Парфений сообщил своему начальству об албазинцах, живущих в Кульдже, в надежде, что потомки русских людей получат покровительство России и к ним будет отправлена духовная миссия. К письму Парфения были приложены записки П. Г. Уфимцева. Эти документы и были найдены М. Б. Гренадером в Саранском архиве.

Я старался узнать о дальнейшей судьбе Порфирия Глебовича Уфимцева — остался ли он в Томске, уехал ли к себе в родной Гуринск, но в архивах не удалось найти никаких свидетельств на этот счет. Зато в некоторых исторических источниках я нашел данные, подтверждающие достоверность рассказов Уфимцева об албазинцах в Кульдже. Вот некоторые из этих свидетельств..

В свое время В. Г. Короленко издал замечательную книгу Г. Т. Хохлова «Путешествие уральских казаков в „Беловодское царство“». В ней черным по белому написано о пекинских албазинцах: «Китайцы, подозревая возмутителей, осудили немногих к казни и до пятидесяти более бунтовавших высланы в Кульджу».

Около 1886 года Кульджу посетил один из искателей легендарного «Беловодского царства», казак Анисим Барышников. Он заявил, что ему в Кульдже «встречались несомненные признаки христианских людей». Это относилось к албазинцам, обнаруженным сорок два года до этого Порфирием Уфимцевым.

Меня никогда не оставляла надежда, что рано или поздно я еще хоть что-нибудь узнаю о судьбе кульджинских потомков албазинцев.

Однажды я сидел в библиотеке Дома творчества писателей в подмосковной Малеевке, разбирая кипы журналов чуть ли не столетней давности. В руки попался сто тридцать седьмой том «Русского вестника» за 1878 год. Сразу бросился в глаза заголовок: «Первые известия о русских в Кульдже и присоединении к России Киргизской степи. Рукопись инока Парфения, сообщенная Д. Ф. Косицыным».

В небольшом предисловии Д. Ф. Косицын рассказал, что ему были переданы бумаги Парфения, скончавшегося, как видно из дальнейшего текста, после 1875 года.

Д. Ф. Косицын приводит выдержки из записок монаха-путешественника. Снова мелькают знакомые имена Самсонова и Уфимцева, повторяется рассказ семипалатинского вожатого караванов о его встречах с внуками и правнуками албазинцев в Кульдже, о русских людях, затерянных в глубинах Средней Азии.

Однако в этих заметках Парфения были и некоторые подробности, отсутствующие в рукописи П. Г. Уфимцева, переданной Парфению в 1851 году в Томске. Есть, например, описание приключений Уфимцева во время его похода из Семипалатинска в Кульджу через «Семь рек» в 1845 году, более подробно изложена история вынужденного знакомства его с султаном Кенесары Касимовым.

Но самое ошеломительное известие Парфений приберег к концу. Он сообщил, о переселении кульджинских албазинцев на русскую землю, в новый город Копал!

В 1847 году, спустя год после путешествия Уфимцева в Кульджу, у подножия Джунгарского Алатау выросли стены укрепления Копальского, будущего города Копала (кстати, героическая история его основания еще ждет своих исследователей).

Парфений пристально следил за ростом Копала. Как церковный деятель, он заботился о посылке в новый город духовных лиц из Томска. Когда же в 1871 году русские войска заняли Илийский край и разместились в Кульдже, ученый монах снова вспомнил о судьбах кульджинских албазинцев.

В начале 70-х годов Парфений встретил в Москве русских купцов, посетивших Семиречье.

«Они рассказывали, — пишет Парфений, — что новый город назван Копал, и все русские и албазинцы из Кульджи выехали в Россию и поселились в Копале, все крестились, надевали русскую одежду и ходят по-русски, говорят также по-русски и пожелали в казаки, многие поселились особыми слободами, по-тамошнему выселками».

Так вот как замкнулся круг скитаний албазинцев!

Проверяя замечательное свидетельство инока Парфения, я обратился к печатному труду семипалатинского историка Н. А. Абрамова «Город Копал с его округом». Там приведены цифры о населении Копала в начале 60-х годов. Среди жителей города числились четыреста «заграничных выходцев» (бухарцы и ташкентцы показаны отдельно). По-видимому, среди этих четырехсот пришельцев и находились потомки албазинцев, возвратившиеся на землю предков одновременно с «чалоказаками» — российскими выходцами, заброшенными судьбою в страны Средней Азии и тоже вернувшимися в те годы на родину.

