Полицейские сочли случившееся с ней незначительным происшествием. Говорил в основном Оруэлл. Он спросил, в котором часу на нее напали, где она была перед этим и с кем. Нэнси дала ему адрес и телефон Мадлен. Тогда Оруэлл попросил ее подробно описать преступников, и ей пришлось ответить на тысячу вопросов: как они выглядели и что говорили… Она сама удивилась, как хорошо все помнила.

Записывая показания в блокнот, Оруэлл время от времени хмыкал.

Когда Нэнси сказала, что у нее украли чековую книжку, он велел сообщить об этом в банк.

– Да, я уже это сделала. Муж посоветовал.

– А, ну тогда… – протянул Оруэлл. Вид у него был раздраженный, как будто он не понимал, зачем она отнимает у него время, если они сами уже обо всем позаботились.

– Я боюсь, что они могут теперь прийти сюда, – сказала Нэнси.

– Да? – Оруэлл нахмурился и произнес это «да?» таким тоном, как будто ее опасение было начисто лишено смысла.

Нэнси вспыхнула.

– Не было ли каких–нибудь оскорбительных звонков? – спросил Спирс.

– Нет, не было. – «Почти оскорбительный» – сказал ей ночью Тайлер. Это, в сущности, одно и то же. Почему она сделала из этого тайну?

– А камин работает? – сказал Спирс.

– Да, конечно.

– У вас здесь холодновато. Может, включите?

Нэнси зажгла газ.

– Вы включили на полную мощность?

– Да.

Спирс недоверчиво кивнул, подошел поближе к огню, стянув черные кожаные перчатки на кроличьем меху, протянул руки к камину. Глаза у него лихорадочно блестели, а кожа имела какой–то нездоровый оттенок. Может, он болен? Только бы не чем–нибудь заразным!

Оруэлл задал ей еще несколько вопросов, но они показались Нэнси никак не связанными с тем, что случилось. Он спросил, какая обувь была на преступниках. Она не помнила. Может быть, ковбойские сапоги? Нэнси пожала плечами. Она понятия не имела, какие на них были сапоги.

Она спросила, не надо ли ей приехать в департамент и посмотреть фотографии преступников.

– Да, конечно, – без особого энтузиазма ответил Оруэлл, – мы позвоним, когда вам приехать. – Он отогнул манжету и посмотрел на часы.

В понедельник Тайлер пришел домой в начале восьмого. Нэнси приготовила для него свежую стручковую фасоль, печеную картошку, свинину на ребрышках с лимоном. Он спросил о следователях, как прошла встреча. В ответ Нэнси, к своему изумлению, разразилась истерическим хохотом, который быстро перешел в плач.

Накануне Оруэлл позвонил и попросил ее приехать в департамент уголовного розыска на Мэйн–стрит, 312. Он даже предложил прислать машину, но Нэнси отказалась. Ее «БМВ» отправили в ремонт, но она могла приехать и на «мерседесе» с этой отвратительной надписью на номере «Ее игрушка».

Почти три часа она рассматривала лица, которые никогда не увековечат на почтовых марках. Но ни один из насильников, убийц, похитителей, грабителей–взломщиков и растлителей малолетних не показался ей хотя бы отдаленно напоминающим тех, кто напал на нее тогда ночью.

Оруэлл проводил ее к машине, которую она оставила в двух кварталах от департамента. Она открыла дверцу, он протянул ей свою визитную карточку.

– Если вам позвонят, дайте знать, ладно? – И слегка нахмурился, увидев надпись на номере машины.

– Обещаю, – ответила Нэнси. Оруэлл держался за открытую дверцу и чуть не наполовину влез в машину. Его светлые волосы были очень коротко подстрижены, даже просвечивала порозовевшая от мороза кожа. Она повернула ключ зажигания, и «мерседес» издал неприятный ворчливый звук.

Оруэлл улыбнулся и отпустил дверцу.

Нэнси пробралась через переполненную стоянку к будке сторожа. Заплатив четыре пятьдесят за стоянку, она взяла квитанцию, потому что знала: Тайлер о ней спросит. Его бухгалтерия, судя по всему, находила способ списать каждый грош, потраченный Нэнси.

