— Совсем опьянел, — сказал он. — Правда, хороший умный народ эти русские, а? — И услышал утвердительный ответ внука.

В последующие дни Баоса готовил снасти на калуг и осетров. У него было около двух десятков острых хватких крючков, надо было их подточить, заменить поводки, поплавки. Но Баоса нынче решил выставить несколько снастей и потому обратился к работнику Холгитона Годо, он мог бы попросить сделать осетровые и калужьи крючки и нанайского кузнеца из стойбища Мэнгэн, но ему не хотелось терять драгоценное время на поездку.

Годо повертел в руках крючок и улыбнулся.

— Это сделать можно.

Годо вытащил из огня кусок огненного металла и ожесточенно начал стучать по нему молотом.

Крючья Годо понравились взыскательному Баосе, он их подточил поострее, закрепил самыми крепкими поводками, заготовил красивые поплавки.

Все приготовления были закончены. Нетерпеливый Богдан несколько раз уже начинал расспрашивать, как ставятся снасти, наживляют ли эти большие крючья и чем наживляют, но Баоса отделывался от внука шутками.

— Терпи, нэку, только терпеливые люди становятся великими охотниками и рыболовами, — отвечал он. — В тайге самый умный — медведь, на Амуре — калуга с осетром.

Наконец он в полдень объявил, что сегодня вечером они пойдут на рыбную ловлю, и потребовал, чтобы Богдан об этом не проболтался никому в стойбище. Богдан не находил себе места, чтобы не сказать лишнего своему другу Хорхою, он встал на лыжи и ушел проверять петли, выставленные на зайцев. Вернулся, когда большое красное солнце садилось за голыми тальниками. Баоса лежал на своем месте и дремал. Богдан обиделся, он решил, что дед разыграл его, что они никуда сегодня не пойдут. Куда же идти, когда за окном сгущались сумерки, наступала скорая зимняя ночь. Мальчик разделся и лег рядом с дедом.

Вскоре Баоса поднялся, разбудил Богдана и потребовал есть. После плотного ужина он сам: наложил пшенную кашу в котелок, сунул туда же несколько кусков юколы и начал одеваться. Женщины не спрашивали, куда собрался старик, глядя на ночь; собрался, значит, надо ему идти.

Вышли на морозный ночной воздух. Баоса остановился возле дверей, прислушался, огляделся вокруг. Богдан тоже оглянулся вокруг, но ничего не увидел. Старик все еще прислушивался, а мальчику казалось, что дед его даже принюхивается. Баоса передал котелок с кашей и юколой внуку, подошел к сушильне, взял пешню и сачок и, не говоря ни слова, пошел на берег. Мальчик побежал вслед за ним, его захватила вся эта таинственность подготовки к ловле калуг и осетров.

— Дедушка, почему крючки не взяли? — спросил он шепотом, догнав Баосу.

— Сегодня они не нужны. Ты никого не видел? — тоже шепотом спросил старик.

— Никого.

Баоса остался доволен и быстро зашагал по дороге, вверх по реке. Богдан еле поспевал за ним, спотыкался о ледяные глыбы, ноги разъезжались по обнаженному льду, и он боялся упасть и рассыпать содержимое котелка. Мальчик видел впереди спину деда, белый снег вокруг, а дальше такая темень, будто кто завесил весь мир черным материалом. Наконец Баоса остановился, опять прислушался, принюхался, отошел в сторону от дороги и начал пешней прорубать лед.

«Как он видит? — удивился Богдан. — В такую темень ногу проткнешь пешней».

Но Баоса уверенно продолжал долбить лед. Когда Богдан начал убирать сачком ледяное крошево, то убедился, что прорубь получилась круглая, ровная, без выступов. Лед был толст, вся железная часть пешни уже исчезала в проруби, а до воды еще не добрались.

Богдан вспотел, догоняя деда, а теперь на морозе быстро остывал. Чтобы не замерзнуть, он прыгал, хлопал руками, потом взял у деда пристегнутый за его пояс топорик и нырнул в густую темноту.

— Ветвистую сруби, — вслед ему крикнул Баоса.

