Далее Рассохин поместил в своей рукописи нечто вроде биографического словаря о китайских императорах вообще — плод упорного и вдумчивого изучения десятков, если не сотен, китайских книг и рукописей. Вероятно, в Пекине Рассохин был вхож в библиотеку, собранную грудами императора-писателя Кан-си. Это огромное книжное собрание находилось при Ученой коллегии, и доступ туда был открыт далеко не каждому. Но мы знаем, что Илларион Рассохин в Пекине пользовался особым покровительством Трибунала внешних сношений и ему даже поручали обучение молодых китайцев русскому языку. Об этой русской, «рассохинской». школе в столице Китая пока ничего не известно.

Сокровища библиотеки Кан-си, очевидно, были основным источником знаний для Рассохина. Ко времени его пребывания в Пекине знаменитая библиотека насчитывала до десяти тысяч книг. Она была разделена на множество отделов, облегчающих поиски книг и рукописей.

Рассохин, конечно, не мог обойтись без «Кан-си цзы дянь» — огромного словаря, изданного в царствование Кан-си, или «Ду-мынь цзи люэ» — исторического очерка постройки крепостных ворот Пекина и сочинения о состоящих из маньчжур войсках Багряного и Лазоревого флагов.

Сведения о жизни и трудах И. К. Рассохина пришлось собирать по крупицам. Поэтому казанская рукопись № 1550, занесенная в описи университетской библиотеки, справедливо представляется мне подлинным самородком среди этих крупиц. Она еще ждет своего исследователя.

Остается рассказать о жизни и трудах Рассохина после его возвращения из Пекина. Искушенный в китайских делах, русский прапорщик в 1741 году числился переводчиком и преподавателем китайского и маньчжурского языков при Академии наук в Петербурге.

В этом же году он просил себе в помощники «крещеного китайца» Федора Петрова (Джогу), жившего в то время в Москве… Но вместо Джоги к Рассохину послали четырех «солдатских детей», в числе которых были Леонтий Савельев и Яков Волков. Их было велено обучать китайскому языку. Правой рукой Рассохина с этого времени сделался Иван Пухарт, года три проживший под кровлей русской миссии в Пекине. Через пять лет солдатские дети, одолев китайскую грамоту, свободно читали книги и рукописи, привезенные из-за Великой стены. Федор Петров-Джога, в свою очередь, обучал чтению иероглифов другого русского китаеведа — Алексея Леонтьева.

Впоследствии Рассохин вместе с учеником почтенного Джоги перевел «Маньчжурскую историю».

Около 1750 года промелькнуло известие о том, что Илларион Рассохин закончил составление «Разговорника» на русском, маньчжурском и китайском языках. В то время он совмещал свои ученые занятия со службой в Книжной палате — так называлась книжная лавка Академии наук, помещавшаяся на Васильевском острове. Тогда же в первом русском научном журнале «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие» были напечатаны некоторые его труды, в том числе «Известие о шелковых заводах в Китае».

По всей вероятности, Илларион Рассохин в те годы был живым справочником по китайским делам. С ним должны были советоваться, когда в Пекин отправлялись с торговыми караванами ученые монахи и светские ученики знаменитой Пекинской миссии. В 60-х годах XVIII века в Пекин ездили русский посол Василий Татищев, полковник Иван Кропотов, Федор Бакшеев. Последний стал известен потом как составитель первого маньчжурско-русского словаря, оставшегося, как и многие труды наших первых знатоков Китая, в рукописи. В последние годы жизни Иллариона Рассохина для деятельности в Китае готовились такие его последователи, как Алексей Агафонов и Александр Игумнов.

Алексей Леонтьев, побывав в Пекине, вывез оттуда разные книги и рукописи, в том числе и книжку «Депей Китаец», которая была переведена Леонтьевым и вышла в 1771 году, когда Рассохина уже не было в живых. Проведя десять лет на русском подворье в Пекине, Леонтьев перевел «Четырехкнижие» Конфуция, труд о происхождении маньчжуров и книгу по географии Китая. Это были героические годы русского китаеведения, и, рассказывая о Рассохине, нельзя не вспомнить о его современниках и продолжателях. Они, в свою очередь, были предшественниками величайшего русского знатока истории и культуры Китая — Иакинфа Бичурина.

