И потом, когда я буду письменно отвечать урок, я буду стараться найти свои слова – а не те, что засели у меня в голове: потому что учительница подумает, что я просто выучила урок наизусть, как стихотворение. А я даже учебник дома не открывала. Я их вообще не открываю дома. Они у меня к концу учебного года остаются новенькими и практически не раскрытыми, даже местами склеенными. Мне они практически не нужны. Если я сидела на уроке и смотрела в окно – то всё, что говорилось в классе, всё записалось дословно.

Поэтому я ищу какие-то другие слова, чтобы не показаться зубрилой. Выглядеть зубрилой мне не хочется.

И вот, я упорно ищу СВОИ СЛОВА. Я стараюсь писать ПО-СВОЕМУ. Оказывается, это не так-то просто…

…И сейчас, спустя много лет, когда у меня уже издано около тридцати книг стихов и прозы, я могу сказать о том же: ПИСАТЬ ПО-СВОЕМУ ОЧЕНЬ ТРУДНО.

Самый нелюбимый урок в младших классах – природоведение.

Хотя я обожаю природу: цветы, листья, травы, – но не в засушенном же виде! Мне скучно собирать гербарии, скучно читать в учебнике про вращение земли вокруг солнца, и про то, как находить в лесу север и юг. Скучно рассматривать в микроскоп крупинку сахара и луковую шелуху.

Меня интересуют совершенно другие вопросы в жизни. Например, почему люди делают друг другу больно? почему они лгут? почему притворяются? почему заставляют лгать других? Почему люди расстаются, и почему они потом не пишут письма своим детям? А чешуйка луковой шелухи… Да какая разница, как она устроена?! Ну да, клетки, она состоит из клеток… А в клетках живут несчастные молекулы, и никогда не выходят из своих клеток, как это скучно!… Как это безумно скучно – всё разложено по полочкам: все молекулы, все литературные герои, «положительные» и «отрицательные», все скучные-скучные циферки… Каждая – в своей клетке.

А человек – тоже в клетке? По крайней мере – ребёнок? И ему тоже, как этой несчастной молекуле, никогда не выйти из своей клетки? Неужели только один выход из клетки – смерть?…

В отрочестве человек много думает о смерти.

В раннем детстве думаешь, что смерти нет. Просто не ощущаешь её присутствия в жизни. По крайней мере, уверен в своём личном бессмертии и в бессмертии тех, кого любишь. Потом оказывается, что люди всё-таки умирают: на войне – от врагов, и в мирной жизни – от старости.

Потом из книг узнаешь, что умирают и дети – это потрясает душу до самых основ. Нелло в книге «Нелло и Патраш», девочка в «Голубой стреле», андерсеновская Девочка со спичками… Все эти дети замёрзли. А если бы их вовремя отогрели, они бы остались живы? Тогда где же высшая справедливость? Почему некому было их отогреть? Неужели это справедливо, чтобы умирали дети?!

А ещё бабушка столько раз рассказывала про газовые камеры, куда отправляли еврейских детей. Она столько раз об этом рассказывала, что мне кажется – я это видела собственными глазами. Я очень люблю этих еврейских детей и мне их страшно жалко. Когда я думаю о них, мне хочется умереть вместе с ними. Только чтобы не чувствовать своей вины перед ними: что вот, они умерли, а я – живу… Бабушка в который раз говорит: «После Освенцима я перестала верить в Бога». Когда я слышу эти слова, мне становится очень страшно, и мир вокруг начинает мучительно зыбиться, я перестаю ощущать опору. Опоры нет нигде – ни внутри меня, ни снаружи, ни в моих близких…

Но газовые камеры – это всё же война. Такое всеобщее несчастье. А в мирной жизни? Смерть от несчастного случая. Это – страшно, это очень страшно, потому что, выходит, никогда не знаешь, чего ждать… Дядя Володя ехал по делам в соседний городок. Просто по делам – не война, не извержение вулкана… Почему так происходит? Зачем? Дядя Володя молодой, талантливый и ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ человек. И дядя Павел… Значит, смерть – не наказание?… Потому что и дядю Володю, и дядю Павла не за что было наказывать! А если смерть не наказание, тогда – что?! Где искать ответы? И есть ли кто-нибудь, кто их знает?…

