«Прощай, Москва, не надо слов и слез…» Прощай, Москва, не надо слов и слез, Скажу тебе сегодня по секрету: Не знаешь ты, что я тебя увез, В душе своей ношу тебя по свету. Не знаешь ты, что, если у костра Глаза подернет дым воспоминаний, По длинным, одиноким вечерам К тебе ходить я буду на свиданья. Мне здесь знаком, наверно, каждый дом, Тебе на память подарил я детство, А молодость и солнечный задор Ты, город мой, оставил мне в наследство. Прощай, Москва, в сиянье гордых звезд, Прими слова прощального привета. Не знаешь ты, что я тебя увез, В душе своей ношу тебя по свету. Февраль 1958 ВЕСЕЛЫЙ РЕПОРТЕР Нет на земле человека такого, Радио кто б не слыхал. Но вам никто не расскажет толково О том, как собрать материал. Рассказать вам про жизнь репортера — Это будет долгий разговор. Под сырой землей, на гребнях диких гор Он бывал — веселый репортер. Мчатся экспрессы, автобусы мчатся, Всюду нам надо поспеть. И недоспать нам приходится часто, И песен своих недопеть. Если однажды ракета украсит Лунный унылый простор, Будет на ней не из песни «мой Вася», А будет наш брат — репортер. Покажи мне того репортера, Кто прожил спокойно жизнь свою, Он найдет приют, конечно, не в раю, Но возьмет у черта интервью. Февраль 1958 ЖАК ЛОНДРЕЙ Жак Лондрей, уроженец Парижа, Переехал в другие края. Жак Лондрей перебрался поближе К лучезарным французским морям. Он идет по шикарному пляжу, А вокруг красота, красота: Толигэ, толигэ, дювуляже, Тра-та-та-та, та-та-та, тра-та-та. Он, вниманием женским согретый, Никогда и нигде не скулил, Он блондинок любил и брюнеток, А шатенок он тоже любил. Только солнце за скалами ляжет, И к устам примыкают уста: Толигэ, толигэ, дювуляже, Тра-та-та-та, та-та-та, тра-та-та. Жак Лондрей кончил жизнь очень просто — Он родною женой был убит. И за это огромного роста Ему памятник вечный стоит. Он стоит, возвышаясь над пляжем, А на бронзе написано так: Толигэ, толигэ, дювуляже, Тра-та-та-та, та-та-та, тра-та-та. 1958 «Он идет по кривому переулку…» Он идет по кривому переулку, Он с работы возвращается домой. Облака, как потолок, Гонит ветер на восток, Тащит пыль по грязной мостовой. Вот стоит большой кирпичный корпус, Пляшет в окнах городской закат. Там в квартире в два окна Приготовила жена Из одной картошины салат. А когда погаснут в небе звезды И покажется, что жить уже невмочь, Курит он во тьме ночной Над промокшей мостовой И о чем-то думает всю ночь. Он идет по кривому переулку, Он с работы возвращается домой. Облака, как потолок, Гонит ветер на восток, Тащит пыль по грязной мостовой. 28 мая 1956–1958 ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ Вечер спрятался на крышу, В тишине шаги звенят. Может, ты меня услышишь, Может, ты поймешь меня. Облаков вечерних пятна Наплывают на зарю. Неужели непонятно То, что в песне говорю? Подобрать мне трудно сразу В песню нужные слова, Потому что я ни разу Никого не целовал. С крыши ночь зарю снимает И спускается с небес. Эта песня, понимаешь, Посвящается тебе! Лето 1958 МАМА, Я ХОЧУ ДОМОЙ Снова нас ведут куда-то, И не ясен нам маршрут. Видно, горы виноваты — Не сидим ни там, ни тут. Снова в горы и по тропам С рюкзаками за спиной. Груз под силу лишь циклопам! Мама, я хочу домой! Дома все же как-то лучше, Ну а здесь придется нам Целый день бродить по кручам, По ужасным ледникам. Будем ползать постоянно По веревке основной И питаться кашей манной, — Мама, я хочу домой! Не хочу я каши манной, Мама, я хочу домой! Склоны круче, ближе тучи, Камни сыплются гурьбой. На пожарный всякий случай Мы связались меж собой. Мы идем по ледопаду, Где, представьте, путь такой: Хочешь, стой, а хочешь, падай, — Мама, я хочу домой! Не хочу я что-то падать. Мама, я хочу домой! Снова нас ведут куда-то, Снова я несу рюкзак. До чего же мне, ребята, Надоело жить вот так! Телеграмма уж готова, Ни одной в ней запятой, В ней всего четыре слова: «Мама, я хочу домой!» 1958, Тянь-Шань |
