Возвратившись из Пекина в 1841 году, Антон Легашев сделал отчет о своих трудах. В Петербурге он усиленно ратовал за то, чтобы русские художники обратили внимание на состав китайских красок, отличное качество которых Легашев подробно изучил во время своей жизни в Пекине. Но эти хлопоты художника не увенчались успехом, как не удались и его попытки устроиться на службу в Академию художеств. Вероятно, и в 40-х годах в памяти академического начальства были еще живы воспоминания о «критике», которую в свое время высказал Николай I по поводу работ Антона Легашева.

В 1857 году русская печать весьма тепло вспомнила русского художника, работавшего в Пекине, и А. М. Легашев мог сам читать эти отзывы о своих трудах.

В год смерти Антона Легашева (1865) о нем писала «Иллюстрированная газета» — широко распространенный еженедельник того времени. Впоследствии Д. А. Ровинский поместил заметку о Легашеве в своем известном труде о русских граверах (1872).

Вот, по существу, и все немногочисленные печатные упоминания об Антоне Легашеве, жизнь которого, безусловно, достойна подробного изучения в наше время.

Как получилось, что труды человека, написавшего двадцать шесть исторических картин, отразившего в своем творчестве быт многомиллионного китайского народа, изучавшего в течение десяти лет Китай, остались в полной неизвестности?

Строители одной из крупнейших в мире Братской гидроэлектростанции с признательностью вспоминали имя декабриста Петра Муханова (1799–1854), внесшего свой вклад в дело изучения Ангары.

…Склонность к научным занятиям П. А. Муханов проявил еще в 1823–1825 годах, когда он выступил в печати с очерками о Грузии, Карабахе и Гандже. Перед самым восстанием декабристов в «Северном Архиве» была напечатана открытая П. А. Мухановым рукопись «Необыкновенные похождения и путешествия русского крестьянина Дементия Иванова Цыкулина». Любопытно, что примечания к этим запискам были составлены А. С. Грибоедовым, оценившим скитания Д. И. Цыкулина по земному шару как «удивительный пример ума и решительности простого русского народа».

После декабрьского восстания Петр Муханов долго томился в казематах Петропавловской крепости, Свеаборга, Выборга, Шлиссельбурга, пока не был отправлен в Восточную Сибирь, где его заточили в Читинский острог, а затем перевели на Петровский завод.

В 1832 году декабрист вышел на поселение в Братский острог на Ангаре. Там он прожил десять лет.

Братский острог в то время числился всего лишь «усадьбой» Нижнеудинского уезда. Близ устья реки Оки стояло земляное укрепление, в котором жила горсть казаков, и высились две старинные двухъярусные башни. Деревянная церковка и сотня обывательских домишек ютились близ «крепости» на Оке. В Братском остроге обитало тогда около 950 душ; основное население состояло из ссыльнопоселенцев и отставных служилых. П. А. Муханов писал, что в тридцати шагах от избы, в которой он жил, стреляли сохатых и диких коз.

Друзей у декабриста не было, кроме «одного очень честного и очень умного мужика, который хорошо знает здешний край». С этим ангарским следопытом-охотником П. А. Муханов провел много времени, прилежно слушая рассказы о поединках с дикими зверями. Узник с нетерпением ожидал разрешения выезжать за черту селения. Это случилось на втором году его пребывания в Братском остроге.

Невольно декабрист вел постоянные наблюдения за местным климатом. «Никто не помнит такого глубокого и рыхлого снега…» — писал он в ноябре 1833 года. В последующих его письмах тоже щедро рассеяны данные о погоде, дождях, летних засухах, сроках наступления заморозков. Они перемежаются со сведениями о состоянии сельского хозяйства в Братском остроге.

Из переписки П. А. Муханова видно, что он сразу же, как только добился дозволения посещать окрестности Братского острога, поспешил осмотреть знаменитые ангарские пороги. Он отправился туда на лодке, а вернулся обратно верхом.

«…Пороги опасны, но от самого главного, на котором мы и просидели два часа, можно было бы избавиться небольшим обводным каналом. От этого тридцативерстного перегона почти зависит все сибирское судоходство», — писал П. А. Муханов 26 августа 1833 года. Речь идет, по всей вероятности, о знаменитом Падуне, перегородившем Ангару во всю ширину ее русла.

