«Тропа альпинистов — не просто тропа…» Тропа альпинистов — не просто тропа: Тропа альпинистов — дорога надежды, Что раз ты сюда хоть однажды попал, То что-то случится иное, чем прежде. Тропа альпинистов — не просто тропа: Тропа альпинистов — дорога раздумий О судьбах миров, о жестокости скал, О женщинах наших, которых мы любим, Которые вне той смертельной игры, Какую с горами ведем ненароком. Любимые нам не видны и с горы, И даже с горы чрезвычайно высокой. Июль 1976 Фанские горы, альплагерь «Варзоб» ФАНСКИЕ ГОРЫ Я сердце оставил в Фанских горах, Теперь бессердечный хожу по равнинам, И в тихих беседах и в шумных пирах Я молча мечтаю о синих вершинах. Когда мы уедем, уйдем, улетим, Когда оседлаем мы наши машины — Какими здесь станут пустыми пути, Как будут без нас одиноки вершины! Лежит мое сердце на трудном пути, Где гребень высок, где багряные скалы, Лежит мое сердце, не хочет уйти, По маленькой рации шлет мне сигналы. Я делаю вид, что прекрасно живу, Пытаюсь на шутки друзей улыбнуться, Но к сердцу покинутому моему Мне в Фанские горы придется вернуться. 28 июля 1976 Фанские горы БЕЛЫЙ СНЕГ На белом свете есть прекрасный белый цвет — Он все цвета собрал как будто бы в букет. По краскам осени хожу я, как во сне, И жду, когда вернется тихий белый снег. На белом облаке неспелые дожди. Ты приходи и никуда не уходи. На белом море белым солнцем день оббит. Ты полюби и никогда не разлюби. О белизна твоей протянутой руки… И льет луна на крыши белые стихи. Лежит под лампой белый снег твоих страниц, И сквозь снега я вижу лес твоих ресниц. Потом был поезд, и какой-то человек Сметал метлой с перрона тихий белый снег, Чтоб от следов твоих не стало и следа, И мы смеялись, чтобы вдруг не зарыдать. И все на свете перепутались цвета В одну лишь краску под названьем «темнота», Ведь в ту страну сплошных озер, лесов и рек Ты увезла с собою тихий белый снег. На белом свете есть прекрасный белый цвет — Он все цвета собрал как будто бы в букет. По краскам осени хожу я, как во сне, И жду, когда вернется тихий белый снег. 24 сентября 1976 «Осколок луны над антеннами колок…»
Осколок луны над антеннами колок, И вновь виражом начинается жизнь. Ты в сердце свое этот лунный осколок, Как знак рубежа, навсегда положи. Ведь дело мужчин — пересилив тревогу, Надежно держать чуть дрожащий штурвал И молча глядеть на ночную дорогу, Чтоб компас души верный путь указал. Нас грохот турбин постоянно находит, Чужих городов нам мелькают огни. От прошлых времен мы, конечно, уходим, И все ж, уходя, дорогой, оглянись. И в час неудач так неловки движенья, И кажется вдруг, что уж все решено, Что жизнь состоит из одних поражений, А наши победы забыты давно. Вот скрылась луна, как ночная бегунья, Сквозь тучи видны лишь ее миражи. Но дело все в том, что придет полнолунье И полная радость, и полная жизнь. Ведь дело мужчин — пересилив тревогу, Надежно держать чуть дрожащий штурвал И молча глядеть на ночную дорогу, Чтоб компас души верный путь указал. 18–25 сентября 1976 ФЛОТ НЕ ОПОЗОРИМ Куда девались звезды, Упавшие в моря? Маяк кричит тревожно. Я говорю серьезно: Пока еще не поздно — Списаться с корабля. Корабль наш имеет Трубу и задний ход. Труба дымит опасно, Винты скрипят ужасно, И никому не ясно, Чем кончится поход. Но, в общем, нет печали, Досады даже нет. Видали вы едва ли Все то, что мы видали. На вас не напасешься, Ребята, сигарет. Но мы в морях не раз встречали зори И пили спирт, болтаясь между льдин. Мы все пройдем, но флот не опозорим, Мы все пропьем, но флот не посрамим. 6 ноября 1975–1976 КАК Я ЛЕТЕЛ НА САМОЛЕТЕ Правдивая история о том, как я летел на самолете и во время полета размышлял о том, что происходит в разных концах моей жизни А жена моя сейчас зажигает зажигалку И закуривает «Яву», и мурлыкает эфир, И какой-то нехороший говорит ей: «Слушай, Галка, Не смотри на вещи мрачно — как прекрасен этот мир! Ну, а может быть, сейчас нам с тобою повезет, Ну, а может, разобьется этот самый самолет». И все это происходит, пока самолет наш мчится И с криком рвется воздух чуть впереди крыла, И все мы тут желаем пораньше приземлиться. (Но, Боже мой, не раньше, чем сказано в расписании, утвержденном Министерством гражданской авиации.) А у штурмана товарища Семенова Настроение паршивое вообще: Он резонно понимает, что не далее как в полдень Съел какую-то субстанцию в борще. И болит его желудок, а на сердце все сосет: Ну когда ж товарищ штурман, Наш замечательный работник, Он жену себе в четвертый раз найдет? И все это происходит, пока самолет наш мчится И с криком рвется воздух чуть впереди крыла. И летим мы, все летим, пролетаем город Нежин, И оттуда умный мальчик в телескоп на нас глядит. Телескоп весь ледяной, город Нежин весь заснежен, Мальчик видит наш фонарик и волнуется в груди. Он-то думает, что мы на летающей тарелке. Умный мальчик, ты ошибся, мы ведь местные, свои. И все это происходит, пока самолет наш мчится И с криком рвется воздух чуть впереди крыла. И сижу я тут, сижу, весь пристегнутый ремнями, И скопленье населенья наблюдаю под собой. И вся жизнь моя летит разноцветными огнями, И летающих тарелок в небе явный разнобой. И я думаю, что прав композитор Д. Тухманов И поэт В. Харитонов, что заметили однажды После тщательных раздумий и проверки многократной, Что действительно прекрасен этот мир. И все это происходит, пока самолет наш мчится И с криком рвется воздух чуть впереди крыла. Февраль — март 1977 |
