— Ты что! — кричал Суворов и замахивался плетью. — Как ты смеешь!.. Генерала!.. Фельдмаршала!..

— Не пущу, и все тут… Не фельдмаршальское это дело, чтобы полки в атаку водить… Прикажи, и без тебя пойдут. А твоя жизнь дороже для нас.

Уводил Суворова из сечи. Поберегал Русского фельдмаршала донской урядник Селезнев.

Тидоне… Треббия… Почти вся французская армия, действовавшая в северной Италии, была истреблена. Суворов замышлял поход во Францию… На Париж!..

Австрийская армия была окружена французами в Швейцарии. Итальянскую армию Суворова потребовали выручать австрийцев.

Перейти через Альпы в осеннее время, да еще с армией и ее тяжестями, перейти с боями с французами в горных кручах считалось невозможным. Только орлы перелетали Альпийские горы.

Суворовским «чудо-богатырям» и это оказалось возможным.

В сентябрьские ненастные дни, в снежные метели, по еле видимым горным тропам шли казаки и солдаты с боями через крутые альпийские горы. Когда ночевали на Сен-Готарде, был ледяной ветер. Нигде не было топлива, нельзя было развести костры. Казаки поставили лошадей в круг, сами стали в середину круга и согревались конским дыханием.

По ночам, когда отдыхала пехота, казаки ходили на разведку, рыскали по неприступным горным кручам между угрюмых скал и истребляли французские посты, не зная ни отдыха, ни сна.

4-го сентября начался этот беспримерный в военной истории заальпийский поход, и окончился 12-го октября.

Суворов в приказе по армии отметил казаков: «В тяжелом пути, — писал он, — казаки Денисова и Курнакова много способствовали. Они открывали рассеянного неприятеля в выгодных для него местах, и вместе с пехотою били и брали в плен…»

С ужасом и удивлением вся Европа следила за движением Суворова. Швейцарцы, жители этих гор, не верили, что можно перевести армию через Альпы.

По окончании перехода, в Австрии, Суворов получил приказ возвращаться в Россию. Недовольный действиями австрийцев Император Павел прекратил войну и заключил мир с французами. Он замышлял новое великое предприятие, выгодное для России, и хотел поручить его Донским казакам.

Подвиги, совершенные казаками в Суворовские войны, не были забыты. 16-го апреля 1901-го года Императором Николаем II донским полкам были пожалованы «шефы»[4]. 1-й Донской казачий полк, стоявший тогда в Москве, был наименован 1-м Донским казачьим Генералиссимуса Князя Италийского, графа Суворова-Рымникского полком. Не были забыты и ближайшие сотрудники Суворова: имя «Карповича» — Денисова получил 7-ой Донской казачий атамана Денисова полк, имя Краснова — 1-го полк, и Грекова — 16-й Донской казачий генерала Грекова 8-го полк.

Войны, веденные Россией во вторую половину XVIII века, Суворовские победы и Суворовская Школа сильно изменили взгляды Донских казаков. Они по-прежнему служили в Русской армии отдельным войском, но они тесно вошли в эти войны в Русские войска, сдружились с их начальниками и солдатами. Прежняя недоверчивость, отчужденность, ревнивое оберегание своей самостоятельности, своих прав, своего «казачьего присуда» сменились ревностным служением Российской Императрице и Императору.

Весомое, наживное, житейское, преходящее, как и сама вольность, независимость, земли, богатства, жизнь, здоровье и силы — все это отдавалось под влиянием войн, их тяжестей и под влиянием таких высоко нравственных учителей, какими были Суворов и его сподвижники, за невесомое, вечное, духовное, за великую Донскую казачью славу…

Листок за листком, вплетали Донцы лавры в венец славы казачьей. Полнили страницы неветшающей истории подвигами своих доблестных сынов.

