Когда сели за стол, поели и выпили, Митрофан сказал:

— Знаешь, друг мой Пиапон, меня чуть не забрали в солдаты да не отправили на войну. Вот там уж война так война, не то что ваша — палочная, там пушками, ружьями люди воюют.

И Митрофан начал рассказывать другу, как начиналась мировая война.

— Наш русский царь, германский царь, аглицкий царь, да всякие другие цари, да мало ли их расплодилось на свете, хотят всю землю между собой поделить. Делили, делили, а поделить не могут, каждый хочет пожирней кусок, да побольше ухватить. Если умом не смогли поделить, то решили силой, вот и началась война. Вот она откуда. А тут всякие приезжали и говорили: «Мы воюем за веру, за отечество, за батюшку царя». Я верил им, хотел воевать, защищать русскую землю. На самом деле это все обман, это мне мои друзья ссыльные растолковали, я бы своей головой ничего не понял. Говорю тебе, это умные люди, все законы знают. Они меня и от солдатчины освободили. Отец старик, больной, один кормилец, семья большая, — говорили они. — Какие-то законы разыскали. Хорошие люди.

«Хорошо, когда рядом умные и хорошие люди живут», — подумал Пиапон. Он считал Митрофана тоже умным другом. Только не мог ему поверить, что целые народы воюют друг против друга, чтобы разделить землю. Зачем им земля? Пиапон, сколько живет на свете, никогда не задумывался о земле, вокруг его столько было земли, сопок с тайгой, озер, рек и, все это общее, кто хочет, где хочет, там и рыбачит и охотится. Он сейчас совершенно уверен, что зря в старое время нанай имели свои охотничьи угодья. Зря, это было ни к чему. Когда нет своих угодий, бродишь, где пожелает твоя душа, и столько новых мест узнаешь — радость одна! Да и ссоры никакой. Раньше бывало, если кто набредет случайно на чужой участок, то хозяин уже недоволен, может даже убить. Война, и только. Нет, все же хорошо, что не стало у охотников собственных участков.

— Они делят земли, а простой народ кровь проливает, — продолжал Митрофан. — Вот какие эти цари и всякие короли.

После чая Пиапон собрался в лавку Саньки Салова.

— О, Пиапон, у Саньки швейные машины есть, он недавно привез, — сказала Надежда. — Ты купи жене, вот она обрадуется, да дочери тоже. Купи, Пиапон, обязательно купи, а то вас всех обшивать, рук не хватит.

«Может, Дярикта и правда обрадуется, если ей купить такую машину?» — подумал Пиапон.

Митрофан пошел провожать друга. Санька встретил их, как встречают долгожданных гостей. Лавка его расширилась, Пиапон заметил возле лавки новый приземистый амбар, за прилавком стоял приказчик. Амбар, полный товаров, помощник — приказчик, лесопильный завод в Шарго, зафрахтованный пароходик с баржой, рыбный промысел на Амурском лимане. Растет Санька, крепнет купчишка!

— Как поживаешь, Пиапон, как здоровье? — спрашивает Санька по-нанайски, да так ловко говорит, от нанай не отличишь.

— Хорошо, Саня, хорошо, — отвечает Пиапон.

Пиапону нужно было купить материю женщинам на халаты.

— Ты ему швейную машину кажи, — попросил Митрофан.

Приказчик принес машину и лоскут синей китайской дабы. На глазах Пиапона приказчик прострочил, да так, что все нанайки-мастерицы залюбовались бы.

— Да, хороша! — воскликнул Пиапон и стал торговаться.

Машина стоила дорого, и меха у него не хватило.

— Ну, ладно, отдам тебе в долг, — согласился Санька.

Пиапон купил нужный ему материал, взял машину и засобирался домой. Вернулся он в Нярги к вечеру. Встречать его вышли зять и обе дочери. Пиапон отдал им куски материи, подарки, а сам осторожно поднял обеими руками машину на грудь и понес.

— Отец, что это такое? — спрашивали дочери.

— Дома увидите, — смеялся в ответ Пиапон. — Мира, как твое здоровье?

У дверей их встретила Дярикта. Она пропустила мужа с его ношей вперед и с любопытством последовала за ним.

Пиапон торжественно поставил машину на нары и снял с нее футляр. Дярикта погладила машину и от удовольствия зацокала языком.

— Это вам всем женщинам, это продолжение вашей руки, — сказал Пиапон. — Дайте лоскуток материи.

