– Что ты отдаешь так много времени работе, что его не хватает для семьи. Но это несправедливо, и она не собирается больше терпеть это.

Ничего нового, в общем–то, он не услышал.

Уиллоус отрывал кусочки бумажной салфетки, комкал их и бросал в кофейную чашку. Он занимался этим, ожидая, чтобы дочь выговорилась. Это была хитрость полицейского, так называемый способ затягивания паузы и снятия напряжения. Он не раз применял этот способ на допросах. Очередным щелчком он отправил еще один бумажный шарик в кофейную чашку. Ему не пришло в голову, что его восьмилетний сын безмолвно принимает участие в этом разговоре.

Энни сделала глубокий вдох и снова заговорила:

– Я сказала маме, что хотела бы видеть тебя хоть изредка. Это ведь лучше, чем не видеть совсем. И что я очень скучаю по тебе.

Уиллоус вместо ответа протянул руки, и дочь бросилась в его объятия, глаза ее были полны слез.

– Когда–нибудь ты все же придешь домой, папа?

– Я очень надеюсь на это, Энни.

Уиллоус проглотил ком, остро почувствовав вкус горя.

– Я ведь тоже скучаю, и ты это знаешь. Скучаю по всем вам, очень сильно скучаю. Но именно теперь вашей маме нужно некоторое время побыть одной.

– Почему?

Уиллоус вручил Энни оборванный остаток салфетки.

– Потому что она должна подумать обо всем и решить, чего она хочет, – ответил он.

Он взял салфетку из беспокойных рук Энни и нежно осушил ее слезы.

– Я должен дать ей столько времени, сколько она захочет, душенька. Это пока нелегко тебе объяснить, но это так.

– Взрослые выдумки! – решительно сказала Энни.

– Возможно, – ответил Уиллоус, не зная, что сказать, чтобы девочке было понятно.

Вилка сломалась с сухим треском. Кусочки белого пластика рассыпались по столу подобно разлетевшимся костям небольшого животного.

– Извини, – сказал с мрачным видом Шон.

Пытаясь разрядить обстановку, Уиллоус щелчком отбросил от себя кусочки пластика обратно к сыну. И поднялся.

– Пойдемте отсюда, хорошо? Давайте уткнемся в сахарную вату, а потом возьмем несколько рулей и лягнем осла.

– Лягнем кого? – спросила Энни с удивлением.

– Это – жаргон «Формулы один», – сказал Уиллоус. – Профессиональный жаргон автодрома.

– Согласна, если ты приглашаешь меня.

– Лягнем осла! – радостно выкрикнул Шон.

Женщина в лимонных одеждах быстро вытерла прилавок влажной тряпкой.

Уиллоус приветственно помахал ей, и она улыбнулась в ответ, тоже махнув рукой.

Уиллоус прикоснулся к банту дочки.

– Позволь мне, – сказал он, – приподнести тебе букет сахарной ваты.

Энни, подумав, спросила:

– Розовой или голубой?

– Как скажешь, конечно.

– Розовой!

Мэнни показали на единственное место у стола на заднем дворике, которое не было защищено полосатым зонтом. Он сел. Хрупкий металлический стул скрипнул под его тяжестью. Феликс был в бейсбольной кепке «Калифорнийских ангелов» [2], дешевых резиновых сандалетах, мешковатых белых брюках и рубашке, разрисованной фруктами. Миша сидела слева от Феликса. На ней были необычные летние очки с зеркальными линзами и розовато–лиловое бикини. Юниор принес из дома огромную стеклянную чашу, наполненную овощной смесью.

– Ты читал Стейнбека? – спросил Феликс Мэнни.

– Кого?

– А какого ты мнения о пленке?

Мэнни, не зная, что сказать, пожал плечами.

– Девяносто секунд, – сказал многозначительно Феликс.

– Что?

Миша повернулась, наклонив голову набок, солнечные лучи потянулись от ее очков к глазам Мэнни. Он перевел взгляд на розовый, по форме напоминающий сердце бассейн, который занимал большую часть двора.

– Я сказал «девяносто секунд», имея в виду, что именно столько времени заняла в восьмичасовых новостях передача о твоей маленькой проделке, – объяснил наконец Феликс.

– Юниор сам оборудовал «Эконолайн». До него это был дерьмовый бордель на колесах, привлекавший внимание только своей яркостью.

– Как видишь, станция получила полицейское сообщение очень быстро, – сказал Феликс.

