Творчество То ливень побеждал – то солнце В июльской битве облаков, А облака – небес питомцы — Напоминали мне богов Античных, гневных и прекрасных, Властолюбивых и опасных, Которых в наш проблемный век По мифам знает человек. Их образы будили рифмы, Текла за строчкою – строка. Упорно огибая рифы, Неслась мелодии река. Так в голове рождался опус, Сверкал, умывшись, летний день, На дачу вёз меня автобус Среди лугов и деревень. Андрей Родосский
Архимандриту Назарию[4], наместнику Александро-Невской лавры Священник, да еще с казачьими корнями — Как много общего, честной отец, меж нами: Быть может, донесла слушок до Вас толпа О том, что правнук я станичного попа. Петром Строителем заложенная лавра Была безбожникам страшнее Минотавра — Но снова в сих стенах, как завещал монарх, Живет, работает и молится монах. И обретённые святого князя мощи — Залог того, что Русь не потеряла мощи, И вслед за многими я возвестить берусь: Как некогда Христос, воскреснет наша Русь! У храма Пришли мы, поднялись на паперть. Угас негромкий разговор. Листва, как выцветшая скатерть, Накрыла весь церковный двор. Вздыхали нежные берёзы, Печалился безмолвно клён — И, как непрошеные слёзы, Полился колокольный звон. Из храма заструилось пенье... Что там? «Исаия, ликуй»? Нет, нет! Печальны здесь моленья, Как наш прощальный поцелуй. Не суждено надеждам сбыться, Благим мечтаниям – конец. А клён осенний золотится, Точь-в-точь супружеский венец. Кого винить, что так случилось, Что счастье выпало не нам? Ты истово перекрестилась, Вошла благоговейно в храм. Пасхальное Красное яичко я припас — Вот оно, в расписанной скорлупке! Целомудренно целую Вас В Ваши ненакрашенные губки… Может быть, смешон я или глуп — Что же делать старому повесе! И, касаясь робко Ваших губ, Кротко я шепчу: «Христос Воскресе!» Зимний романс Не слыша, как падает снег, Стоял у Аничкова моста Один молодой человек Довольно высокого роста. Пригожая девушка с ним Стояла задумчиво рядом И взглядом скользила своим По стройным дворцовым фасадам. Вся в белом Фонтанка-река, Все в инее Клодтовы кони... Просилась девичья рука Погреться в мужские ладони. А юноша робко ласкал Рукав запорошенной шубы, Потом, всё смелее, искал Губами желанные губы... Но множество пылких речей — Увы! – оказалось бесплодным: Ладони согрелись у ней, А сердце осталось холодным... Заячий остров Пётр Великий не любил охоты — Аль другой печали да заботы Нет у православного царя, Чем зверюшек убивать зазря? Оттого-то заинька отважный Там, где царь прохаживался важно, Мысля крепость заложить и порт, Прыгнул государю на ботфорт! Фестиваль корюшки В Неву из моря-морюшка Идёт на нерест корюшка — Знать, выведутся деточки… А попадётся в сеточки, Спечётся на горелочке И ляжет на тарелочки Она с хрустящей коркою И жёлтою икоркою… Идёт на нерест корюшка В Неву – себе на горюшко! Ирбис Руа Две меня назад Рисую ложкой… в чашке листопад, Размешиваю крупные чаинки, Ты помнишь, где-то «две меня» назад Я в волосах носила «невидимки»? С тех пор две жизни про́жил этот взгляд. Вот тает сахар, будто первый снег, Во мне вот также память растворялась, Я прошлая – чужой мне человек… Я дважды умирала и рождалась, А ты таким же оставался, как на грех. Нет «невидимок», лишь волос каскад. Мне чужды все слова «вчера», «намедни»… Я выпью чай и стихнет «листопад»… Ты знаешь, я неважный собеседник О том, что было «две меня назад». Я люблю этот дом Я люблю этот дом… Дом, в который я не постучусь. Грязно-кремовый дом С черепицей под цвет перца чили. Не встревожу ключом Я замка заедавшего пульс… А его до сих пор, Я уверена, не починили. Я люблю этот дом, В окнах звёзды – почти «домино». Посмотри на окно, Может, это игральные кости? Шесть – в моём, три – в твоём, На двоих нужно нам лишь одно. Совместим два окна? Изнутри… Если явишься в гости. Что же я говорю?! В гости я не зову в этот дом. Я давно не живу в этом доме С огромным балконом. Помнишь, старый урюк, Тот, что ветки стелил на балкон, Я любила срывать Каждый плодик незрелым, зелёным. Я люблю этот дом, В нём училась казаться «как все». И, навеки в лицо цементируя чуждые маски, Я листала альбом, Ставя даты на каждом листке, И штрихуя в пятно Слишком близкие сердцу участки. Я люблю этот дом, Хоть его я не помню почти. Есть защитный синдром У болезненной памяти каждой. Будто сломан паром, — И на берег уже не сойти. Не доплыть-долететь, И мы лжём, что все это неважно. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Не прошусь на ночлег в дом, Которого даже боюсь, (я однажды ушла, разрушая стальные засовы). Вдруг чужой человек Дверь откроет на громкий мой пульс И, спросонья взглянув, Спросит как-то невежливо: «Кто Вы?» |
