А тем временем шла перепалка между старшим братом Майды и Полокто.

— Ты, Полокто, наш аоси, отдай миром нам сестру, — говорил брат Майды.

Брат Майды перестал кричать, казалось, что он согласен все решить миром, да и держался он уже не столь воинственно, как сразу после прибытия.

— Ты от меня ничего не получишь, понял? Ничего не получишь, ни сестры, ни ее сыновей, ни приданого!

Полокто горячился, он кричал во все горло. Крикнет и оглянется назад, будто спрашивает у Заксоров, правильно он говорит или нет. Многие Заксоры восприняли это как трусость. А на самом деле Полокто искал в своих рядах сыновей. Но их не было видно ни среди Заксоров, ни среди Киле, они сидели возле дома. Майда просила их не ввязываться в драку.

Полокто искал среди своих и брата Пиапона, но его не видно было среди Заксоров.

— Зачем избиваешь нашу сестру? — спрашивал брат Майды.

— Я ее купил, я вам заплатил тори! — кричал Полокто.

Во время этой перепалки собирались люди из других родов: Бельды, Ходжеры, Тумали и других. Они были очень встревожены. Ведь если начнется такая драка, люди могут поубивать друг друга. Возглавлял эту группу Холгитон, но так как сам он не знал, что предпринять, то решил обратиться за советом к Пиапону.

Пиапону не правилось это сборище двух родов, ведь весь этот сыр-бор только из-за одного Полокто, из-за его дурного характера. Пиапон в душе был даже согласен, чтобы немного проучили старшего брата — может, после этого поумнеет.

— Чего тут думать? — хмуро сказал Пиапон. — Если начнут драться, надо нам всем встать между ними. Другого выхода я не вижу. Надо только выйти без палок и шестов.

А на берегу тем временем разгорались страсти. Теперь кричали с обеих сторон все враз, и никто уже никого не понимал.

Кричали прибывшие с братьями Майды молодые охотники, кричали няргинские Киле и Заксоры. Все размахивали палками, но ни одна сторона не осмеливалась нанести первый удар.

— Отец твой был вор! — визжал Ганга. Его можно было бы принять за расшумевшегося подростка, если бы не белые волосы и не глубокие морщины на лице. — Вор, вор! Он у меня украл обоих сыновей. Теперь отобрал внука Богдана!

Ганга размахнулся своей короткой палкой, целя в голову Полокто, но тот ловко подставил свои две палки. Он размахнулся еще раз, и на этот раз его палка опустилась на правое плечо Полокто.

Удар Ганги послужил сигналом к драке. Раздались воинственные возгласы, и зазвенели палки. Ганга продолжал орать, пока Полокто не сбил его с ног одним ударом по голове. Старик со стоном свалился на песок, обхватил голову и заорал диким голосом. На Полокто посыпались удары со всех сторон, правая рука у него повисла плетью, чья-то палка опустилась на его голову, и он упал, потеряв сознание.

А юноши тем временем изощрялись в мастерстве, они разделились на пары, и их отполированные палки блестели на солнце сталью, грохот и звон несся по Амуру.

Тогда люди во главе с Пиапоном бросились между дерущимися и стали их разнимать. Вскоре драка прекратилась. Только Дяпа разъярился так, что начал нападать на разнимавших, потом подбежал к лодке приезжих, перебил все кочетки и начал ломать весла.

— Они отца нашего оскорбили! Зачем над мертвым глумитесь, собаки! — кричал он.

Но и его утихомирили. Подняли Гангу, Полокто, одного из молодых приезжих и отнесли по домам. Майда с плачем встретила братьев, обняла их, потом стала вытирать кровь с лица Полокто, и ее горючие слезы падали на его побелевшее лицо. Только одна Гэйе не унималась.

— Оказывается, ты трус, да и драться умеешь только с нами, — злобно сказала она Полокто.

Полокто тяжело застонал и не ответил Гэйе.

Майда перевязала голову мужа чистой тряпицей, подала попить холодной воды. Полокто стало чуть лучше.

— Где твои братья? — спросил он.

— Приходили, да ушли на берег.

— Что делают?

— Хомараны ставят.

Полокто попросил Ойту привести братьев Майды.

— Правда отберете сестру и сыновей? — спросил Полокто, когда в дом зашли трое охотников.