Когда принесли лоскуток материи, он свернул его, зажал ткань и начал крутить ручку. Стежка за стежкой побежали по ткани. Дярикта нагнулась над лоскутом, разглядела стежки и ахнула.

— О-е-е-е, да как так можно, а? — спросила она, не обращаясь ни к кому. — Да, как так можно? Без рук, без пальцев.

— Ну-ка, посоревнуйтесь все втроем с этой машиной! — смеялся довольный Пиапон.

— И все можно шить? Халаты, рубашки, штаны? — спросила Дярикта.

— Все, все можно шить, — улыбался Пиапон.

— Отец, а кожу возьмет? — спросила Мира.

Пиапон этого не знал, ни Санька, ни Надежда не говорили об этом. Пиапон прикинул, игла тонкая, может не выдержать, да и кожу шьют только лосиной жилой, а ее не намотаешь на катушку.

— Нет, кожу не возьмет, — уверенно ответил Пиапон после этих умозаключений.

Дярикта достала из сундука недошитый халат и тут же принялась на машине дошивать его. Не успел Пиапон выкурить трубку, как набежало полный дом женщин и молодух. Каждая из них хотела потрогать, покрутить машину. Дярикта дошила халат под наблюдением десятка пар глаз и разрешила женщинам удовлетворить свое любопытство. Одна за другой садились женщины за машину, некоторые сбегали домой за материей, когда Дярикта заявила, что она не запасла для них лоскутков.

— Да, это машина! — восхищенно воскликнула одна швея.

— В Малмыже купили? У Салова? Завтра же погоню своего, если не купишь, скажу, не буду с тобой жить, — смеялась какая-то молодуха.

— Тебе купит, он удачливый охотник, а наш откуда возьмет столько дорогих шкурок? — вздыхала пожилая женщина.

— И правда, где нам столько достать, есть-пить надо, да детей много.

Тем временем машина все крутилась и крутилась, игла молнией блестела, ободок сверкал никелем. Но вдруг машина перестала класть ровные стежки и совсем отказалась шить.

— Сломали чужую дорогую вещь, — сказали горестно женщины.

А сидевшая за машиной оправдывалась:

— Я ничего не делала, я, как и все, только крутила ручку. Неужели она сломалась?

Дярикта подошла, покрутила за ручку — строчка не ложилась. Тогда позвали Пиапона, он покупал, он привез, должен понимать. Пиапон покрутил за ручку, потом открыл какую-то задвижку и вытащил челнок-оморочку. Челнок-оморочка была пуста. Надо ее заполнить ниткой, и машина снова будет шить. Но Пиапон забыл, как заряжают челнок-оморочку.

— Сломалась, да? Совсем сломалась? Не будет больше шить? — осаждали Пиапона женщины.

— Нет, не сломалась машина, вот эту оморочку надо ниткой заполнить, но как ее заполняют, я забыл, — как всегда честно признался он. — Завтра, послезавтра будет шить, я вызову Митрофана и его жену, они научат, как заполнять эту оморочку ниткой.

На следующий день он наказал ехавшим в Малмыж рыбакам, чтобы попросили Митрофана и его жену приехать в Нярги. А еще через день напротив дома Пиапона пристала лодка Митрофана.

— Что случилось? — басил Митрофан, вылезая из лодки. — Все здоровы? А мы уж с Надей перепугались.

— Все хорошо, — улыбаясь ответил Пиапон, вводя их в дом.

Надежда впервые была в новом доме Пиапона, и ее неприятно поразила обстановка: прокопченные потолок и стены, дымящийся очаг, сложенный из камней и обмазанный глиной, длинные нары, все как в фанзе. Она считала, что, переехав в новый рубленый дом, Пиапон зажил по-новому, чисто.

Надежда вытащила гостинцы: сметану, масло, большой рыбный пирог и мягкие шанежки. Дярикта принимала гостинцы и удивлялась кулинарному мастерству русских женщин. Ведь у них под рукой такая же мука, какая есть у Дярикты, дрова у них такие же и огонь такой же, но как они пекут такие вкусные вещи? А Дярикта умеет только печь пресные лепешки на огне, да поджаривать на рыбьем жиру.

— Отец Миры, помоги мне поговорить с Надей, — попросила она Пиапона. — Спроси, как она запекла целые куски рыбы в тесте, сперва их отваривают и заворачивают в тесто или кладут сырыми?