«…Путь в Бухарию весьма труден, все на верблюдах и песками», — писал Уфимцев в своих заметках.

Посещая Бухару, Ташкент, Самарканд, Коканд и другие города, Порфирий Уфимцев встречался там с потомками русских пленных. Они старались придерживаться обычаев своих дедов и отцов, обучали детей русской грамоте. Но у них ощущалась острая нужда в учебниках и книгах.

В одну из последующих поездок в Среднюю Азию Уфимцев доставил своим русским друзьям книги, закупленные для них на Ирбитской ярмарке.

Возвратившись в Семипалатинск, Порфирий Уфимцев рассказал, что в посещенных им городах Средней Азии он встретил не менее двухсот выходцев из России. «…Наши соотечественники претерпевают душевные скорби и недостатки вне своего благоденственного отечества», — писал о них впоследствии Парфений, ссылаясь на свидетельства Уфимцева.

В 1842 году Порфирий Уфимцев снова, уже в третий раз, отправился в Коканд и Ташкент. В стенах караван-сараев он встретил купцов из Восточного Туркестана и расспросил у них о дороге в город Кульджу.

Тридцать дней шел туда караван Уфимцева. Цель была достигнута. Обратно в Семипалатинск самсоновский приказчик возвращался снова через Коканд и Ташкент.

Через два года С. И. Самсонов решил снарядить караван из двухсот верблюдов для путешествия по кратчайшей дороге Семипалатинск — Кульджа. Но путь этот оказался не совсем коротким и прямым. По причинам, которых Уфимцев не сообщает в своих записках, он избрал более длинную дорогу и появился в Кульдже как бы со стороны… Пекина.

Надо думать, что от Аягуза он пошел на Чугучак, а оттуда стал спускаться на юг, к городу Шихо, через который проходила дорога на Пекин. Там уфимцевский караван свернул на запад, прошел мимо озера Сайрам-нор и, миновав Талкинский перевал, вскоре очутился перед крепостными воротами Кульджи.

В город караван Уфимцева не был допущен. В те времена в окрестностях Кульджи существовал так называемый «Чарбак» — значительное пространство, огороженное частоколом. Внутри «Чарбака» стояли юрты и палатки приезжих торговцев, в свою очередь, тоже огороженные. Внутри этого лабиринта и велась торговля.

В трущобах «Чарбака» произошла удивительная встреча Уфимцева с человеком лет тридцати, по виду совершенным китайцем. Неизвестный знал, что Уфимцев прибыл со стороны России; новый знакомый обмолвился, что он потомок русских людей.

Изумленный Порфирий Уфимцев выслушал рассказ неизвестного. Выдумать все это было нельзя! «Китаец» рассказал, что он — потомок русских албазинцев, живших в Пекине. Дед его не своей волей попал сюда, здесь родился отец рассказчика, а затем появился на свет и он сам.

Уверившись в том, что незнакомец говорит правду, Уфимцев распахнул на себе халат и вытащил из-за ворота красной рубахи нательный крест. Албазинец, плача от радости, стал обнимать Уфимцева. Новые друзья побратались. На следующий день семипалатинскому приказчику привели коня под раззолоченным седлом, и он поехал в гости к потомкам русских людей, жившим в Кульдже.

Кто же такие албазинцы?

В последней четверти XVII века богдыхан Кан-си стал тщательно готовиться к нападению на русскую твердыню на Амуре — укрепление, носившее имя Албазинского острога.

Гарнизон Албазина — служилые люди и казаки — героически защищал крепость. Но в 1685–1687 годах маньчжурским солдатам удалось захватить в плен свыше ста защитников Албазина. Все они были угнаны в Пекин.

Русские люди основали там свою «слободу» возле ворот Дунчжимынь в северо-восточной части города. В «слободе» была Сипайлова улица, начинавшаяся неподалеку от русской Никольской церкви. Албазинцев заставили носить китайскую одежду и зачислили в так называемые «знаменные войска».

Нам известны даже имена некоторых албазинцев. Один из них, Петр Хмелев, бывший подьячий Албазинской приказной избы, попав, как он выражался, в «бусорманскую такую богдойскую неисповедимую адову треклятую челюсть», живя в пекинской русской «слободе», написал научное сочинение, озаглавленное «Записка про Китайское царство». Он сумел передать «Записку» русским послам, посетившим Пекин в 1690 году.