Когда во время 1-й Турецкой войны колыхнул донской казак Емельян Пугачев всем понизовьем Волги, потряс свирепым и беспощадным крестьянским мятежом Москву — устояло Донское войско, не поддалось соблазну бунта, осталось верным данной им присяге.

Казак Зимовейской станицы Емельян Пугачев в молодые годы занимался с отцом хлебопашеством. 17-ти лет он женился и, прожив с женою одну неделю, отправился по наряду в поход для участия в Семилетней войне.

Грамотный, смышленый, разбитной, смелый и ловкий казак понравился полковому командиру, полковнику Денисову. Тот взял его к себе вестовым. Пугачев, ездя при полковнике, повидал много людей, о многом услышал и многому научился. Денисов был любитель лошадей и поручил их своему вестовому. Во время ночной тревоги Пугачев упустил одного коня, и конь убежал к Пруссакам. Денисов жестоко наказал своего вестового плетьми. Мрачным огнем загорелись глаза чернобрового, смуглого казака, когда он встретился после наказания с полковым командиром. Затаил в сердце своем Пугачев злобу на полковника, на всех офицеров, на всю «старшину» казачью. Затаил, но смолчал.

Из Пруссии, из самого Берлина, в поля Молдавии, на турецкую войну — не малая путина. Сломал и этот поход Емельян Пугачев, посмотрел белый свет. Отличный стрелок, наездник, лихо владевший пикой, на вид тихий и покорный казак, Пугачев в Турции был выделен, произведен в урядники, а потом и в хорунжие. На войне он заболел чирьями, покрывшими его грудь и ноги, и был отправлен на поправку, на Дон.

В неспокойное время прибыл он домой. На Дону самовластно и своевольно «атаманил» Степан Ефремов. В 1762-м году был он в Петербурге с полками, принял участие в перевороте 29-го июня, когда Императрица Екатерина двинулась с войсками походом на Ораниенбаум, чтобы арестовать своего мужа Петра III и сесть на престол. Ефремов был за это отличен от государыни, пожалован саблей в серебряной оправе, стал лично известен Императрице.

На Дону, окруженный льстецами и приспешниками, атаман Степан Ефремов повел широкую разгульную жизнь, хотел сделать свое атаманство наследственным, передать пернач сыну, как то сделал его отец Данило. Он жил на Дону царьком, никого не признавая, не считаясь ни с законами, ни со старшинами, ни с Кругом.

Кое-кому такое самовольство Ефремова нравилось. В нем видели возрождение независимости Дона от Москвы. Ефремов имел сторонников.

В 1771-м году наказной атаман Сидор Кирсанов и старшина Юдин донесли Военной Коллегии о злоупотреблениях войскового атамана. Ефремова обвиняли в расхищении войсковой казны и провианта, во взяточничестве, в тайных сношениях с кабардинскими князьями, кумыкским князем Темиром и с пограничными татарами.

Благоволившей Ефремову Императрице донос был неприятен. Она ограничилась посылкой на Яик, где тогда были беспорядки, и на Дон из Петербурга генералов для присмотра за Ефремовым.

Это не поправилось Ефремову, и он говорил окружающей его старшине:

— Когда правительство начало за мною присматривать — так я уберусь в горы и таких бед России натрясу, что она будет век помнить. Стоит только Джан-Мамбет-бею одно слово сказать, так ни одной души на Дону не останется.

О таких речах было донесено в Военную Коллегию. Ефремова потребовали в Петербург под предлогом переговоров о безопасности границ. Ефремов в Петербург не поехал. Было приказано привезти атамана силою, и это было поручено генералу Черепову, только что круто и жестоко расправившемуся с Яицкими казаками.

По Дону пошло смятение. Казак Бесергеневской станицы Яков Янченков писал атаману и старшинам: «За реку (Дон) стойте крепко, генералу Черепову подписок не давайте, а то узнаете, что вам и генералу с вами будет. Это ведь не Яицкое, а Донское войско…»