— Мирон Митрофанович, — несмело отзовется молодой голос, — Так ить то сказывают — англичане. Так и на Дону гутарили.

— Ну-к что?.. Агличане. Мундир красный надел и думает — хар-рошш! В Таганроге наша гарниза пузатая его прогнала.

Сказывают, так бег!.. Портки сымал, так бег. Ей-Богу, смешно было и глядеть.

— Дым! дым! — раздался от очередного казака, стоявшего под соломенной вехой, тревожный крик. — Мирон Митрофанович, запаливать, что ли, веху-то?

— А ты погодь маненько, не лотошись. Дай я и сам погляжу, чего там есть? Могёт быть, и примерещилось чего.

С 6-го июля, в продолжение двух с половиною недель, англичане ежедневно обстреливали с судов Таганрог, каждый день к городу подходили два — три парохода и бросали от 20 до 100 ядер.

9 июля, во время всенощной, одно из ядер, весом более двух пудов, ударило в алтарь церкви Успения Божией Матери, обрушило штукатурку, которою ушибло и засыпало протоиерея Иоанна Себова. Священник Василий Шарков, совершавший богослужение, велел диакону Моисею Егорову произнести коленопреклонную молитву об избавлении от нашествия врагов. Никто из бывших в церкви не вышел. Слышались только вздохи и тихий плач таганрогских женщин.

12 июля на Азовском море поднялась буря. Сильное волнение заставило английские корабли отойти от города и уйти в море, на более глубокое место.

С постов Донского № 70 казачьего полка увидели, что близ Кривой Косы один английский пароход сел на мель.

Туда был послан подполковник Божковский с несколькими сотнями и двумя орудиями Донской № 2 батареи сотника Краснова. Казаки спешились и пошли по морю, пока вода не дошла им по грудь. Они открыли по пароходу ружейный огонь. Матросы отвечали им из пушек и ружей. Небывалое, со времен боев под Азовом, завязалось в воде сражение. В море пешие дрались казаки. На помощь англичанам спешил большой 18-ти пушечный корабль. Со всех сторон к месту боя с постов скакали казаки. Стрелковый бой продолжался от утренней зари до шести часов вечера. Донская батарея обстреливала пароход. Вдруг на пароходе метнулось пламя и стихли выстрелы. Казаки полка и батареи кинулись вплавь к пароходу, взобрались на него и потушили пожар. Англичане покинули пароход. Это оказался пароход «Джаспер», длиною 45 саженей. На нем все было найдено в порядке — флаг, судовые книги (шканечный журнал), не заклепанные пушки. Две пушки были сняты с парохода — они потом стояли в Новочеркасске, у входа в Донской музей.

Вскоре англичане перестали тревожить казаков на Азовском море. Все их внимание было обращено на Севастополь, где шли последние решительные бои.

Крепость Севастополь к началу войны с турками не была закончена. В ту пору не было железных дорог на юг России, а степные шляхи были большую часть года непроездны, то из-за грязи и распутицы, то из-за снежных заносов. Дон и Крым были далекой и глухой окраиной Российского государства. Трудно было продвигать на Крымский полуостров войска со всеми их тяжестями и снабжать их снарядами и припасами. Гарнизон Севастополя был невелик. В Крыму вообще было мало войска.

1 сентября английские и французские пароходы с большим числом посаженных на них войск подошли к маленькой деревне Евпатории, в 90 верстах от Севастополя, и произвели там высадку. К 6-му сентября на Крымском полуострове было 30 000 французов с 68 орудиями, 22 000 англичан с 54 орудиями, и 7000 турок с 12 орудиями. Русская армия в Крыму имела всегда лишь 35 000 при 84 орудиях. Она решила дать сражение союзным войскам.

8 сентября, у берегов маленькой горной речки Альмы, произошло тяжелое и кровопролитное сражение. Лучше вооруженные и лучше снабженные союзные войска принудили Русских к отходу в Севастополь.

