Такие письма создали у Ефремова уверенность, что войско постоит за себя и за него, атамана.

1-го октября 1772-го года в Черкасске собрался обычный, праздничный Круг. На Круг приехал генерал Черепов и передал грамоту. Войсковой дьяк прочитал на Кругу грамоту Военной Коллегии и указ об отзыве атамана Ефремова в Петербург.

Войсковой есаул Перфилов подошел к дьяку и сказал:

— А ну, покажи грамоту!

Взглянув на поданные ему бумаги, Перфилов громко объявил казакам:

— Грамоты подписаны генералами, а ручки Государыни нашей нет. Атаман наш пожалован по именному высочайшему указу, а теперь не велено от него никаких ордеров исполнять, а слушать Черепова. Как же это, атаманы молодцы, так? По атаману стрелять грозят, как то было в Яицком войске.

Казаки стали кричать:

— По войсковому атаману стрелять не будем. Генерала Петербургского за командира почитать не желаем, потому что и напред сего никогда не бывало, как ныне Черепов нами командует.

— Большая нам от этого обида!

— Генерал хочет нас в регулярство писать и реку разделить.

Казаки стали толпою наседать на Черепова и продолжали все грознее кричать:

— В солдаты нас писать хочешь? А этого не видал?!

— Все помрем, а до того себя не допустим.

Черепов побежал к Дону, надеясь на лодке уйти под прикрытие пушек крепости Св. Димитрия (Ростова). Но казаки схватили и избили его. Они хотели по старинному обычаю посадить его в куль и бросить в воду, но одумались и повели на расправу к атаману.

Ефремов с большой свитой вышел к толпе, ведшей Черепова, и, принимая от нее генерала, сказал ему с язвительной усмешкой:

— Это, ваше превосходительство, Войско Донское, а не Яицкое!

Насмеявшись над Череповым и отпустив его, Ефремов больше ничего не предпринимал. Он так был уверен в покровительстве Императрицы, ему отчасти обязанной престолом, что даже не писал покаянных писем и выражений покорности. Он не принимал мер и против Черепова.

Так прошло больше месяца.

В ночь на 9-е ноября в Черкасске раздался набат и выстрелы из «вестовых» пушек. Сбежавшиеся к Войсковой канцелярии казаки узнали от наказного атамана, что прибывшая из крепости св. Димитрия команда драгун арестовала Ефремова в его усадьбе «Зеленый двор» и увезла в крепость.

Возмущенные этим казаки кричали наказному атаману и старшинам:

— Всех вас перебить и в воду посадить! Эт-так-ки раз-зявы! Не уберегли атамана.

Старшина Василий Иловайский с тремя сотнями казаков поскакал к Кизитеринскому форпосту крепости св. Димитрия и требовал выдачи атамана.

— Глядите сами, — кричали казаки, — не выдадите, придем всем войском выручать атамана.

Несколько дней продолжались волнения, но, как только пришло известие, что Ефремов взят драгунами по именному высочайшему повелению, волнения быстро улеглись.

Ефремова отправили в Петербург. Военный суд приговорил его к смертной казни через повешение.

14-го марта 1773 года смертная казнь Ефремову была заменена ссылкою в город Пернов. Позднее его перевезли в Таганрог, где за ним следили, чтобы он не имел сношений с Донцами. Прощенный Императрицей, Степан Ефремов умер в 1784-м году в Петербурге и погребен в Александро-Невской Лавре.

После Ефремова с 1772 по 1773 годы атаманом на Дону был Василий Акимович Машлыкин, а после него Семен Никитич Сулин.

Таковы были первые впечатления молодого хорунжего Емельяна Ивановича Пугачева на родной земле. Многое узнал он, и многое вынес, наблюдая эти события. В это же время встретился он с Яицким казаком, и тот рассказывал ему о череповской расправе, и сказал:

— Что же и говорить тебе: одно слово — худо! Мы разорены от старшин, и все наши привилегии нарушены… За Волгой крестьяне, страшно сказать, как живут… Как скот… Помещики гнетут их — подай оброк. А где его подать: земля плохо родит. Засухи одолевают… Крепкая тамотка земля. Больших трудов требует… Недовольно там крестьянство, особенно которые из старообрядцев… Клянут Государыню… Понимают государя Петра III. Кабы жив-то он был, заступился никак о своих крестьянах… Не так ли?