Страшно, тоскливо. И как-то совсем не хочется жить… Потому что – ЗАЧЕМ? Какой в этой жизни смысл?… А вы мне луковой шелухой тычете в нос! Морочите голову. При чём тут луковая шелуха?!! Вы хотите, чтобы я думала о такой чепухе и не думала о главном – о смерти?… Вы, взрослые, своими скучными учебниками, своими циферками в клеточках хотите меня отвлечь от страшных мыслей?… Хотите задурить мне голову, чтобы я не думала ни о чём? Вы хотите, чтобы я зубрила, зубрила… считала бы эти скучные дроби…

Взрослые дурят детей! Они отдают их в школу, чтобы дети НЕ ДУМАЛИ. И НЕ ЗАДАВАЛИ БЫ ВОПРОСОВ О ГЛАВНОМ. Вот зачем взрослые придумали школу! Чтобы спастись от детских вопросов. Чтобы посадить детей в клетку луковой шелухи, чтобы запереть детских ум в клетку арифметической дроби – учи, учи, считай, зубри, вычисляй – и НЕ ДУМАЙ НИ О ЧЁМ! Думать опасно и не полезно.

– Подходите, подходите, кто ещё не смотрел! А вы не толпитесь тут, идите на свои места. Посмотрел? Отходи. Итак, запишем в дневник задание на дом: нарисовать в тетрадке клетку луковой шелухи…

Почему взрослые ссорятся и, в итоге, оказывается, что виновата я?

Почему взрослые никогда не попросят у меня прощения, если обидели?

Почему нельзя встретиться с отцом?

Почему мама не позволила мне ходить в спортивную школу, когда мы жили в Луганске?

Почему я не могу нормально говорить – как другие люди?

Почему все умирают? Если нельзя избежать смерти, то какой смысл в этой жизни?

Кому я могу задать эти вопросы?

Почему никто никогда не говорит со мной о главном?…

Я шла в школу, дул сильный западный ветер, влажный и напористый, как всегда осенью. Я боялась, что он сорвёт с меня мою зелёную шляпку. Мама мне купила эту дурацкую шляпку, привезла, очень довольная, из Днепропетровска. Такой зелёный цветочный горшок с двумя висюльками, которые свисают с макушки (типа «украшение»). Вроде двух соплюшек.

Я очень стесняюсь этой шляпки, но ничего не поделаешь – приходится носить. К тому же боюсь, что её унесёт ветром (уже уносило!), что она шлёпнется в лужу, раскиснет, и мне дома будет выволочка. Я нахлобучиваю шляпку поглубже…

Странно, почему мама никогда не спросит меня: что мне нравится? Она сама решает за меня. Мне от этого очень тяжело. Но взбунтоваться против этой шляпки мне и в голову не приходит. Это значило бы обидеть маму, мама стала бы плакать, говорить о моей неблагодарности, пить валерьянку… О, только не это! Мне стыдно ходить в этой шляпке в школу, тем более, что вешалка стоит в классе и никуда эту шляпку не спрячешь, целый день она красуется на самом верху вешалки, как новогоднее украшение на ёлке…

И я думаю о том, что когда у меня будут дети… если у меня будут дети, я никогда не буду покупать им таких нелепых зелёных шляпок…

Мама, видя мои страдания, говорит: «А что бы ты хотела? Тогда носи платок, как деревенская тётка! Между прочим, платок тебе не идёт – так же, как и мне. У нас с тобой не тот тип лица».

Нет, платок я не хочу. Вообще у меня с вещами трудные взаимоотношения. (Так же, как и с едой. Так же, как с речью). Мне никогда ничего не хочется. И всё кажется чужим. Меня вообще угнетает вся эта материальная сторона жизни. Эх, жить бы на какой-нибудь другой планете, где люди обходятся без всего этого!

Впрочем, я бы носила шляпу – такую широкополую, чёрную, закрывающую половину лица. Может, я её и носила в какой-то другой жизни… И длинное, до пят пальто. Да, мне нравится одежда из другого времени – одежда, в которой можно спрятаться…

Только две вещи в моём гардеробе меня не раздражают – это лыжный костюм и осеннее пальто. Синий лыжный костюм с брюками – это вам уже не байковые шаровары! Брюки -такая удобная простая одежда. Я бы всё время их носила. Но когда я однажды надела лыжный костюм весной, просто на прогулку… О, что было, когда я вернулась домой!