Потом Аня нас угощала: на стол была подана сладкая гречневая каша. И это тоже было для меня необычно, я до сего дня ела только подсоленную гречневую кашу. Одним словом, всё было удивительно и необычно. А главное то, что мы чувствовали себя совершенно взрослыми. Мы вели свою жизнь, ни у кого ни на что не спрашивая разрешения.

Аня и Анечка всегда вместе. Я здесь, вообще-то, третья лишняя, так же, как и Лариса. Две Ани составляют нечто нераздельное и самодостаточное целое. Они совпадают всеми своими противоположностями: Аня умеет интересно рассказывать, Анечка – слушать, Аня – придумывать, генерить идеи, Анечка – соглашаться и давать мудрые советы, Аня – смешить, Анечка – ценить шутку. Ну, и так далее, и так далее, во всём, до бесконечности. Наверное, если бы их двоих судьба забросила на необитаемый остров, им бы не было скучно вдвоём.

(Забегая вперёд, надо с удивлением и восхищением признать, что и через двадцать, и тридцать, и через сорок лет всё это останется в силе. И сейчас их окна по-прежнему смотрят друг на друга, и сейчас Аня и Анечка так же, как и в детстве, непохожи друг на друга, и при этом они по-прежнему дружат).

Мы, четыре девочки, вроде как одна компания. Вместе ходим в школу. Правда, не всегда, потому что я часто опаздываю и бегу обычно следом.

«Вон обе Ани и Лариса уже в школу пошли, – говорит бабушка, глядя в окошко. – А ты своё несчастное яйцо никак доесть не можешь!»

Из-за этого «несчастного яйца», которое не лезет мне в горло, или из-за «несчастной каши» я привыкаю ходить в школу одна. Точнее – бегать. Бабушка отпускает меня из-за стола, когда я уже явно опаздываю, и поэтому приходится не идти, а бежать. Бежать, догоняя подружек. Или не догоняя…

Первая вольногорская осень. Тёплая, почти жаркая. Бабушка делает заготовки овощей на зиму, идёт засолка огурцов и помидоров, в доме головокружительно пахнет укропом и чесноком… Папа Федя привёз откуда-то несколько новеньких, пахучих бочек. Бабушка их называет «кадушками».

Под домом – подвал, у всех жильцов в этом подвале есть сараи. Эти сараи заменяли холодильники, которые в то время были далеко не у всех. У нас, например, не было. Холодильник был признаком роскоши. Но наша семья пока не шикует, у нас и мебели-то нет, только несколько железных кроватей, да диванчик с валиками ещё из Оренбурга, да письменный стол. Три полупустые комнаты и пустой просторный холл – хоть на велосипеде катайся! Но велосипеда тоже пока нет.

И вот у нас появляется свой сарай в подвале. Там, в подвале, будут жить наши бочки, наполненные доверху солёной вкуснятиной. Я обожаю всё солёное. Просто дрожу, когда слышу запах чего-нибудь солёного – никаких конфет и шоколадок не надо!

Мне нравится помогать бабушке в этом необычном деле. Тереть на тёрке морковь, помешивать на огне рассол, мыть большие охапки укропа… Мы – городские люди и никогда раньше этим не занимались. Но моя бабушка – великая умелица, она умеет всё на свете, за что ни возьмётся. Впрочем, она ведь родилась в селе и жила там до восемнадцати лет, давно это, конечно, было, но бабушка говорит, что всё, чему её научили когда-то родители и старшие сёстры, её руки помнят до сих пор. Она и меня старается всему научить. Ей нравится, что у нас теперь будет всё своё – капуста, огурцы и помидоры. От этого здешняя жизнь немного похожа на деревенскую, и это так необычно.

А папа Федя говорит, что весной мы возьмём в степи участок земли, как сделали уже многие горожане, и посадим свой огород. Или свой сад. Что захотим.

Ничего себе!… Какая удивительная у нас тут намечается жизнь.

Моя бабушка – страстная натура. Всё, что она любит, она любит пылко, а всё, что она делает, – делает с азартом и стремительно. Знакомые говорят: «У Дарьи Лаврентьевны «всё горит в руках!». Её стихия – это домашнее хозяйство. У бабушки есть три божества, которым она поклоняется, и которым верно, неутомимо служит – это Чистота, Красота и Вкуснота! Всё в доме должно сверкать, всё должно сиять. Всё должно быть накрахмалено и отутюжено. Все должны быть одеты, «как с иголочки». Все должны быть накормлены вкусно и до отвала. В бабушке очень много энергии. Она не может сидеть ни минуты без дела.