Оруэлл спрашивал, чем и как они угрожали ей, пытались ли посягнуть на ее честь…

Она ответила, что нет, и постаралась, чтобы в ее голосе не проскользнули нотки сожаления. Оруэлл посмотрел в свой блокнот, взглянул на нее, улыбнулся. Не решил ли он, что она пытается заигрывать с ним? Ошибается. Она думала вовсе не о нем, а о том мальчишке.

Чокнутая. Чокнутая, чокнутая, чокнутая.

Вот о чем она думала по дороге домой. И вдруг ее обожгла совершенно дикая мысль: а если бы она увидела среди фотографий лицо собственного мужа?

Она теперь отлично знала, что служитель выуживал из бассейна, – после завтрака она прошлась по двору и наполнила птичьи кормушки.

Фильтры от сигарет. Белые. Такие курил тот мальчик с зелеными глазами и густыми черными волосами.

А один из стульев у бассейна был повернут так, что сидящему были видны окна спальни. Стул двигали – она заметила следы на снегу. И на площадке валялся окурок. А еще три она нашла у бортика рядом с водостоком.

Четыре сигареты. Сколько нужно времени, чтобы выкурить четыре сигареты? Сколько он просидел здесь на стуле в такой холод, наблюдая за домом? По ночам, особенно когда Тайлер задерживался на работе, перед тем как лечь в постель, она нередко раздевалась донага, подходила к окну и смотрела на огоньки кораблей, на город вдали. Это стало своеобразным ритуалом. Обычно она выключала свет, но иногда и оставляла его в спальне.

Что он видел?

И почему она не рассказала Тайлеру о стуле у бассейна, об окурках? Может быть, потому, что тогда он опять позвонил бы в полицию, а ей совсем не хотелось снова видеть у себя в гостиной следователя Спирса, оценивающего ее столовое серебро. А может быть, существовала иная причина?

Где он? Что сейчас делает? Думал ли он о ней, сидя здесь на стуле у бассейна, так, как думает сейчас о нем она?…

Волосы у нее на лобке блестели на свету. Томным движением она провела кончиками пальцев по животу вниз, касаясь себя так, как всегда мечтала, чтобы Тайлер научился касаться ее. С ее губ сорвался тихий стон наслаждения.

Вернувшись в департамент уголовного розыска на Мэйн–стрит, 312, Уиллоус нашел на столе отчет из центра криминалистики и результаты вскрытия, произведенного Кристи Киркпатриком, а также множество маленьких листочков, на которых записывали, кто звонил в его отсутствие. Он начал со звонков. Пять были от его агента по торговле недвижимостью, три – от доктора Янга и больше дюжины – с различных местных радиостанций и телестудий. Последние Уиллоус решил передать констеблю Фишеру, который занимался связями со средствами массовой информации.

Он подвинул к себе папку с отчетом из центра криминалистики.

На записке с требованием выкупа за Кенни Ли не обнаружено никаких отпечатков пальцев, ни других следов, которые могли бы помочь следствию. Но вымогатель совершил ошибку, лизнув обратную сторону марки, когда приклеивал ее на конверт.

Как известно, кровь – не единственная жидкость, по которой можно определить ее группу. В теле человека присутствуют и другие жидкости, которые могут служить индикаторами той или иной группы крови, например, слюна. Это верно по отношению к восьмидесяти процентам населения земли.

У того, кто лизнул марку, эти индикаторы были. Группа крови оказалась редкой. Ее имеют примерно четыре с половиной процента людей.

Понятно, что эта информация была бесполезной, пока не появится подозреваемый. Но даже и тогда Уиллоусу и Паркер потребуется распоряжение суда, чтобы взять у подследственного анализ крови и слюны. И все равно одно это не могло бы определить виновность, потому что примерно у каждого двадцатого такая группа крови.

Однако, если суд будет колебаться в принятии решения, это может стать отличным подкрепляющим доказательством, а значит, потенциально информация криминалистов была очень важна.

Зазвонил телефон. Уиллоус поднял трубку. И зря. Это была Силия Кембридж – его агент по торговле недвижимостью. В трубке слышался шум уличного движения. Она звонила из машины, из своего белого «мерседеса».

В комнату трусцой вбежал Эдди Оруэлл. Он качался на тренажерах в спортивном зале департамента и так и остался в мешковатом сером джогинговом костюме.