— Такой страшный!.. такой страшный!.. На человека не похож!.. Даджал!..

— Ну, какой там дьявол, — возразил старый урядник. — Наш командир-то!.. Не слыхал, что ли?.. Боклю!..

— Боклю. Слыхал, слыхал… Только если и не даджал, так сродни ему.

Слава Бакланова и тот страх, который наводил он со своими Донцами, побудили предводителя священной войны против Русских — «газавата», имама Шамиля, принять необычную меру, чтобы уничтожить Бакланова, в ком видел Шамиль большую помеху своим действиям. В горах жил некто Джанем, знаменитый стрелок. На пятьдесят шагов он разбивал пулей подброшенное вверх яйцо. Он хвастал, что убьет Бакланова. Старики-горцы, знавшие Бакланова, говорили Джанему:

— Смотри, Джанем, Боклю на полтораста шагов убивает муху. Если ты промахнешься, Боклю положит тебя на месте.

— Ничего не положит, — отвечал беспечно Джанем, — я только раз в жизни дал промах. Да тогда мне всего семь лет было. Совсем маленький был. Я на коране Шамилю поклялся, что убью Боклю. Ничего он меня не убьет.

Об этом услышал преданный Бакланову татарин-лазутчик, и пришел доложить. У Бакланова были гости — свои офицеры и офицеры пехотного полка, стоявшего в Куринском. Была маленькая пирушка. Просека на реке Мичике была закончена. Назавтра предполагалось идти дальше, заканчивать постройку батареи. Было около десяти часов вечера, когда Бакланову доложили, что к нему пришел лазутчик.

— Который? — спросил Бакланов.

— Али-бей.

— Проси сюда.

Татарин неслышными шагами прошел в горницу и рассказал все, что услышал про Джанема и про его клятву на коране.

— Он завтра на батарейке за рекою Мичиком засядет и будет ждать тебя. Все мичиковцы приедут смотреть… Ты завтра не ездий на курган!.. Не ездий!

— Ну, ладно, — сказал Бакланов и щедро наградил татарина.

Али-бей низко поклонился Бакланову и, уходя, со слезами на глазах посмотрел на казачьего полковника, и сказал проникновенно:

— Не ездий! Тебе говорю — не ездий!

Бакланов понял, что именно завтра ему нужно выехать и принять этот своеобразный поединок на глазах туземцев и своих.

На другой день утром, в обычное время, войска вышли из Куринского. Переправившись через реку Мичик, Бакланов остановил колонну и в сопровождении одного ординарца, везшего его винтовку, поехал к батарейке, за которой его должен был ожидать Джанем. Поднимаясь на пригорок, Бакланов принял ружье от ординарца, и, оставив казака на скате, один выехал на батарейку и стал вглядываться в кусты.

В ту же минуту сверкнул огонь и грянул выстрел. Джанем промахнулся второй раз в жизни. Пуля чуть задела полу полушубка Бакланова. Чеченец поднялся до пояса, взглядываясь из облачка порохового дыма, и с ужасом увидел, что Бакланов, целый и невредимый сидит на коне. Чеченец прилег в кусты и стал заряжать вторично винтовку.

По его суетливым движениям Бакланов понял, что второй выстрел не может быть верным. Он вынул ногу из стремени, положил ее на шею лошади, оперся на нее локтем, и взял ружье на изготовку.

Раздался выстрел. Джанем опять промахнулся. Как только он высунулся из кустов, Бакланов опустил курок. Чеченец упал навзничь: — пуля попала ему между бровей и прошла через голову.

Чеченцы, из-за горы следившие за поединком, вскочили на вал и, махая шапками, восторженно кричали:

— Якши Боклю!.. Молодец Боклю!..

Сзади гремело ура! Русской пехоты и донских казаков 17-го полка.

Долго потом в Чечне, когда кто-нибудь станет хвастать своей стрельбой, говорили:

— Не хочешь ли убить Боклю?

