Пиапон решил остаться в халико, но Американ пригласил его остановиться у своего друга.

— Сторожей здесь хватит, — сказал он.

В Сакачи-Аляне было пять рубленых изб, одна из них принадлежала другу Американа Валчану Перменка. На пороге избы гостей встретила русская женщина, вежливо ответила на приветствие и на чистом нанайском языке рассказала, что муж на лодке уехал сопровождать трех незнакомых русских, которые интересовались изображениями на камнях и на скалах возле стойбища.

— Он вот-вот вернется, тут совсем близко, — сказала она и ни за что не отпустила гостей, пока не накормила и не напоила чаем.

«Какая она гостеприимная, будто нанайка», — восхищался Пиапон, прислушиваясь к приятному голосу женщины.

— Видел, какая красавица жена у моего друга? — сказал Американ, когда женщина зачем-то вышла из дома.

Пиапон, сидя за высоким столом на табуретке, огляделся вокруг. Все было как в русском жилье, вместо нар стояли кровати, высокий стол, табуретки и самое привлекательное — сиденья со спинками были сплетены из каких-то белых крепких прутьев. Таких сидений Пиапон не встречал даже в русских домах в Малмыже.

«Жена русская, потому все русское», — подумал он.

После чая гости попрощались с хозяйкой и зашли в соседний рубленый дом. Здесь была такая же обстановка, как у Валчана.

«Сами делают или где покупают», — гадал Пиапон, глядя на мебель.

— Это тоже мой знакомый, Пора Оненко, богач, — шепнул Американ.

Пора, пожилой человек с реденькой бородкой, с хитрыми смеющимися глазками, вышел из-за перегородки, где шумно галдели пьяные голоса.

— А-а, Американ, а-я-я! Какой водоворот тебя затащил в такой радостный день? — обнимал Пора Американа. — Дочка моя родила сына, мучилась, мучилась, да вот шаман Корфа помог ей. Спасибо ему. Садись, садись к столу, и Пиапон тоже садись.

Пора пил водку с друзьями и с шаманом Корфой за перегородкой на обыкновенных нанайских нарах за низеньким привычным столиком. Здесь было все обычное, как во всякой нанайской фанзе, если не считать стоявшего в углу шкафчика с посудой.

Выпив три чашечки водки, Американ стал прощаться, ссылаясь на занятость, обещал вернуться вечером и вышел из дома.

— Не люблю этого хорька вонючего, — сказал он на улице. — Всегда хвалится своим богатством. «Я самый богатый на Амуре нанай! Я самый, я самый…» Где его богатство? Дурак, не знает он, что на Амуре есть нанай богаче его, да только они не хвастаются. Видел у него стулья какие, шкафчик, стол, кровать? Кровать для виду поставил, или, может, молодые на ней спят, а сам на нарах спит. Обожди, хорек вонючий, мы тоже не последние, увидишь.

— Ты тоже о богатстве любишь говорить, — улыбнулся Пиапон, — хочешь разбогатеть, а богатые почему-то тебе не нравятся.

— Много ты понимаешь! Будь богачом, но не хвались.

— Он и не хвалился.

— «Не хвалился», а видел, как важно сидит, как… Одним словом, сволочь он, хорек вонючий.

«Чего-то не поделили, что ли?» — подумал Пиапон.

— А-а, Американ, друг мой самый большой!

У дверей дома Валчана стоял высокий, широкоплечий, с черно-коричневым лицом рыбака, человек. Это был хозяин дома Валчан Перменка. Американ подошел к нему, они обнялись, похлопали друг друга по спине. Потом Валчан по-русски, за руку поздоровался с Пиапоном и пригласил их в дом.

— Катя, талу нарежь, есть приготовь скоренько, — распорядился он и, повернувшись к гостям, продолжал: — Приехали к нам вчера трое русских, двое молодые, а третий, видно, старший, с бородкой остренькой, усами, какой-то обросший, худенький и в очках. Ученые, говорит, мы, а сам интересуется такими безделушками — смешно! Здесь рядом со стойбищем есть большие камни, на них лоси, лица страшные начерчены. На некоторых завитушки точь-в-точь такие, какие наши женщины пальцами рисуют на черемуховых лепешках — дутун.