Надо сказать, что почти одновременно с узником Братского острога его товарищ по сибирской тюрьме Никита Муравьев (1776–1843 гг.) тоже, находясь на поселении в Урике, написал целое сочинение о постройке водных каналов в России. Вероятно, при этом он имел в виду и сибирские реки. Сочинение Н. Муравьева до нас не дошло. Он сжег его после ареста М. С. Лунина.

Если же мы возьмем более раннее время, то в перечне вопросов, которые хотело поставить еще в 1816 году тайное общество «Орден русских рыцарей», мы найдем предложения о постройке каналов Волга — Дон и Волга — Западная Двина. Следовательно, заботы П. А. Муханова об улучшении судоходных условий на Ангаре вплоть до прокладки обводного канала на ее порогах каким-то образом перекликаются с подобными же предначертаниями «Русских рыцарей» и Никиты Муравьева, столь же радевших о пользе для родины.

…Муханов долго добивался разрешения иметь ружье, но не получал его. Декабристу пришлось заняться ловлей рыбы на Ангаре.

«В жизни моей большая деятельность, — рассказывал П. А. Муханов, — ибо я совершенно сделался рыбаком, не схожу с воды». Далее он жаловался на бурную погоду, установившуюся па Ангаре со дня вскрытия реки, писал о своих долгих скитаниях «по лесу и на водах», начинавшихся ежегодно около 1 мая.

Однажды ангарский изгнанник, получив наконец хорошую винтовку, взял рыбачью сеть и пустился в поход «по всем изгибам» Ангары. В этом путешествии он провел две недели. Муханов признавался, что только эти скитания поддерживали тогда его нравственные силы и отгоняли тяжелую тоску одиночества. Можно, однако, думать, что его приятель, зверобой из Братского острога, о котором упоминалось выше, сопровождал декабриста в его плаваниях по Ангаре и прогулках по диким лесам.

Охоту, рыболовство и земледельческие опыты в Братском остроге П. А. Муханов совмещал с научными занятиями. Известно, что он написал там краткую русскую историю, затем с увлечением дополнял «Академический русский лексикон». «…У меня готова шестая сотня слов, пропущенных в труде почтенных мужей», — сообщал декабрист. Он записывал образцы местного говора. Десять лет прожил в Братском остроге этот плечистый человек с большой головой и длинными пышными усами. Вряд ли сейчас можно разыскать ту избу, в которой он проводил студеные зимы, когда вокруг шумел «косматый снегом» приангарский лес.

Память о П. А. Муханове будет жить в новом Братске. Улица декабриста Муханова должна найти свое место в городе Братске, а советские ваятели подумают о том, какой наиболее достойный памятник смогут создать они Петру Муханову — декабристу и исследователю Ангары.

В XIX веке русские моряки немало сделали для исследования берегов Северо-Западной Америки. Они шли от полярных областей Нового Света на юг и доходили до Калифорнии. Первенство в изучении Аляски тогда, безусловно, принадлежало русским.

Осенью 1838 года закончился один из смелых походов, который предпринял Александр Филиппович Кашеваров, уроженец Аляски, по происхождению креол.

В июле того года флотский штурман А. Ф. Кашеваров покинул борт брига «Полифем» и высадился на мысе Лисбурн. Перед отважным моряком стояла задача отыскать путь для кораблей вдоль берегов полярной части материка Северной Америки.

Поход А. Ф. Кашеварова был связан с именем другого знаменитого путешественника — Джона Франклина, который в 1825 году спустился вниз по канадской реке Маккензи и, следуя на запад вдоль полярного побережья, двинулся к крайней северной точке Аляски — мысу Барроу. Кашеваров вступил в почетное соревнование с Джоном Франклином. Посадив участников экспедиции на алеутские байдарки, он поплыл к мысу Ледяному. Производя опись полярного берега Аляски, Кашеваров открыл на 71°13′ северной широты и 155°40′ восточной долготы обширный залив Прокофьева, затем залив Куприянова и мысы Степового и Врангеля. Закончив в невероятно трудных условиях опись этого важного участка северного побережья, Кашеваров вернулся к мысу Барроу.