— А теперь, Агон, поцелуй меня, — прошептала Амертина.

По моей спине забегали ледяные мурашки.

— Что?

— Поцелуй жизни скрепит наш союз, — добавился она, подставляя губы.

«Мэтр Гийом, сможете ли вы простить меня?» — подумал я, касаясь губами сухих губ черной феи. Время вздохнуло и застыло. Затем Амертина отстранилась и несколько раз подула на металл. Ее крылья яростно бились, в ложбину ворвался горячий ветер, разметав седые волосы матери оружия. Гримаса боли исказила лицо Амертины, но она продолжала дуть на железный прут, который постепенно менял форму. Ветер стал шквалистым, казалось, он несет с собой жар раскаленных песков пустыни Кех. Накидка ее раздулась, хлопая на ветру, мятежные пряди хлестали по щекам, но черная фея, повитуха железных душ, не прекращала процесс творения. Сейчас из ее рта, словно из кузнечного горна, извергалось пламя: железо раскалилось, стало мягким, как глина, и вот, наконец, мы увидели очертания тонкого клинка. В центре бури рождалось оружие, нарисованное Урланком. Амертина издала пронзительный вопль, воздев руки к небу. Ее лицо стало воплощением страдания, волосы на голове вспыхнули и окаменели. Затем она рухнула прямо на рапиру, и ветер тотчас же стих. Наступила тишина. Прошло несколько мгновений, прежде чем Урланк наклонился, чтобы прижать к груди хрупкое тельце феи. Он укачивал свою подругу, будто ребенка.

— Вот все и закончилось, — шептал мастер. — Теперь Тень с нами.

Я впился взглядом в рапиру, загипнотизированный красотой смертоносного клинка, и никак не решался положить ладонь на изящный эфес. Даже в темноте было видно, сколь она совершенна. Вопреки всем моим пожеланиям, Урланк создал рапиру удивительной простоты. Когда мы работали над набросками, я представлял себе изысканные формы, сложное плетение дужек гарды, металлические завитки с тончайшими деталями. А передо мной лежало совершенное оружие, словно вырезанное из куска черного камня. Колоколообразная гарда заставляла думать о тонких ветвях Ловцов Света, и вот я вложил в нее руку. Какая прекрасная балансировка! Я приподнял клинок. Он был чрезвычайно тонким, а по его краю шли невидимые глазу зубцы, о наличии которых можно было догадаться, лишь проведя пальцем.

— Она такая, как вы хотели? — осведомился Урланк. — Вы ведь желали видеть ее шаловливой, но при этом немного жестокой. Берегитесь, мессир, — пошутил он, гладя на лицо Амертины. — Берегитесь…

Я закрыл глаза.

Она жила. Сначала я ощутил тихое дыхание, а затем в моей голове возник мелодичный голосок:

— Агон… Агон де Рошронд.

Ее сознание встрепенулось и слилось с моим, пытаясь проникнуть все глубже и глубже.

— Эй, потише! — воскликнул я.

— Сконцентрируйтесь, — посоветовал Урланк.

Легко сказать! Я наморщил лоб, а Тень резвилась в моей памяти, время от времени испуская восторженные возгласы. Но пока рапира осваивалась, я ощутил, сколь велика моя власть над нею, и то, что она уже признала хозяина. Вскоре я смог сосредоточиться, собрать разбегающиеся мысли и обездвижить слишком шустрый разум Тени.

— Отпусти меня! — запротестовала рапира.

— При условии, что ты умеришь свой пыл.

И тогда она позволила мне ощутить ее настоящие эмоции: смесь разочарования и лукавства.

— Договорились?

— Ты хозяин своей голове, — ответила кокетка. — В любом случае, я уже успела достаточно узнать. Я прекращу исследовать твою память, но вместо этого я хотела бы видеть. Мне нужны глаза, твои глаза.

— Что еще попросишь?

— Я могу видеть окружающий мир только с помощью твоих глаз. И тебе решать, предоставишь ты мне такую возможность или нет. Не бойся, это не причинит никакого вреда, я буду смиренной гостьей в твоем взгляде. Так же, как мой голос звучит лишь в твоем мозгу, больше меня никто не слышит. Поэтому все наши разговоры останутся тайной…

— Хорошо. Давай попробуем.

Я выполнил просьбу рапиры, но Тень испуганно вскрикнула.