Другой албазинец, Григорий Мыльников, взятый в плен еще в 1683 году, узнав о том, что на родину ему «отпуску не будет», стал устраивать в Пекине мыловаренный завод и торговую баню.

По-разному складывались судьбы албазинцев, но они были крепки в соблюдении обычаев отцов, исповедовали русскую веру, добивались присылки к ним священников из России. Они построили в Пекине Сретенский монастырь вблизи Хойтун-гуаня, или Русского подворья, где известный путешественник Егор Ковалевский в 1849 году застал сто своих соотечественников.

Потомки албазинцев дожили в Пекине до нашего времени, но отдельные потомки пекинских пленников попали в Кульджу. Кульджинский крестовый брат Порфирия Уфимцева уверял, что пятьдесят семей потомков албазинцев были сосланы в Кульджу за поднятый ими бунт.

Произошло это после того, как в захваченном и опустошенном китайцами в 1755 году Восточном Туркестане была построена богдыханская Новая Кульджа, или Хой Юань-чен. Принудительное перемещение части потомков албазинцев в новый город на Или следует приурочить к концу XVIII века, когда богдыхан усилил присылку «знаменных войск» в захваченную страну.

…Кульджинские албазинцы восторженно встречали Порфирия Уфимцева в своих домах. Он изучал их образ жизни, видел, что «живут они исправно, имеют хорошие дома и сады…».

Потомки русских были женаты на китаянках, но в семьях хранились предания о прародине албазинцев, соблюдались обычаи предков.

«Ежели бы было можно, то мы бы все бежали в Россию», — говорили Уфимцеву его кульджинские друзья.

Уфимцев прожил в Кульдже три месяца в постоянном общении с потомками русских людей. Когда самсоновский приказчик собрался в обратный путь, албазинцы проводили его «до поворота в Бухарию», так как он избрал дорогу через Ташкент.

В 1845 году Уфимцев снарядил караван для нового похода в столицу Илийского края, на этот раз — «через Семь рек».

Когда он подошел с караваном к Кульдже, албазинцы вышли из городских ворот ему навстречу.

В этот приезд Уфимцев пробыл в Кульдже почти целый год. Оставшись там на зимовку, он променял семипалатинские товары на чай и стал готовиться к возвращению в Россию.

Весною 1846 года друзья-албазинцы передали Уфимцеву тревожную весть, достигшую частоколов кульджинского «Чарбака»: неподалеку от дороги на Семипалатинск, близ берегов Или, появился мятежный казахский султан Кенесары, стремившийся пробиться в пределы Восточного Туркестана. Албазинцы посоветовали Уфимцеву задобрить Кенесары подарками, поскольку встречи с султаном избежать было нельзя.

Приказчик двинулся к ставке султана. Однако караван свой, обремененный грузами чая, Уфимцев отправил не главной, а окольной дорогой — «ближе к Китаю, между гор».

Уфимцева ввели в белую юрту Кенесары. Стены юрты были завешаны драгоценными кашмирскими шалями, султан восседал па подушке, расшитой золотом. Кругом были видны награбленные им сокровища.

Кенесары принял подарки из рук Уфимцева и завел с ним разговор. Отважный и бывалый вожатый торговых караванов так понравился свирепому султану, что он… предложил Уфимцеву отдохнуть при «дворе» мятежника.

Порфирию Уфимцеву надо было выиграть время! Его караван продвигался к родным пределам кружным путем, и Кенесары об этом не знал. Он милостиво отпустил Уфимцева, а сам приказал своим всадникам догнать караван по главной дороге и разграбить его.

В то время Уфимцев уже спешил по следу своих людей. На половине пути к Семипалатинску он увидел казачьи сотни, мчавшиеся в сторону Илийской долины для преследования грабителя Кенесары. Казаки проводили уфимцевский караван до самого Семипалатинска.

Так закончились известные нам скитания Порфирия Уфимцева по Казахстану, Средней Азии и Восточному Туркестану. В Семипалатинске он расстался с С. И. Самсоновым, поехал в Томск, где и встретился с ученым монахом-путешественником Парфением.