«Ветвистую говорит, а разыщу я, где тальники или нет?» — подумал мальчик. Он постоял, прислушался. Дед продолжал долбить прорубь, мороз трещал в тальниках, то там, то тут оружейным выстрелом ломался толстый лед. Мальчик наугад срубил ветку тальника, на ощупь проверил, много ли ветвей, и поволок ветку к деду. Прошел немного, остановился, прислушался — с верховьев реки по дороге ехали люди, скрипел снег под санями, копыта лошади цокали по льду. Деда не было слышно. Где он, как его найти? Сани приближались. Богдан шел наугад, надеялся выйти к дороге.

— Дедушка, где ты? — негромко окликнул он.

— Здесь я, — откуда-то спереди справа откликнулся дед.

Мальчик зашагал к голосу и вышел на дорогу. В это время внезапно из темноты на белый снег выбежала лошадь с санями и остановилась.

— Эй, ты! — спросили по-русски. — Далеко до стойбища Нярги?

Богдан понял только последние слова, догадался, о чем спрашивали, и признался, что сам не знает, далеко или близко до Нярги.

Баоса, как невидимый дух, появился возле внука и недовольно спросил:

— Что нужно?

— Я хотел спросить, далеко до Нярги?

— Нет, рядом тут.

— А вы не туда идете?

Баоса помедлил с ответом, взял у внука топорик, заткнул за пояс и сказал:

— Собрались идти.

— Садитесь, вместе поедем, места хватит, — добродушно пригласил тот же голос.

Баоса сходил за пешней, сачком и котелком с кашей и юколой, сел в сани, и лошадь потрусила дальше.

— Тут, бари,[40] не скажешь, у кого большой дом, где могли бы мы вдвоем остановиться? Мой товарищ русский.

«Говорит бари, из Найхина родом, — сразу же разгадал Баоса. — Новостей, наверно, много везет».

— Можешь у меня остановиться, у меня места хватит на двоих, — ответил он.

В большом доме не уснули еще, когда вернулись рыболовы с гостями. Женщины тут же соскочили с нар, захлопотали у неостывшего очага, приветили приезжих. Теперь только при свете двух жирников Баоса разглядел ночных гостей, а гости — хозяина большого дома. Русский оказался высоким, худым, без традиционной бородки клинышком и усов, нанай — полная противоположность ему, невысокого роста, коренастый, с быстро бегающими живыми глазами.

Женщины накормили, напоили чаем гостей, постелили постель рядом с Баосой и Богданом. Так вечером Баоса и не узнал, кто такие его ночные гости, куда и зачем едут. «Носит их куда не следует», — сердито думал он. Только утром приезжий нанай сообщил, что едут они в стойбище Болонь, русский учитель там откроет школу и будет учить грамоте нанайских детей, а он на первых порах помогает русскому как переводчик, потому что учитель не понимает нанайского языка.

«Это что же такое? Какая учеба получится, когда дети не понимают русского, а русский не поймет детей, — подумал Баоса и усмехнулся: — Это одно и то же, что бурундук стал бы учить мышь лазить по деревьям, прыгать с ветки на ветку».

Звали нанай Ултумбу Оненко, он окончил в Найхине туземную церковно-приходскую школу, одним из первых нанай научился писать и читать. Баоса с восторгом смотрел на Ултумбу, он прямо-таки гордился им, как родным сыном. Да. Это большое дело, сын рыбака-охотника научился читать и писать! Выходит, у нанай тоже есть способности, они тоже могут овладеть грамотой!

— Пошли в Болонь своих внуков, пусть они учатся, — неожиданно предложил Ултумбу. Баоса сразу замолчал, прикусил язык.

— Нет, Ултумбу, Богдана не могу отдать в школу, — ответил он после длительного раздумья. — Не могу. Мне легче сердце из груди вырвать, чем внука отпустить от себя.

— Он же станет грамотным человеком!..

— Не могу я его отпустить. Не могу.

Гости позавтракали и выехали в Болонь, а Баоса лег на свое место, закурил неизменную трубку и задумался. Он вспомнил, как двадцать с лишним лет так же ездили по стойбищам русские и приглашали детей в тот же Болонь учиться в школе. Баоса не поверил русским, старые мудрые люди говорили, что русские хотят собрать в одну кучу всех детей нанай, чтобы потом легче их было увезти к себе и сделать их русскими. Баоса прихватил с собой обоих сыновей — Полокто и Пиапона — и убежал в тайгу на охоту. Ищите охотника в тайге!