Она стояла и смотрела на нас, не мигая. А мы сидели, прижавшись друг к дружке, и молча смотрели на неё. Глаза в глаза. Её взгляд был какой-то не собачий. И не человечий. Мне стало жутко… И я понимала только одно: нельзя произнести ни звука, нельзя сделать ни малейшего движения… И мама понимала это. В ту минуту мы стали как бы одним существом.

Не знаю, сколько прошло времени в этом глядении глаза в глаза… Мы – на овчарку, овчарка – на нас. В такие странные мгновения жизни время течёт как-то по-иному, и обычные мерки тут не подходят.

Наконец эта странная овчарка развернулась и пошла с нашего двора. Она вышла за калитку, постояла немного, как бы раздумывая, и пошла дальше вдоль улицы…

Когда она скрылась, мы только тогда перевели дыхание.

– Какая странная собака…

– Пойдём-ка скорее спать, – сказала мама.

И мы вошли в тёмную душную хату, на ощупь нашли свою постель на глиняном полу и быстро уснули.

Утром мы проснулись от громких голосов во дворе: пришла соседка и рассказывала, что ночью у неё на дворе волк задрал собаку, а у соседей – нескольких кур, а у других соседей ещё кого-то…

Мы с мамой переглянулись. Так вот оно что! Вот что за собачка заходила к нам!

– А нас он не мог задрать?

– Вряд ли. Ни один зверь, я думаю, не нападает на человека первым, – сказала мама. – Странно, что он пришёл в село в августе. В это время волки сыты и к людям не идут – это ведь большой риск для них.

– Странный волчок… – сказала я. – А ты ночью испугалась?

– Немного. В основном, за тебя.

– Но ведь не зря над нами столько звёзд вчера просыпалось!… Значит, желания начинают сбываться!

Мама решила, что меня лучше лечить не в больнице, а морем… Мы едем на юг втроём – с нами девятилетняя Маришка.

Тридцать первое августа. Сидим на вокзале в Днепропетровске, в ожидании своего поезда, и, как всегда, – объявляют отправление барнаульского!

– Внимание, внимание! Через несколько минут отправляется скорый поезд «Днепропетровск – Барнаул»! – разносится из простуженного динамика.

Это просто колдовство какое-то. Всегда, всегда, когда я на этом вокзале, здесь объявляют отправление барнаульского поезда! Всё-таки я когда-нибудь уеду в этот далёкий, манящий таинственным гулом, Барнаул… Когда-нибудь я увижу его…

А пока – мы уезжаем в Сочи.

…В Сочи мы поселились в крошечном домике в густых и влажных зарослях Приморского парка. Во дворике жили коты, целая дюжина разномастных мини-тигров, которые живописно свешивались с дерева; под деревом гудела керосинка, на которой мы готовили свою простую еду. По ночам по крыше домика барабанил перезрелый инжир…

А по утрам… а по утрам мы просыпались от цокота копыт! По нашему переулку выгуливали длинноногих, шёлково сверкающих на утреннем солнце лошадей… Слышался рёв медведей, визгливые крики обезьян… Через дорогу был – цирк!

А в цирке…

«ВЕСЬ ВЕЧЕР НА МАНЕЖЕ – ЛЕОНИД ЕНГИБАРОВ!…» -

вырывалось призывное из-под старенького брезентового купола и неслось на набережные, на дорожки Приморского парка, и в наш двор, в наше окно…

СЕГОДНЯ – И ЕЖЕДНЕВНО! Можно было наяву увидеть то, от чего смеялась и плакала в тёмном кабинете физики… Пойти – и увидеть! И – выбежать на манеж с цветами… Для Клоуна.

А ещё можно было случайно встретить его на нашей улочке, или на набережной, или в парке. Усталого, бледного, задумчивого… Руки в карманах, опущенные плечи. И этот всегда тревожный взгляд…

Наверное, можно было даже подойти и заговорить с ним… Но я не решалась.

А однажды он сам заговорил со мной! Я бежала к морю, на ходу распечатывая конверт: письмо от Ани-маленькой. В конверте, кроме письма, оказалась газетная вырезка из «Приднепровского коммунара» с моим рассказом «Возвращение». Остановилась на бегу, перечитывая знакомые строчки, радуясь, что ни одна из них не выброшена и не изменена. В той газетке работали прекрасные люди: они уважали автора, не взирая на его возраст.

А рассказ мой, точнее – новелла, так я её назвала, был о любви. О единственной и безответной. На всю жизнь. Я придумала эту новеллу, как стихи – на одном дыхании. Прошлой осенью. На качелях… Был вечер. Дворик был пуст. Поскрипывали качели… С клёнов слетали жёлтые листья… Светились окна в домах, обступивших дворик со всех сторон. Я раскачивалась всё сильнее и сильнее… И когда качели взмывали вверх – мне удавалось заглянуть в окна второго этажа… И вдруг придумалась эта история. Про девочку на качелях, про жёлтые листья, про то, как она каждый вечер приходит в этот двор и, преодолевая страх, раскачивается всё сильнее и сильнее. Только чтобы взглянуть в окно… А там, в окне, человек. Взрослый, одинокий, немного угрюмый. Он и не догадывается о существовании девочки, которая уже давно любит его. И пишет ему стихи… Потом человек уезжает из этого города, потому что у него такая бродяжья профессия – он строит мосты… Пройдёт много лет. И однажды ему в руки попадётся тоненькая книжка стихов. Он откроет её, прочтёт одно стихотворение, другое… И вдруг поймёт, что все они – ему! И вспомнит поскрипывающие осенние качели в вечернем дворике… Он вернётся в этот город. Разыщет эту женщину. Она откроет ему двери и… не узнает его.

– Здравствуйте, – услышала негромкий, ласковый голос.

Подымаю глаза от своей новеллы – передо мной стоит Енгибаров! Тёмная чёлка до бровей, бледное лицо, в грустных глазах весёлое любопытство.

– Что вы читаете? – с улыбкой спрашивает он.

– Да вот… напечатали, – сказала я, жгуче покраснев.

– О!… первый раз?

– Да нет, уже девятый.

– Солидный автор! – сказал он, и мы засмеялись. Стало легко, смущение моё прошло.

– А прочесть можно? – спросил он.

– Можно.

Мы стояли на углу циркового забора. Забор был сплошь обклеен его афишами… Он читал очень долго, или мне показалось, что долго, я ждала и ужасно волновалась.

Наконец прочёл. Смотрит на меня удивлённо.

– Не понравилось? – робко спрашиваю я.

– Наоборот! Очень понравилось!

И он поцеловал меня. В щёку. Как несколько дней назад, в цирке, когда я выбежала на манеж с цветами…

– Книжки есть? – спросил он.

– Нет пока что…

– Чтоб были! – сказал он.

– Будут! – пообещала я с уверенностью с лёгкостью семнадцати лет.

Да и как я могла не верить в это, когда САМ ЕНГИБАРОВ сказал: «Чтоб были книжки!»

Так мы познакомились. Не подозревая даже, что это – далеко не последняя наша встреча.

Вернувшись домой, я написала ему письмо на адрес сочинской гостиницы, где жили цирковые артисты. Вложила в письмо стихи.