После занятия Русскими войсками аула Гурдали, бывшего местом сосредоточения чеченцев, полковник Бакланов, уже Георгиевский кавалер, много способствовавший поражению чеченцев, был произведен в генерал-майоры. Главнокомандующий Кавказскими войсками князь Воронцов прикомандировал Бакланова к штабу начальника Кавказского корпуса «для важнейших поручений». Бакланов сдал 17-ый полк войсковому старшине Полякову и прибыл в город Грозный. Здесь ему было поручено командование кавалерией левого фланга Кавказской армии. У Бакланова были под командой 4 Терских казачьих полка. До конца 1854 года Бакланов с ними производил непрерывные набеги и отбивал нападения на Русскую линию.

Война с Турцией была в полном разгаре. В Закавказье шли решительные бои. Наместником на Кавказ после князя Воронцова был назначен генерал-адъютант Н. Н. Муравьев. При проезде Н. Н. Муравьева на Кавказ генерал Бакланов был представлен ему. Н. Н. Муравьев хотел назначить Бакланова на Лезгинскую спокойную линию. Бакланов просился в Южную армию.

— Если я возьму вас в действующий корпус, останетесь ли вы на Кавказе? — спросил Н. Н. Муравьев.

— Останусь.

Бакланов был назначен начальником иррегулярной конницы Александропольского отряда. Под его команду вошли 2 донских казачьих полка, 2 линейных и 3 конно-мусульманских. Он был направлен в отряд генерала Ковалевского, к крепости Ардагану. Крепость сдалась без боя.

Началась осада горной твердыни — крепости Карса. Сам главнокомандующий прибыл руководить осадой. Бакланову было поручено поддерживать окружение северной части крепости.

По несколько раз ночью Бакланов, закутавшись в бурку, выходил из палатки, поверял часовых в лагере, прокрадывался к самым крепостным валам и высматривал за ними турок. Турки видели его и боялись грозного «Баклан-пашу». Свои видели его тоже и бодрствовали, чувствуя над собою недреманное око командира. Когда турки посылали отряды за скотом или фуражом, они всегда попадались в руки казаков, посланных вслед им Баклановым. «Баклан-паша» забирал пленных и перехватывал гонцов. Никто из Русских не знал так точно, что делается в крепости, как знал Бакланов. Ночью, незадолго до намеченного приступа на крепость, Бакланов побывал у самых крепостных стен, подсчитал орудия и доложил Н. Н. Муравьеву, что еще не настало время для приступа. Нельзя ожидать удачи.

Приступ состоялся. Русские войска потеряли убитыми 4-х генералов, 248 офицеров и 7000 солдат. Они могли захватать лишь часть передовых укреплений Карса.

16 ноября 1865 года Карс сдался.

Генерал Бакланов уезжал на недолгое время на Дон, и 2 февраля 1857 года вернулся на Кавказ, где был назначен Походным атаманом действующих на Кавказе казачьих полков. Назначение то не удовлетворило кипучую, жаждущую боев природу Бакланова. Тут приходилось иметь больше дела с бумагами, чем с живыми людьми.

— За этими делами, — говаривал Бакланов — можно и совсем забыть свое ремесло.

Он его не забывал. Неутомимо проверял он казачьи полки, улучшал быт казаков, учил, как вести войну с горцами, как ладить с ними, и как мирным путем завоевывать сердца этих простых и честных людей. Ни одна малая команда, ни один пост, где-нибудь в горных кручах, не был оставлен им без внимания и без сердечной беседы с казаками.

Годы, прежние ранения, кое-как залеченные; непрерывная езда, то верхом, то в открытом тарантасе, ночлеги в горах под буркой у костра, на голых скалах сломили железное здоровье Бакланова. Он заболел. Врачи настаивали на необходимости отдыха. Бакланов был отпущен на Дон.

В 1863 году в Польше поднялось восстание. Бакланов был назначен начальником собранных в Виленском округе казачьих частей. В начале июля он прибыл в Вильно. С ним пришла в Польшу и его кавказская слава и нелепые слухи о нем, как о диком человеке, чуть не воплощенном дьяволе. «Даджал» и тут был пущен в ход.

— Чего только обо мне ни говорили, — рассказывал Бакланов, — кем только меня ни называли. И гунн-то я, и питаюсь будто человеческим мясом, никому пощады не даю. Да к лучшему это было. Меня боялись; одного имени моего трепетали, и как это мне помогало! Нас была горсть, а враг был везде..