Увидел на Дону Пугачев, какое значение для казаков имеет имя государыни: «ручки государыни нет» — вот и не нужно исполнять указа, ею не подписанного… А имя Государя? Выводы сами напрашивались в сметливой голове Пугачева.

В эту пору Пугачев помог своему зятю бежать на Терек, что было строго запрещено. Зятя поймали. Пугачеву, как пособнику грозило жестокое наказание.

Пугачев бежал на Яик.

На Яике незадолго до всех этих событий был за что-то арестован яицкий казак Богомолов. Сидя под арестом, Богомолов показал караульным солдатам какие-то следы на своем теле и сказал им, что это крест.

— Крест этот означает, — говорил Богомолов, — что я вовсе не казак Богомолов, а Император Петр III Феодорович.

За такие речи Богомолова сослали в Сибирь, но сослали тайно. По Яицкому войску, по приволжским раскольничьим селениям пошла молва, что Император Петр жив и скитается, укрываясь до времени, на Яике. Дошел этот слух и до Пугачева.

Однажды Пугачев парился в бане с яицким казаком. На распаренном красном теле резко проступили белыми пятнами на груди следы старых чирьев.

— Что это такое у тебя? — спросил яицкий казак.

Пугачев не ответил.

Вышли из бани. Темная ночь. Степь. Кругом ни души. Пугачев подозвал казака к себе и тихо сказал:

— На груди-то? На груди, спрашиваешь, что за знаки?.. Крест… Крест мне от Бога!.. Потому я не донской казак Пугачев и не раскольник из Польши, как я допрежь говорил. Скрываюсь от ворогов. А… Император Петр III.

Пошел о том слух по Войску. Оно только что пережило череповскую расправу. Явились «заводчики» дела, яицкие казаки. Они окружили Пугачева, почуяли в нем нужного человека. Потом они сами показывали:

— Нам какое дело, государь он или нет? Мы из грязи сумеем сделать князя. Если он не завладеет Московским царством, так мы на Яике сделаем свое царство… Для сих причин вздумали мы принять его покойным государем Петром Федоровичем, дабы он восстановил прежние наши обряды, а бояр, которые больше всего в сем деле умничают, всех истребить, надеясь на то, что сие наше предприятие подкреплено будет, и сила наша умножится от черни, которая тоже вся притеснена и вконец разорена…

Яицкие казаки, «заводчики» этого дела, укрыли Пугачева на Таловом умете. Когда к нему приехали ходоки из яицких городков, Пугачев вышел к ним и держал речь, как Император Петр III:

— Я вам даю свое обещание, — говорил он, — жаловать ваше войско так, как Донское — по двенадцати рублей жалованья и по двенадцати четвертей хлеба. Жалую вас рекою Яиком и всеми протоками, рыбными ловлями, землею и угодьями, сенными покосами безданно и беспошлинно; я распространю соль на все четыре стороны, вези, куда кто хочет, и я буду вас жаловать так, как и прежде государи, а вы мне за то послужите верою и правдою.

Поднялось Яицкое войско.

16-го сентября 1773-го года, на хуторе Толкачеве, перед походом на Яицкий городок Пугачев говорил казакам:

— Жалую вас рекою Яиком, с вершины до устья, жалую морями, травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом и всею вольностью. Я знаю, что всем обижены, что вас лишают привилегий и истребляют вашу вольность. Бог за мою прямую к Нему старую веру вручает мне царство по-прежнему, и я намерен восстановить вашу вольность, я вас не оставлю, и вы будете у меня первые люди.

На другой день Пугачев подтвердил сказанное «имянным указом Яицкому войску». В нем он писал: «Жаловаю я вас: рякою с верьшин и до усья», и далее так же неграмотно все, что говорил накануне; под указом подписал: «Амперадор Петр III»…