Каждое утро, проснувшись раньше всех, бабушка отправляется на базар, который рядом с нашим домом. Ей это не в тягость – а в удовольствие: походить по молочным и овощным рядам, попробовать, прицениться, выбрать наилучшее.

Продавцы за прилавками – тётушки в белых платочках с окрестных хуторов, до черна загорелые на степном солнце, полные, краснощёкие украинки с мягким говором: «Бэрить, бэрить, усэ свижэ! Молоко парнэ, утришне, яйки из-пид квочки, укрип тильки што з грядки! Купувайте!» Всё – ароматное и страшно аппетитное, особенно горы белоснежного творога и банки с густой, лоснящейся сметаной… Когда по воскресеньям мы ходим на базар вместе с бабушкой, мне очень нравится смотреть на всю эту красоту. Но только смотреть! Потому что есть этого я не могу – у меня аллергия на всё молочное. Так что восторг мой в молочных рядах – чисто эстетический, а не гурманский. Но когда мы переходим в овощные ряды, тут у меня начинают течь слюнки.

Наша бабушка знает, что такое голод, – это она испытала во время войны в фашистских концлагерях, – там есть ей давали одну лишь похлёбку из брюквы. Знает, и что такое жизнь впроголодь (после войны, на хлебные карточки). Поэтому ей так приятно бывать на базаре, где много всякой еды, такой привлекательной и доступной по цене. «Так хорошо, как в Вольногорске, мы ещё никогда не жили», – говорит бабушка.

Приготовление еды – это для бабушки как любимая песня!… Она не может приготовить что-нибудь простенькое, по-быстрому, – ей это совершенно не интересно. Она всё время что-то жарит, печёт, шинкует, проворачивает, тушит, взбивает… В большой кастрюле то и дело пучится дрожжевое тесто… На кухне жара, чад (то и дело подгорает лук…) Бабушка распаренная, с пунцовыми щеками, утирает лоб концом фартука…

Не заглядывая ни в какие кулинарные книги, чисто по наитию и интуиции бабушка делала такие потрясающие блюда, которые я потом никогда в жизни нигде больше не пробовала. Наша бабушка – великий кулинар. Её девиз: чтобы было ВКУСНО! Только бабушка готовила такие вкуснющие картофлянники и зразы, ватрушки и рулеты, пироги с картошкой и пирожки с разной всячиной, даже с горохом, и высоченные хрустящие «наполеоны», и «хворост», обсыпанный сахарной пудрой, и обалденную баклажанную икру, и многое, многое другое, на что ей не было жаль ни времени, ни сил. Но самое потрясающее – это вареники с вишнёвым вареньем. Они были такие маленькие, трёхугольной формы, смазаны сливочным маслом и густо обсыпаны панировочными сухарями… Это было нечто! И я была рядом, помогала бабушке по мере сил, мне это очень нравилось. Смотреть на быстрые, умелые бабушкины руки, записывать на плёнку памяти бабушкины кулинарные секреты…

(И сейчас, спустя много-много лет, если мне нужно что-то приготовить, чтобы удивить своих детей, я не лезу в кулинарные книги – а вспоминаю бабушкины руки… Вспоминаю, как она это делала. Бабушка до сих пор остаётся моим учителем).

А ещё бабушка обожает всякое рукоделие. И, прежде всего – шить. Бабушка обшивает всю нашу семью. Только в двадцать лет у меня появятся первые покупные платья, а до этого всё, вплоть до пальто, было сшито бабушкиными руками.

Маме она шила такие прелестные наряды, что современные модельеры, все эти новомодные «кутюрье», в подмётки не годятся моей бабушке! Она делала очень красивые, как сказали бы теперь – эксклюзивные вещи, со множеством ручной кропотливой работы: всякие там мережки, сложные строчки, воланы, ришелье, аппликации, разные отделки, вышивки, рюши и рюшечки… Она умела всё! Каждое платье, сделанное бабушкиными руками, было произведением искусства. Она не могла сшить простецкую, заурядную вещь – ей это было бы скучно и унизительно. Произведением искусства был даже рабочий фартук для кухни – бабушка непременно должна была его чем-то украсить, какой-нибудь оригинальной отделкой, складочками, кармашками. Даже простая наволочка или пододеяльник (тогда ведь всё шили сами, всё было домашнего изготовления), – всё это непременно украшалось чем-нибудь. Всё было приятно взять в руки, на всё было радостно посмотреть. И вот что удивительно: бабушке не было жаль ни времени, ни сил на это. Главное, чтобы было КРАСИВО! Занимаясь трудоёмкой ручной работой, бабушка испытывала настоящее творческое наслаждение.