В 1878. году, когда Д. Ф. Косицын напечатал в «Русском вестнике» рукопись Парфения, с этим журналом был тесно связан Ф. М. Достоевский. Великий писатель работал тогда над «Братьями Карамазовыми», отсылая роман частями в редакцию «Русского вестника».

Образ Парфения владел воображением писателя, он ценил в произведениях «афонского инока» прежде всего поэтичность и простоту описаний его странствий по Востоку.

В то время Ф. М. Достоевский задумал написать роман «Житие великого грешника» и намеревался сделать Парфения одним из главных героев этого большого повествования — «рядом с Пушкиным, Белинским и Чаадаевым», как пишет об этом Л. П. Гроссман, биограф Достоевского.

В августе 1879 года Ф. М. Достоевский послал в «Русский вестник» рукопись шестой книги второй части «Братьев Карамазовых».

«Эта глава, — писал он в сопроводительном письме, — восторженная и поэтическая; прототип взят из некоторых поучений Тихона Задонского, а наивность изложения — из книги странствий инока Парфения».

После всего этого нельзя сомневаться в том, что Федор Михайлович читал в «Русском вестнике» рассказ семипалатинского водителя караванов Порфирия Уфимцева в изложении Парфения, которому создатель «Братьев Карамазовых» уделил столько внимания.

В 1851 году в глухом Селенгинске, вблизи китайской границы, умер декабрист Константин Петрович Торсон. Он был похоронен на берегу быстрой Селенги, неподалеку от каменных курганов древних обитателей Забайкалья.

Константин Торсон окончил Морской корпус и вскоре прославился как искусный и неустрашимый флотский офицер. В 1819 году на него обратил внимание начальник русской экспедиции в Антарктику капитан Ф. Ф. Беллинсгаузен. Он зачислил лейтенанта К. П. Торсона в состав экипажа шлюпа «Восток».

В конце 1819 года русские корабли, находясь на дальнем юге Атлантического океана, подошли к земле с неприступным каменным берегом. Высокий остров находился на 56°44′18′′ южной широты и был покрыт снегом. Землю назвали в честь Торсона и лишь после событий 1825 года ее стали обозначать на картах под именем острова Высокого.

Торсон не раз высаживался на коралловые атоллы Океании, исследуя животный и растительный мир зеленых архипелагов. В 1820 году при приближении корабля к островам Россиян, он стоял на вахте и успел заметить кипевший у берега пенный бурун. Благодаря его бдительности крушение «Востока» было предотвращено.

Во время стоянки на Таити лейтенант Торсон руководил заготовкой съестных припасов для кораблей и наблюдал за меновой торговлей с туземцами, не допуская во время мены попыток даже малейших злоупотреблений. Он раздавал подарки островитянам и вел с ними переговоры. Помаре, король острова Таити, подарил Торсону дорогие ткани местного изделия.

В порту Джаксон (Сидней) на мысе Русских была устроена астрономическая обсерватория. Торсон участвовал в работах корабельных астрономов. Такие же научные наблюдения проводились и во время стоянки кораблей в бухте Рио-де-Жанейро, где обсерватория была оборудована на берегу Крысьего острова.

Исследуя лежавшие к юго-востоку от Тасмании остров Макуори, где сосредоточивались промыслы морских слонов, лейтенант Торсон добыл там животных и птиц для коллекций.

После возвращения на родину К. П. Торсон занялся изучением положения русского флота, который находился тогда в самом плачевном состоянии. Маркиз де Траверсе, занимавший пост русского морского министра, и его преемник Моллер развалили флот и подорвали морские силы великой державы. Среди русских моряков существовало убеждение, что это было сделано вполне сознательно по указке Англии.

К. П. Торсон со свойственным ему трудолюбием и обстоятельностью собрал детальные данные о состоянии русского морского флота и предложил свои способы для исправления многолетних «ошибок». В частности, он взялся оборудовать в качестве показательного судно «Эмгейтен».