Скудные сведения о Рассохине обрываются на 1762 году. В это время он еще состоял переводчиком при Академии наук. Есть предположение, что он умер около 1770 года, прожив на свете 50 лет.

…Все началось с того, что в 1747 году в Нежин приехал купец Иван Шереметцов, родом из города Севска, что в Орловской губернии. Севск славился торговлей конопляным маслом, пенькой, паклей.

У Шереметцова были кое-какие деньги, которые он намеревался вложить в выгодное дело. В Нежине в то время находился грек Дмитрий Цыпоев. Познакомившись, оба купца объединили свои капиталы, и бывалый грек поехал для торговых дел в Персию, но там пропал без вести.

В 1760 году в Россию прибыла сестра Цыпоева и заявила в Коммерц-коллегии, что ее брат в 1755 году умер, и не в Персии, а в далекой Индии. Гречанка появилась затем в Севске и Нежине и вручила местным магистратам указы из Петербурга. Указы повелевали отыскать капитал и пожитки Цыпоева в Индии.

Ивану Шереметцову тоже хотелось вернуть свою долю, вложенную в общее торговое дело. С этой целью он вошел в соглашение с купцом Николаем Ивановым Челобитчиковым из Трубчевска, который подрядился ехать в Индию.

Весной 1760 года Челобитчиков двинулся в путь через Киев, Яссы, Бухарест и вскоре очутился в Константинополе. В 1761 году он двинулся из Турции в Месопотамию, затем плыл по Тигру до Багдада, а далее пошел сушей до берегов Евфрата. Там он сел в почтовую лодку и добрался на ней до Бассоры. Оттуда открывался прямой корабельный путь «Персидским заливом в Большой океан в Бангальское владение, до назначенного мне города Кальката», — писал впоследствии сам Н. И. Челобитчиков.

Вскоре он очутился в Калькутте, где узнал, что грек Дмитрий Цыпоев действительно умер там в 1755 году. В тот год восставший в Калькутте народ лишил англичан их капиталов и имущества, и только спустя два года английские купцы утвердились здесь снова.

Челобитчиков стал хлопотать перед английским губернатором о возмещении ему убытков. И хотя все векселя и торговые бумаги Цыпоева исчезли, купцу удалось вернуть часть цыпоевского наследства.

Три года пробыл Челобитчиков в богатом и шумном индийском городе и, порядком истратившись, решил двинуться в обратный путь. В Бенгальском заливе он сел на корабль Ост-Индской компании и отправился в Мадрас.

Вернувшись в Россию, трубчевский купец предпринял в 1765 году «для примечания ост-индской коммерции» путешествие в Малакку, которой в то время владели голландцы. Собрав сведения о торговле в стране пряностей, Челобитчиков проехал в Кантон.

1766 год застал любознательного путешественника на острове Святой Елены, где в порту Джемстоун в трюмы кораблей грузили бычьи кожи и китовый ус. Отсюда неутомимый трубчевец направился в Лондон, но долго там не задерживался, решив плыть в Лиссабон, чтоб «снискать лучшее познание о коммерции». Через год путешественник появляется в Гавр-де-Грассе, посещает Руан и Париж.

Из Франции Челобитчиков возвращается в Лондон и в 1768 году заканчивает свои путешествия на берегах Невы, где до этого ни разу еще не бывал.

О скитаниях Н. И. Челобитчикова по земному шару стало известно лишь недавно, когда в Центральном государственном архиве древних актов был найден документ, написанный им лично. Это была челобитная о приеме его в санкт-петербургское купечество. Челобитчиков считал, что накопленные им знания о «коммерциях» в Индии и странах Западной Европы позволят ему быть, как говорим мы сейчас, специальным консультантом по вопросам заграничной торговли.

Мы не знаем, чем кончились хлопоты Н. И. Челобитчикова — остался ли он в «Северной Пальмире» или возвратился в родной Трубчевск.

Но только теперь стало известно, что Челобитчиков побывал в Индии гораздо ранее нашего русского путешественника Филиппа Ефремова; посещение же им Малакки и Кантона в те времена, на мой взгляд, является событием совершенно исключительным.