— Что случилось?

— Мама… — простонало оружие.

— Она волнуется за Амертину, — сообщил я Урланку.

— Пустяки. Ей просто нужен отдых, вот и все, — сказал мастер железных душ.

— Тень, ты слышала?

— Да, — прошептала она. — Но позволь мне взглянуть на нее. Пожалуйста…

В течение следующего часа я пытался свыкнуться с мыслью, что в моем сознании обосновалась очаровательная женщина. Впрочем, она сама признала, что отныне я ее полноправный хозяин. Я мог решать, делиться ли мне с Тенью той или иной мыслью, позволять или нет «питаться» моими чувствами. Я получил ответ на волнующий меня вопрос: Тень не угрожала целостности моего рассудка. И поверив в очевидное, — Урланк сотню раз повторил мне, что я не ошибаюсь, — я позволил себя соблазнить… Она мне нравилась, она пьянила, околдовывала, я был влюблен, как мальчишка, и больше не вспоминал о Школе Ловцов Света. Мы обменивались мыслями: она делилась первыми впечатлениями о мире, взамен я позволил Тени увидеть некоторые картины из моего прошлого. Словно усердная ученица, она мгновенно поглощала новые знания. Она испытывала жажду — жажду знаний. И она быстро училась. Пока Урланк хлопотал над обессилевшей Амертиной, Тень уже пришла к выводу, что серый кардинал в сто крат лучше какого-то там Странника…

Когда наступил вечер, я простился с мастером оружия, чтобы вернуться к Мелодену. Ужас, охвативший школу, стал почти осязаемым. Ученики разбили палатки прямо у павильонов, а осиротевшие ветви тут же проникали в эти ненадежные убежища. Все взгляды были обращены к Дереву, рядом с которым суетились психолунники.

Короткий путь от павильона Урланка до павильона Мелодена таил в себе смертельную опасность. Втянув голову в плечи, я попытался проскользнуть по улице, не привлекая лишнего внимания. Внезапно прямо передо мной возник школяр с безумным взором. Он оторвал воротник камзола и швырнул его к моим ногам. После чего юноша обнажил рапиру. Эта сцена тут же привлекла внимание его товарищей, находившихся поблизости. Некоторые побросали пожитки на землю, другие приблизились к нам, и, встав плечом к плечу, сформировали плотный живой круг. Очевидно, они надеялись, что честная дуэль разрешит все проблемы, не вызвав недовольства ни преподавателей, ни даже психолунников. Решительное выражение лиц свидетельствовало о том, что ни один школяр не вступится за меня и не позволит сбежать от ученика, вызвавшего меня на дуэль.

Я сомкнул руку на эфесе Тени.

— Дьявол, — закричала рапира. — У тебя нет ни единого шанса сбежать!

Ученик поднял оружие и со свистом рассек клинком воздух.

— Защищайтесь, мессир де Рошронд, — потребовал он.

— Ты можешь сразиться за меня? — спросил я Тень.

— Конечно же, нет. Лишь в том случае, если ты позволишь мне целиком и полностью завладеть твоим сознанием. Вот тогда я сделаю из тебя отъявленного дуэлянта…

— Позволить тебе завладеть моим сознанием? Никогда!

— Ну что же, значит, ты умрешь.

Ученик потерял терпение и сделал финт. Острие его рапиры замерло в полуфуте от моего лба.

— В следующий раз я не стану останавливать руку, — усмехнулся он, опуская оружие.

— Тень?

— Да, хозяин.

— Делай, что хочешь…

— Ты не пожалеешь об этом, — прошептала она, и поток чужого сознания хлынул в мой мозг.

Улица раскрашена в алый цвет. На мостовой, щедро залитой кровью, лежат растерзанные тела — безжизненные свидетельства только что завершившейся резни. Эгрелам выпускает кишки единственному противнику, оставшемуся в живых, в его руках поблескивает золотая рукоять криса[5] — страшного оружия кехитов. Прямо за Эгреламом опустился на колени Арбассен, он вытирает клинок плащом жертвы. Чуть дальше у ворот возвышается могучий мужчина. Рука в кольчужной перчатке прижимает к раненому плечу шелковый платок.

— А эти псы знали толк в драке, — рычит он и с яростью обрушивает сапог на лицо здоровенного детины, лежащего неподалеку.