– Видимо, так, – неуверенно заметил Мэнни.

– Ты сам звонил им?

– Кому, полицейским?

– Нет, Мэнни. Работникам телевидения.

– Иисус! Нет, конечно, нет!

Утреннее солнце озарило череп Мэнни. Он вытер пот со лба. Феликс Ньютон снова пристально посмотрел на него своими темными, казавшимися особенно яркими на изрезанном морщинами лице глазами.

– Все готово, – сообщил Юниор.

Миша взглянула на него. Ее маленький ротик раздраженно скривился. Она отошла от стола и перешла к раме с решеткой для жарки мяса. Мэнни услышал сначала стук о металл и затем резкое шипение. Аппетитный запах поджариваемого мяса смешался с резким запахом хлорки, который тянулся от бассейна.

Юниор в результате топтался вокруг стола, не решаясь сесть на освободившееся кресло Миши.

– Я должен кое–что сказать Мэнни наедине, – обратился к нему Феликс, – пойди проплыви несколько кругов.

– Хорошо, – легко согласился Юниор. Он расстегнул пиджак, достал револьвер «магнум» и, опустив его на стол рядом с бокалом Феликса, отправился к бассейну.

Миша в это время разбивала над сковородой яйца, но увидев, что Юниор подошел к бассейну, остановилась, глядя на него.

Юниор покачивался, стоя на краю бассейна, руки его вращались, помогая ему сохранить равновесие и не упасть в воду.

– Он же в трехсотдолларовой куртке, – усмехнулся Феликс и крикнул: – Сними куртку, болван! И заодно избавься от туфель. Одетый ты выглядишь как трахнутый осьминог.

Мэнни потянулся через стол и налил себе бокал белого вина. Юниор между тем быстро разделся, снял носки, босоножки и вылез из брюк. Мэнни увидел, как Юниор загорел. Даже зад у него был такой же коричневый, как и все остальное. Что они там в Калифорнии, подумал он, все время ходили нагишом?

Сильное мускулистое тело пловца изогнулось, и он тут же исчез под розовой поверхностью воды. Мэнни успел сосчитать до ста пятидесяти, когда Юниор наконец всплыл и перевернулся на спину, как тюлень. Он плавал в середине сердечка, закрыв глаза. Его пенис и яички медленно покачивались из стороны в сторону.

Феликс достал из кармана рубашки пачку «Кэмела», вытряхнул одну сигарету и прикурил.

– Говорили, что тот мальчик выглядел, будто побывал в зубах у акулы, – сказал он. – Это было достаточно глупо… А Наоми Листер, надо сказать, была очень мила. Какой–то полицейский выудил ее из воды там, в горах. Вот чертовщина, верно? Двоих убрали, один ушел. Это по моим расчетам. – Легким движением мизинца он стряхнул пепел с сигареты.

– Хочешь знать, зачем все это?

– Вообще–то нет, – ответил Мэнни.

– Юниор подобрал четверых парней с Дэви–стрит. Привез их сюда на вечеринку. Ты знаешь, чем это могло обернуться? – Феликс смотрел на него, выжидая.

– Конечно, – сказал Мэнни, хотя и не понимал, о чем шла речь.

Феликс молчал, пока Миша ставила тарелки на стол – полупрозрачный белый фарфор с золотым орнаментом. Омлет с одной стороны, салат – с другой. Феликс ткнул в кусочек помидора, насаживая его на вилку «Арт Деко».

– Я задушил одного из тех парней, – продолжил Феликс. – И Юниор снял это на видеопленку. По крайней мере он, глупое дерьмо, думает, что снял. Но когда уцелевшие ушли, оказалось, что пленка ушла вместе с ними.

– Они что же, пытаются связаться с вами?

– Сначала мы свяжемся с ними. – Феликс нахмурился. – Можешь представить, что я чувствовал в связи с убийством этого бедного мальчишки, когда наконец достаточно отрезвел, чтобы проконтролировать свои действия? Зная его приятелей, мы собираемся убрать тоже и их, иначе можно влипнуть в дрянную историю.

Рот Феликса какое–то время был занят едой, и он надолго замолчал.

– Юниор, – наконец заговорил он, – проверил квартиру Стива и Наоми. – Там никого, кроме компании тараканов. Поэтому он и повел свой дерьмовый «транс–ам» в Сквемиш и бросился в дом ее отца, но там тоже ничего обнаружить не удалось.