— Так в легенде же об этом рассказывается, — сказал Американ. — Как раньше на небе три солнца было, было так жарко, что камни были мягкие, как черемуховые лепешки. Вот тогда и сделали эти лица, узоры и зверей. А помнишь, в легенде, два лишних солнца убил ведь первый шаман из рода Заксоров, вот мой друг Пиапон — Заксор. Может, эти завитушки сделали Заксоры?

— Кто знает, — сказал Пиапон. — Легенда говорит, это нанай сделали.

— Теперь никто не помнит, — сказал Валчан, поднялся и принес маленькие фарфоровые чашечки, склянку водки. — Эти русские не нашли валунов, они под водой. Я им показываю, что изображено на скалах, а бородатый сомневается, говорит, это не человеческая рука сделала, это ветры, дожди сделали. В очках, четыре глаза, потому не видит, что это рука человека сделала. Старики рассказывают, что этими лицами, зверями интересовался какой-то приезжий ученый человек, несколько дней, говорят, что-то делал с ними. Умные люди, а безделицей занимаются.

— Если люди издалека приезжают, видно, эти камни цену имеют, — вставил слово Американ.

Валчан усмехнулся, странно посмотрел на друга и ответил:

— Продай их, деньги заработаешь.

— Тяжело везти в Сан-Син, лодка мала.

— А я все же немного денег получил. За то, что возил сегодня на лодке — заплатили.

Хозяин дома и гости пожелали всем родственникам, детям здоровья и выпили водку. Жена Валчана принесла тарелку мелко нарезанной талы из осетрины и опять вышла в летнюю кухонку.

«Будто нанайка», — снова восхитился Пиапон.

— Хватит говорить про камни, пусть ими бездельники занимаются, — сказал Валчан. — Ты, Пиапон, молчальник, наверно, слова от тебя не услышишь.

— Я не видел этих камней, изображений не видел, потому и молчу. Легенды говорят, что птиц и зверей на камнях выбивали нанай.

— Опять о камнях, — поморщился Валчан. — Рассказал бы, где охотишься.

— О, это удачливый охотник, лучший в наших местах, — вставил слово Американ.

— Охочусь, где придется, теперь ведь нет своих охотничьих мест.

— Это верно. Помню, лет десять назад на своем ключе я встретил двух молодых русских, они самострелы расставляли, помню, один был рыжий, другой большой, широкий.

— Где это было?

— По Анюю, в верховьях.

«Неужели это Митрофан с Ванькой были? В тот первый год они поднимались в верховья Анюя».

— По-нанайски говорил широкий?

— Да, он еще спросил, зачем я их гоню, мол, тайга большая, мест много. А ты что, знаешь их?

— Точно не скажу, может другие были, ведь теперь много русских, говорящих по-нанайски.

«Да, это были Митрофан с Ванькой», — подумал Пиапон.

— Русских все больше и больше становится, весь Амур уже заселили, теперь китайцы еще полезли, как муравьи, за ними ползут корейцы, скоро нам, нанай, места не останется на родной реке.

— Хватит места, земля наша большая.

— Хватит, говоришь? Ты что, за то стоишь, чтобы наш Амур другими народами был заполнен, как вода заполняет его осенью?

Пиапон взглянул на Валчана, увидел в глазах злые огоньки и подумал: «Чего человек злится?»

— А что, плохо это разве? Тебе плохо? Ты женился на русской, русский дом построил, на кровати спишь, за столом на стульях сидишь, у тебя в доме чисто, как в домах богатых русских. Это тебе плохо?

— Я не об этом говорил.

— Нет, ты об этом говорил. Если бы не было русских, ты бы и не знал, что можно построить такой дом и так чисто жить. Китайцы и Маньчжурии к нам давным-давно приезжают, наши деды и отцы к ним наведываются, но разве мы где построили дома, похожие на китайские? Разве жили, как живут мандарины? А ты у русских сразу все перенял.

— Хватит лаяться, не забывай, что пришел в чужой дом, — сказал Американ.

— Пусть говорит.

— Не я начал, Валчан сам захотел этого разговора.

— Русские тебе нравятся, потому что ты с ними дружишь, они тебе рубленый дом построили, — проговорил Американ.

— Да, верно ты говоришь, Американ. Я с ними дружу и буду дружить не потому, что дом построили, а потому, что они мне нравятся.

— Женишься на русской? — спросил насмешливо Валчан.