— Заберем.

— Они согласны?

— Да, согласны.

Полокто закрыл глаза. Он, не открывая глаз, сказал:

— Раз никто в этом доме меня не любит и все согласны уйти от меня, может, мне самому покинуть дом?

Но ему никто не ответил.

И вдруг губы Полокто задрожали, и из прикрытых глаз покатились слезы.

— Останься, Майда, я без тебя не смогу…

Майда испугалась, она никогда не видела, чтобы Полокто плакал.

— Как братья скажут… — проговорила она.

— Братья правы, я виноват… Вы поверите, если я дам слово.

— Ты уже давал слово, — сказал средний брат. — Слово у тебя, как пух тополиный, куда ветер подует, туда и полетит.

— Даю слово, больше ее пальцем не трону. Поверьте мне, и уладим наше дело без дянгианов.

— Сестра старше нас. Если она согласна остаться, мы ничего не скажем против, мы тогда готовы мириться, — ответил старший из братьев. — Но ты должен перед всеми признать себя виновным.

Полокто был согласен на все, лишь бы закончить побыстрее этот разговор. Завтра он признает себя побежденным, признает себя виновным, большой кусок материи, который называется «утиральней лица от стыда», он будет рвать на лоскутки, вытирать лицо и отдавать эти лоскутки всем присутствующим. Это очень стыдно, вытирать стыд лоскутком материи перед толпой. Но что делать? Опозорился на весь Амур, теперь только об этой драке будут говорить по всей великой реке. Стыд, какой стыд!

— Согласен, — выдавил из себя Полокто, — будем мириться.

После побоища с Заксорами Ганга больше не поднялся, рана на голове на четвертый день начала загнивать, и через несколько дней старик тихо и спокойно «ушел в буни». На похороны отца приехал Пота с семьей. В маленькой грязной фанзе Ганга всю ночь горели жирники. В изголовье покойника поставили плошку с толстым фитилем.

Жирник горел ярко, пламя покачивалось из одной стороны в другую, как голова змеи.

— Жил тихо и тихо умер, — говорили в фанзе.

— Заксоры его обижали, обоих сыновей…

— Да, от них же и смерть.

Пота слышал эти слова, ему хотелось возразить, сказать, что не Заксоры виноваты, виноваты дети, он, Пота, и Улуска. Двое сыновей не смогли прокормить одного старого отца. Разве это сыновья! Бывает, что одна дочь кормит престарелых родителей, а двое сыновей, удачливых охотников, не могли… При чем тут Заксоры? Сам Пота после примирения с Баосой мог вернуться в Нярги и жить с отцом, а он вместо этого звал его к себе — на Харпи. Да какой старик на старости лет покинет стойбище, где он родился, женился, родил детей? И Улуска? Разве не мог после смерти Баосы уйти из большого дома. А он вместо этого тоже упрашивал отца переселиться к ним.

После похорон отца Пота собрался домой, но пришлось ему задержаться на день из-за Богдана, который решил остаться в Нярги.

— Пусть остается, зачем его принуждать, — сказал Пиапон, к которому пришли Пота с Идари за советом. — Если человек хочет жить самостоятельно, не надо ему мешать.

Пота в душе давно согласился оставить сына в большом доме, он знал, что насильно увезти Богдана ему не удастся, потому что за мальчика заступятся все дяди и тети. А Идари молчала, она была убеждена, что сын ее остался в Нярги по наущению деда, который и после смерти продолжает мстить ей за побег.

Пиапон поехал провожать Поту с Идари до Малмыжа, где собирался сделать кое-какие покупки. Когда бы ни приехал Пиапон в Малмыж, какие бы у него ни были срочные дела, он прежде всего навещал своего друга Митрофана Колычева.

— Жив? Череп не проломили? — засмеялся Митрофан. Он уже слышал о побоище в Нярги.

— Жив, — смеялся в ответ Пиапон.

— Чего это вы подрались?

— Братья приезжали отбирать Майду, жену Полокто.

Митрофан обнял друга, похлопал по плечу. Надежда уже ставила на стол еду, бегая от печи к столу, расспрашивала о семье, просила рассказать о побоище между Заксорами и Киле, удивлялась, что дрались сосед с соседом, хороший друг с закадычным другом.