Вечером того же дня союзники были у Севастополя. Русский парусный флот не мог вступить в борьбу с паровым флотом союзников. Было приказано снять матросов и пушки кораблей и поставить их на вооружение крепости, а сами корабли затопить в узком проходе в Севастопольскую бухту, чтобы тем помешать союзным пароходам проникновению внутрь Севастопольского залива.

В Севастополе шли спешные работы по его укреплению. В кремнистой почве рыли окопы, строили редуты и «бастионы», воздвигали батареи, вооружали их пушками, снятыми с кораблей. Все до последнего человека были на этих работах. Севастополь опоясался поясом крепких бастионов, из них особое значение имели укрепления высокого Малахова кургана, владевшего Севастополем.

14 сентября союзники окружили крепость, и началась правильная осада.

С 5 октября союзники начали осыпать город тяжелыми ядрами и гранатами. Наши наскоро устроенные батареи им отвечали. Дневные бомбардировки, уносившие сотни людей убитыми и ранеными, сменялись ночными кровопролитными штурмами. Земляные валы устилались телами убитых; раненых не успевали свозить. Так потянулась теплая Крымская зима.

Донские казаки в обороне Севастополя не участвовали. В Крымской армии находился только один Донской казачий № 67 Маркова полк. После сражения при Альме полк перешел в крепость, где нес посылочную службу. Из него назначались вестовые к офицерам и конвой к транспортам.

В этом полку служил Перекопской станицы войска Донского казак Осип Иванович Зубов. Ему было 55 лет. Он пошел на войну охотником. Несмотря на свой немолодые годы, Зубов был силен, ловок, всегда бодр, и по-казачьи отчаянно храбр. В Севастополе Зубов отпросился у командира полка на бастионы, где служба была лицом к лицу со смертью. Его назначили к матросам, на третий бастион, к контр-адмиралу Панфилову. Тут сдружился он со знаменитым на весь Севастополь бесшабашно храбрым матросом Кошкою.

Глубоко верующий, сознательно пошедший на подвиг служения на бастионе, на опасном посту, Зубов так рассказывал о времени своей службы на бастионе:

— Как хорошо мне было, когда служил я, так сказать, на пороге смерти. Ни одного греха, ни одной дурной мысли мне никогда и в голову не приходило. Была у нас выкопана в земле между орудиями общая с матросами каморка малая, досками обложенная, там поставил я Донскую икону. Затеплю я ночью лампадку перед нею, стану псалмы пророка Давида читать. Ну чисто я и не казак донской, а монах или отшельник какой. За рогожным пологом молоньёй огни блещут — его пушки палят. Ядра летят. Матрос на часах стоит, кричит: «Ядро!.. чинёнка…», и все притаятся. Крикнут «бомба», гулом хватит разрыв, осколки шипят и шелестят кругом. Все приникнут к земле. Пронеси, мол, мимо… И не дышит. Кого из друзей моих, товарищей боевых, глянь, уже и на носилки кладут… убитых… Подойду к ним, перекрещусь и скажу: «Господи, если и мне судил погибнуть вместе с ними, не погуби мою грешную душу». Вот так и молился я ночью перед иконою, а в каморку ядро влетело и убило двух матросов, спавших подле, а меня только землею засыпало.

24 ноября 1854 года Зубов с матросами Кошкою, Кузьменко и Болотниковым, с несколькими пехотными солдатами при офицере, пошли в вылазку, на Зеленую гору, на английскую батарею. Ночь была светлая. Лунная.

— Вот сползли мы с нашего бастиона, — рассказывал Зубов, — и тихо-тихо пошли, крадучись пошли, к неприятелю. Я иду и про себя читаю: «Живый в помощи Вышнего, в крове Бога небесного водворится», а потом еще: «Возлюблю Тя, Господи, крепость моя» — читаю, и нет во мне ни страха, ни трепета. Ноги сами меня несут…

Отряд подкрался к батарее и с криком ура! бросился на англичан. Многих покололи штыками, шестерых забрали в плен и увезли два орудия. Офицер, водивший поиск, представил Зубова адмиралу Панфилову и сказал:

— Этот казак достоин первого креста.

После этой вылазки Зубов и Кошка назначались начальниками передовых цепей.