас, — зеленая твоя душонка. Бывал ты в нашей тайге, видал медвежьи пади, видал? А строганины нашей отведывал?

Хабибуллин, стараясь поддержать веселое настроение людей, вставлял в разговор такие шутки, что от дружного хохота солдат чуть не гас тщедушный каганок.

— Ну, вы, потише, — сердито предупредил Мамочкин и развернул лист письма.

Сергей остановился около бетонного столба и стоял, никем незамеченный в полумраке, слушая письмо Мамочкину от друга-охотника.

Солдаты молчали. Семен обернулся, посмотрел на каждого из них и спросил:

— Ну как, хороша тайга?

Солдаты молчали еще с минуту, затем кто-то тяжело вздохнул, чиркнул спичкой, а весельчак Манан Хабибуллин уже на полном серьезе заговорил:

— Хороша, товарищ сержант, — и сразу переменил тему разговора, — вот только одного не пойму, почему мы сидим? Еще старик Суворов говорил, что лучший метод обороны — наступление.

Сергей смотрел на Хабибуллина и любовался его низенькой, округлой фигуркой, перекатывающейся от одного солдата к другому. Он какой-то весь наизнанку перед людьми. Никогда, кажется, ни одной мысли, ни одного желания не таит от товарищей. Эту черту его характера Сергей приметил в первый же день.

— Да ты, Манан, генералом родился, — подал голос Курилов, — чином только тебя обидели.

Хабибуллин, услышав голос лейтенанта, вдруг растерялся, на полуслове оборвал свои доводы о наступлении, с опаской посмотрел на командира и виновато объяснил:

— Да вот, товарищ сержант, письмо читал.

Он хотел еще что-то добавить, но умолк. А потом вдруг оживился:

— Вам тоже письмо. — Манан вытянул руку с конвертом и, обращаясь ко всем, потребовал: — Танцевать! Ребята, письмо от девушки, — танцевать! Давай музыку!

Курилов не стал противиться, не остановил Манана, хотя и хотелось спросить его, почему тот замял разговор, чего испугался и почему не доверил своих мыслей командиру.

— Танцевать так танцевать, — Сергей прошелся по кругу и увидел на лицах солдат довольные улыбки, а Женька Тахванов ткнул соседа в бок и кивнул головой в сторону Курилова, показывая: смотри, мол, какой у нас общительный командир.

Возбужденные солдаты забыли про костыли друга Мамочкина и продолжали шутить, а может, и не забыли ничего, только хотели казаться веселыми. Сергей присел к каганку и развернул письмо — треугольник со штемпелем «Алма-Ата».

«Милый Сережа, здравствуй! — писала Аня. Курилов прочитал эти слова и прикрыл их пальцами, чтобы никто не увидел. — Ты уж, наверное, на фронте. Я пишу и надеюсь, что моя весточка отыщет тебя»…

Сергей пробежал глазами страницы письма с такой быстротой, будто боялся, что письмо вот-вот вырвут из рук и он не успеет прочесть самого важного, самого интересного. Прочитав последние строчки: «А летать я все равно буду. Вот увидишь, еще помашу тебе крыльями где-нибудь над Берлином…», — он закрыл глаза, представил себе улыбающееся, со вздернутым носиком лицо Ани, косички с вплетенными в них лентами, улыбнулся и прочитал письмо вторично, медленно, по словам, запоминая каждую кудрявую буквочку.

«Милая ты, Аня, — плыли мысли в голове Сергея, — какая ты чудачка. Война в кино и война в жизни совсем разные вещи. Если встретимся, я расскажу тебе, что такое война».

Подумав об этом, Сергей вдруг припомнил, как он сам представлял себе войну, когда ехал на фронт. Тогда, воткнув бритую голову меж запрокинутых рук, слушая перестук вагонных колес, Сергей видел себя на передовой. Ему дадут взвод, и пропитанный порохом ротный скажет: «Держись, мальчик». И Сергей блестяще выполнит свой долг. Он будет разить нещадно танки и пехоту противника. Воодушевленные стойкостью молодого командира солдаты выдержат натиск врага, а Сергея, теряющего сознание, отнесут в медсанбат. Потом придет сам командир полка, а может и генерал. Он присядет рядом с Сергеем на кровать и скажет: «Спасибо, сынок!»

Представлялось Сергею и то время, когда он вернется домой весь в орденах и медалях, будет отнекиваться от рассказов о боевых подвигах и только Ане признается, что приходилось чертовски трудно и было страшно иногда.

— Пожалуйста, полюбуйтесь на него, — капитан Коломеец стоял перед Сергеем, широко расставив йоги, руки в бока, злой и раскрасневшийся от негодования. — Распустил всех, а за него «стружку снимают». Уже темно, а они тут прохлаждаются.

У Сергея защемило сердце, но волю ему он не дал, лишь виновато поднялся и молча вытянулся перед капитаном.

— Почему не докладываешь о результатах дня? Бегать я за тобой обязан, что ли? — продолжал шуметь Коломеец. — Ишь какой хлюст на мою голову выискался! Скоро генерал искать тебя будет. Смотри у меня! Это тебе не в саду яблоки сшибать — это война, — он обвел злым взглядом солдат и напустился уже на всех разом. — В героев опять играете. Почему без касок ходите?